Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года - Инна Соболева

Надо отдать должное Меттерниху, он не пытался во что бы то ни стало добиться свержения Наполеона (может быть, просто не верил, что такое возможно). Не пытался вернуть на французский трон Бурбонов. Более того, похоже, искренне желал мира и, веря в своё громадное влияние на решения союзных держав, на конгрессе в Шатильоне в феврале 1814 года предложил Наполеону самые выгодные условия мира.

Александр был разочарован: по плану Меттерниха Наполеону оставались практически все его завоевания. Но французский император не шёл даже на минимальные уступки, он заявил, что не видит смысла в деле своей жизни, если всё закончится победой Англии. Создавалось впечатление, что другим державам, входящим в коалицию, он мог бы и пойти навстречу, но Англии – никогда!

Попытка Меттерниха провалилась. Наполеон сам отказался от реального шанса сохранить свою империю. Недооценил противников? Может быть. Но скорее всего, просто не умел отступать. И – продолжал верить в свою звезду… Так или иначе, но он сам подтолкнул своих недругов к подписанию нового договора, который обязывал не заключать с ним мира, пока Франция не будет введена в границы 1791-го, донаполеоновского года. Как будто ни побед, ни самого победителя просто не существовало.

Пока союзники торжествовали, Меттерних готовил конгресс победителей. Он продумал варианты решений, которые были выгодны Австрии. И в итоге сумел их отстоять. Он позаботился и о том, чтобы атмосфера конгресса была убаюкивающей, отвлекающей, насколько это возможно, от главных проблем, ради которых, в общем-то, и собрались в Вене руководители европейских держав.

А задача конгресса была проста: всего лишь перекроить карту Европы. Каждый, понятно, намеревался урвать как можно больше. В результате львиная доля добычи досталась Австрии. Благодарить за это нужно было только Меттерниха.

Во время конгресса Вена превратилась в столицу шпионажа. Все следили за всеми. Особенно тщательно «наблюдали» за русской делегацией. 11 октября агенты австрийской секретной службы доносили: «Русские уже разговаривают как владыки всего света. Я знаю лицо, которому один из их министров сказал, что их цель сохранить преобладание, которое они приобрели столькими жертвами, усилиями и успехами».

На Венском конгрессе господствовал двойной стандарт: один – для просвещённой Англии и совсем другой – для русских варваров. Англия, Австрия и Пруссия должны были получить большие приращения в Европе, Англия – ещё и в колониях, а вот России, которая вынесла основную тяжесть войны с Наполеоном, по их мнению, не полагалось ничего. Австрия и особенно Англия были категорически против передачи России района Варшавы, а Пруссии – части Саксонии. Действительно, Александр I требовал земли, которые были заселены этническими поляками и никогда не принадлежали России. Но ведь и оппоненты предлагали этим районам не независимость, а присоединение к Австрии. Только побег Наполеона с Эльбы, смертельно напугавший участников конгресса, заставил их подписать договоры о разделе герцогства Варшавского, которые часто называют четвертым разделом Польши. В итоге в составе Российской империи было образовано Царство Польское.

Почему же до того, как в Европу вернулся её недавний повелитель, члены антинаполеоновской коалиции, лихорадочно делившие его наследство, считали, что Россия должна отдать плацдарм, с которого началось вторжение в 1812 году?

Ответ прост: усиление и без того могущественного восточного соседа больше всего страшило «союзников», особенно Меттерниха. Потому и большинство его интриг, а он был в них непревзойдённый мастер, направлено против России.

В конце концов терпение Александра истощилось, и он решил объясниться с Меттернихом начистоту. По поводу этого разговора Талейран, возглавлявший на конгрессе французскую делегацию, доносил Людовику XVIII: «Даже с провинившимся лакеем так не говорят».

Казалось, пути российского монарха и главы австрийской дипломатии разошлись навсегда (бывают ситуации, после которых примирение невозможно), но в дипломатии случается и так, что о личной неприязни приходится забыть. Пройдут годы. В 1821 году православная Греция восстанет против турецкого владычества. И Меттерниху (врагу) удастся склонить на свою сторону императора Александра и удержать его от заступничества за греков (друзей и единоверцев). Это станет одной из самых позорных страниц в истории российской международной политики.

Только перед смертью Александр изменил своё отношение к восточному вопросу. Но предпринять ничего не успел. Действовать пришлось его преемнику Николаю I.

А на Венском конгрессе Александр давал основания подозревать, что его несдержанность имела не только политическую подоплёку: слишком уж откровенно он ухаживал за женщинами, с которыми был близок Меттерних. А был австрийский министр иностранных дел ко всем уже перечисленным достоинствам ещё и без меры сластолюбив. Достоверно известно о множестве его романов, в том числе с сестрой Наполеона и женой маршала Мюрата Каролиной Бонапарт, с Доротеей Бенкендорф, сестрой российского шефа жандармов. Обе эти связи наделали много шума.

Опытный ловелас прекрасно знал, что даже весьма осторожные политики в постели становятся излишне откровенными. Так что кроме коронованных особ и дипломатов пригласил в Вену легкомысленных красавиц со всей Европы. Были среди них две, враждовавшие между собой именно из-за Меттерниха. Одна – княгиня Багратион, его бывшая метресса, другая – герцогиня Саган, роман с которой достиг своего пика как раз во время Венского конгресса. И надо же было случиться, что у прекрасных дам появилось новое яблоко раздора. Обе они пытались, и скажу сразу, вполне успешно, соблазнить русского императора, по общему признанию, самого красивого мужчину в Вене.

Первой это удалось княгине Багратион, «чье остроумие (если верить Эдуарду Эррио, подробно описавшему происходившее на Венском конгрессе в замечательном романе «Жизнь Бетховена») было ещё более обольстительно, нежели цвет лица». Княгиня Екатерина Павловна Багратион, несмотря на своё шокирующее легкомыслие, достойна отдельного рассказа. Урождённая графиня Скавронская, дочь русского посла в Неаполе графа Павла Мартыновича Скавронского и одной из красивейших женщин своего времени Екатерины Васильевны Энгельгарт, племянницы и одновременно фаворитки светлейшего князя Потёмкина, была одной из жертв самодурства императора Павла.

Вообще-то он хотел как лучше, но получилось как всегда. В точном соответствии с афоризмом, появившимся почти через два века и, к сожалению, применимым к любому этапу нашей многострадальной истории. Павел Петрович просто пожелал от полноты чувств осчастливить бесстрашного князя Багратиона, наградив его красавицей женой. Согласия ни у жениха, ни у невесты, разумеется, не спросил. Я уже писала, что некоторые предполагают, будто таким способом он пытался оградить от Багратиона свою дочь, Екатерину Павловну.

Писала и о том, почему считаю эти предположения пустыми домыслами. Бесспорно одно: именно по воле царственного самодура восемнадцатилетняя Катенька стала женой тридцатипятилетнего князя Багратиона. Сердце невесты не было свободно, его занимал граф Пален, который вскоре возглавит заговор против императора. Нельзя исключить, что кроме высших государственных соображений главой заговорщиков будет руководить и личная «благодарность» за столь беспардонное распоряжение чужими судьбами.

Не только счастливым, но даже просто благополучным такой насильственный союз быть не мог. Вот что писал по этому поводу генерал Александр Фёдорович Ланжерон: «Багратион женился на маленькой племяннице (внучатой) кн. Потёмкина… Эта богатая и блестящая пара не подходила к нему. Багратион был только солдатом, имел такой же тон, манеры и был ужасно уродлив. Его жена была настолько бела, насколько он был чёрен; она была красива как ангел, блистала умом, самая живая из красавиц Петербурга, она недолго удовлетворялась таким мужем…»

Свадьба состоялась в конце 1800 года, а уже в 1805-м княгиня окончательно порвала с мужем и уехала в Европу. Якобы на лечение. На самом деле здоровье у неё было отменное, а вот страсть к приключениям и путешествиям просто безудержная. Её называли «блуждающей княгиней», говорили, что сделала «из своей кареты как бы второе отечество». Очень скоро она скандально прославилась на всю Европу. За пристрастие к прозрачным платьям её прозвали «Le bel ange nu» (прелестным обнажённым ангелом), за безграничную чувственность – «Chatte blanche» (белой кошкой).

После хаотичных перемещений по Европе княгиня обосновалась в Вене и стала хозяйкой прорусского антинаполеоновского салона. В австрийской столице её удерживала связь с Меттернихом. Связь эта длилась непривычно долго для обоих, обычно менявших свои привязанности с такой быстротой, что за этой сменой трудно было уследить.