Собрание сочинений. В 4-х т. Том 2. Месть каторжника. Затерянные в океане - Луи Жаколио

Порник поспешил исполнить просьбу друга и, подавая ему стаканчик, сказал ему со смехом, вполголоса:

— Ах, шут тебя возьми, красиво ты говоришь! А между тем малаец ведь не шутит, посмотри-ка на него!..

Малаец, более серьезный, чем когда-либо, с благоговейным видом поставил правую ногу на борт китоловки и, размахнувшись, ударил билом в гонг, после чего остановился на несколько секунд, как предписывал, вероятно, обычай при подобной церемонии.

Удар в гонг прозвучал торжественно и мрачно под сводами грота, и эхо разнесло его по окрестностям озера, повторяя всюду по нескольку раз.

Как бы ни была проста вещь, но если ей приписывается нечто таинственное, она получает вдруг способность возбуждать внимание к себе окружающих людей и ожидание чего-то особенного. Саранга, действующий с таким убеждением и чрезвычайно серьезно, приковал к себе внимание всех и до того сосредоточил его на себе и на всех своих действиях, что даже Ланжале забыл о стаканчике, поднесенном ему Порником.

Спустя несколько секунд малаец опять размахнулся и опять ударил в гонг, и когда звук второго удара замер наконец в отдалении, повторенный эхом, громко и протяжно крикнул:

— Фо-о-о!

Затем последовали два других удара в гонг, разделенных должными промежутками, дававшими возможность эху повторять их по нескольку раз, и вторично раздался громкий и торжественный возглас:

— Фо-о-о!

Величавая серьезность и торжественность, с которыми действовал Саранга, звуки гонга, которые, глухо и мрачно раздаваясь по гротам, походили на рев какого-то чудовища, заключенного в них, — все это напоминало сцену первобытных времен, когда люди не имели еще храмов для своих божеств, а довольствовались то пещерами, вырытыми рукой природы, то мрачными ущельями и расселинами в горах, где совершали свои религиозные обряды, досылая воззвания к духам и высшим существам.

Какое-то сильное волнение овладевало постепенно всеми, и дело, начавшееся шутками, обретало значение какого-то таинства, заключавшего в себе нечто глубокое, торжественное, почти религиозное. Все молчали, как бы погруженные в гипнотическое онемение. Наконец Ланжале, очнувшись первым от этого странного состояния, начал было опять шутить, комически возглашая:

— Итак, дамы и господа, четыре удара уже сделано, и теперь смотрите на занавес! Входите, почтеннейшая публика! Пьеса, которую мы имеем честь сию минуту предложить вашему вниманию, начинается!

Но его шутки упали на всех, как куски непрошеного льда или хлопья снега на картину роскошного летнего дня, — такими они показались всем и неуместными, и неожиданными! Он тотчас же замолчал, так как понял, что шутки его более не действуют, — никто и взгляда не кинул в его сторону… И вдруг все, крайне изумленные и спрашивая себя, не галлюцинация ли это, не сон ли какой, увидели невдалеке от себя нечто необычайное, никогда не бывалое.

Группа скал в нескольких метрах от них, на берегу озера, как бы пошатнулась в своем основании… Да полно, не сон ли это, в самом деле?.. Нет, не сон, никто не спит! Скалы не только пошевелились, но и тихо раздвигаются, направо и налево, образуя проход все ниже и ниже и как бы приглашая китоловку войти в него… Крайнее изумление, граничившее с испугом, овладело всеми. Саранга крикнул было, торжествуя свою победу, но тут же мгновенно замолчал, ошеломленный тем, что представилось в эту минуту его взорам и взорам всех, бывших с ним.

В открытом проходе вдруг показался Бартес, молодой Кванг, на великолепной шлюпке, в костюме своего высокого звания. По правую сторону его стояли три члена верховного совета — Лу, Кианг и Чанг, а по правую — банкир Лао Тсин и Гастон де Ла Жонкьер, его искренний и вернейший друг.

И когда немое изумление уступило наконец место живейшему восторгу и радости, вылившимся в дружном крике «ура», — Бартес сказал громким дружеским голосом:

— Добро пожаловать, друзья мои, на остров Иен! Вы будете достойно награждены за вашу храбрость и преданность, а изменники, час которых пробил, будут достойно наказаны!

— Я пропал! — пробормотал Ли Ванг и без чувств упал на палубу китоловки.

XXVIII

В ТОТ МОМЕНТ, КОГДА ОФИЦЕРЫ С «ИЕНА» и с «Фо» уже готовы были сойти на берег Батавии, несмотря на военную силу, вытребованную губернатором с целью заставить уважать свой авторитет, с обоих судов одновременно были поданы сигналы:

«Эскадра под штирбортом сзади! Эскадра под штирбортом спереди!»

Без сомнения, это были те две эскадры, английская и американская, которые были отправлены в погоню за двумя судами, признанными вне закона моряками многих стран цивилизованного мира.

Уолтер Дигби не стал терять времени на пустую забаву, чтобы потешить свое самолюбие, и отказался от мысли принудить войско губернатора отступить перед ним. Вместо этого он приказал немедленно вернуться на суда, что и было исполнено при громких криках издевательства и насмешек собравшихся на молу зрителей.

Конечно, он не знал, что Гроляр телеграфировал в Вашингтон, так как сыщик послал шифрованную депешу французскому уполномоченному в Сингапуре, а последний сам лично передал ее прямо в американское адмиралтейство, но он был уведомлен через Лао Тсина, что мнимый маркиз отправил в Гонконг, Сингапур и Малакку длинные и подробные телеграммы и потому догадывался, что все происшедшее в Батавии являлось результатом этих телеграмм.

Для него было вполне ясно, особенно ввиду присутствия здесь «Бдительного», что вышеупомянутый Гроляр, зная теперь истинное назначение судов «Иен» и «Фо», потребовал от своего правительства подкрепления или более строгих предписаний губернатору Батавии, или же того и другого одновременно, что было всего вероятнее. Таким образом, оповещение о появлении с западной стороны двух эскадр, из которых одна находилась несколько впереди другой, нимало не удивило его. Теперь не оставалось ничего другого, как только вернуться на судно и предупредить Бартеса и Лао Тсина о положении дел. Что касается его, то, располагая теми средствами, какие находились в его распоряжении, он готов был помериться силами с каким угодно врагом.

Обыкновенно крейсирующие на Дальнем Востоке эскадры, за исключением военного времени, состоят из самых старых и негодных судов, которые дослуживают свой срок в Тихом океане. Так было и теперь. А при таких условиях два броненосца превосходнейшей конструкции, построенные по последнему слову судостроительной техники и, кроме того, снабженные еще никому не известными средствами обороны, изобретенными американскими инженерами, смело могли, конечно, потягаться, без всякого ущерба для себя, со стационерами[7] Батавского порта, сколько бы их ни было.