Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года - Инна Соболева

Но вскоре на его пути появились плотные колонны солдат, выстроившихся в боевом порядке. Казалось, боя не избежать. И тут вперёд вышел полковник в сопровождении барабанщика [39] . Он подошёл к Наполеону и вручил ему знамя своего седьмого линейного полка. Император обнял и расцеловал молодого командира. Это был хорошо известный ему человек, Шарль де Лабедуайер, отважный офицер, бывший адъютант маршала Жана Ланна.

Граф Шарль Анжелик Юше де Лабедуайер был достойным воспитанником Ланна, которого за отвагу, бескорыстие и благородство называли Роландом французской армии. Лабедуайер остался верен императору, геройски сражался в битве при Ватерлоо, после поражения поспешил в Париж, где на заседании палаты пэров 22 июня резко возражал против возвращения Бурбонов. После второй реставрации намеревался перебраться в Америку (зная, что туда собирается Наполеон), но не мог не проститься с семьёй, потому вернулся в Париж. Там его арестовали и расстреляли.

Та же участь постигла и ещё одного героя, примкнувшего к Наполеону во время триумфального пути от Антиба в Париж. Речь о «храбрейшем из храбрых» маршале Нее, одном из самых старых и верных соратников Наполеона. Они были рядом во всех битвах, прославивших Великую армию. Когда звезда Наполеона начала клониться к закату, Ней продолжал драться с не меньшей отвагой и яростью. Он многое сделал для побед в Бауцене, Лютцене и Дрездене, героически сражался и был ранен в страшной битве под Лейпцигом. Выздоровев к январю 1814, вернулся в армию, хотя вполне мог бы уклониться под видом продолжения лечения. Ней отличился во всех последних боях Наполеона.

К сдаче Парижа он непричастен, но когда Париж пал, царь Александр и король Пруссии оказались в столице, Ней вместе с другими маршалами понял: если хочешь сохранить жизнь и положение, настало время капитулировать. Наполеон требовал последней битвы, но почти все его маршалы (в их числе и Ней) отказались в ней участвовать и настаивали на отречении. Они устали от войн, не выдерживали ритма жизни, навязанного Наполеоном. Они хотели почёта и покоя. Почёт император им обеспечил, покоя рядом с ним не дождаться. Он понял это слишком поздно. Уже на острове Святой Елены он признавался: «Я осыпал золотом моих сподвижников; но мне надобно было понимать, что, разбогатев, человеку уже не хочется подвергать себя смертельной опасности».

Кое-кто оправдывает маршалов: мол, сколько можно воевать – наступает пресыщение. Возможно. Но почему-то оно наступило, когда счастье отвернулось от их вождя… Так вот, они (и Ней тоже) втайне были благодарны судьбе за то, что Наполеон отправлен в изгнание, а французский престол отдан королю-меланхолику, который не будет требовать от них ежедневных подвигов.

Но если большинство наполеоновских маршалов, покинув своего вождя, вели себя крайне сдержанно, Ней в силу своего характера говорил много, в том числе и лишнее, не делавшее ему чести. Сначала в присутствие царя Александра он рассуждал об опасности милитаризма Наполеона, настаивал, что его необходимо заставить отречься. Надо отдать должное русскому императору: такое поведение вызывало у него неприязнь. Мне кажется, именно это сыграет роковую роль в судьбе Нея: когда маршала приговорят к расстрелу, Александр, известный своим гуманным отношением к противникам, за Нея перед Людовиком не вступится.

После отречения Наполеона Ней с гордостью рассказывал роялистам, что это именно он заставил императора подписать акт об отречении. Он жаждал новой славы, но большинство французов было разочаровано: герой, не способный быть благодарным человеку, который много лет осыпал его милостями, – уже не герой. Зато Людовик поверил, что на Нея-то может положиться, и послал его навстречу отряду Наполеона, к которому по пути присоединялось всё больше и больше народа. Какая самоуверенная наивность! Пригрев человека, предавшего своего благодетеля, мало того – друга, король почему-то решил, что уж его-то, законного монарха, маршал предать не может.

Поручение Людовика Ней воспринял с энтузиазмом, как это часто с ним бывало, несколько преувеличенным. Он заявил, что привезет Наполеона в Париж в железной клетке. Уже на другой день эти слова в столице передавали из уст в уста. Люди порядочные, даже те, кого никак нельзя было назвать поклонниками Наполеона, недоумевали…

А между тем Наполеон не намерен воевать. Он обращается к радостно встречающим его соотечественникам: «Война окончена. Мир и свобода! Принципы революции нужно защищать от эмигрантов, договоры с Европой соблюдать, Франция вернёт себе славу без войны. Нужно довольствоваться тем, что мы будем самой уважаемой нацией, не подчиняя себе другие народы!» И ему верят.

Верит ли он сам в то, что из великого воина способен превратиться в миротворца? Думаю, верит. Надеется, что сумеет убедить вчерашних противников в своей приверженности миру. Он ведь пока не знает, что участники коалиции откажутся вести с ним какие бы то ни было переговоры и тем самым вынудят его снова взяться за оружие.

А пока, в радостно встретившем его Гренобле, он обращается к народу Франции с Манифестом: «Французы! После падения Парижа сердце моё было разбито, но дух не был сломлен… Солдаты! Нас не разбили в бою! Измена Мармона сдала врагам нашу столицу и подорвала мощь армии… Теперь я, ваш генерал, которого народ избрал на трон, а вы – подняли на щит, вернулся к вам. Сплотитесь вокруг меня! В бою нас поведёт вперёд победа, наш орёл полетит от одной церковной колокольни к другой – и так вплоть до Нотр-Дам!»

Внимательный человек заметит: он обещает мир, а зовёт к войне. Зато к каким чувствам он взывает! Отдаваясь этим чувствам, можно ли что-то взвешивать, сравнивать, анализировать! Люди устремляются к нему и за ним, ведомые только чувствами. О разуме и о сильнейшем из инстинктов – инстинкте самосохранения – они ещё вспомнят. И очень скоро.

А пока он ждёт встречи с Неем. Что, если старый друг и соратник всё же выполнит приказ своего нового патрона и попытается навязать бой? Разумеется, не просто ждёт. Пишет Нею письмо, в котором рассказывает о приёме, оказанном ему гражданами Франции, трёхцветный флаг уже развевается над каждым городом, король покинул Париж, Европа одобряет возрождение империи. За этой информацией, в которой правда практически отсутствует, следует предупреждение: если Ней будет настаивать на открытии огня, он окажется ответственным перед всей страной за начало гражданской войны и кровопролитие.

Может быть, кто-то более проницательный, более осведомлённый и не поверил бы, по крайней мере, попытался проверить. Но горячий, импульсивный Ней не склонен вообще что-нибудь проверять. К тому же его наверняка мучает, не может не мучить, чувство вины перед бывшим кумиром.

Корпус маршала Нея присоединяется к отряду Наполеона.

Судьба Нея свидетельствует: только самым изворотливым интриганам предательство сходит с рук (примеры тому Талейран и Фуше). Ней же за неоднократное предательство был наказан жестоко: суд Французского королевства приговорил его к расстрелу. 7 декабря 1815 года вместо того, чтобы привести приговор в исполнение на площади Гренель, где обычно происходили казни, маршала вывезли на пригородную дорогу: боялись непредсказуемой толпы. Сорвав повязку с лица, Ней воскликнул: «Французы, я протестую! Моя честь…» И упал, сражённый пулями. Четырьмя годами позже других маршалов Бурбоны простили. Наполеон узнал о казни на острове Святой Елены: «Ней был человеком храбрым. Его смерть столь же необыкновенна, как и его жизнь. Держу пари, что те, кто осудил его, не осмеливались смотреть ему в лицо».

А тогда они вместе (снова вместе!) двинулись на север. Их ждал Париж…

Казалось, к марш-броску с Эльбы готова присоединиться вся Франция. Наполеон руководил походом с той победоносной лёгкостью, которая отличала его в прежние годы. Будто не было ни поражений, ни отречения, ни ссылки. Будто годы и несчастья не властны над ним.

Многие относились к Наполеону с благоговейным ужасом, одни – как к святому, другие – как к дьяволу. В те дни Екатерина Вюртембергская писала своему мужу Жерому Бонапарту: «…его скорое продвижение по Франции несет на себе отпечаток чудесного. Никто никогда не видел ничего подобного! Какой гений! Какой человек! Велико искушение назвать его богом! Ни единой пролитой капли крови! Одно его присутствие всё решило, всех воодушевило и сотворило чудо. Даже те, кто были самыми верными, самыми преданными слугами Бурбонов, не смогли устоять перед ним. Какое величие души он выказывает! Какую выдержку!»

Зато лондонская «Таймс» сообщала своим читателям: «Вчера рано утром мы получили экспресс-почтой из Дувра важное, хотя и прискорбное сообщение о гражданской войне, которая вновь развязана во Франции мерзким Наполеоном, чью жизнь так непредусмотрительно сохранили союзники. Теперь похоже, что лицемерный негодяй, который во времена своего трусливого отречения разыгрывал отвращение к кровопролитию, проводил время на острове Эльба в предательских секретных интригах с помощью своих подручных во Франции…»