Мир на костях и пепле - Mary Hutcherson
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это рисунок. Небольшое пёрышко, выведенное простым карандашом. Совсем не шедевр — скорее набросок, но он однозначно нарисован рукой Пита, отчего в моих глазах приобретает такую ценность, что хочется мгновенно повесить его под стеклянную рамку.
Он смог.
Расстраиваюсь, что не присутствовала при этом долгожданном событии и даже теперь не могу выразить свою радость автору лично, но внутри щекочет счастье.
Когда Пит возвращается домой, я даже не пытаюсь сдержаться и бросаюсь ему на шею, чуть не сбивая с ног. От него пахнет печеньем, мятой и еще чем-то еле уловимым, что я просто называю запахом уюта — запахом его волос, подушки, мягкой хлопковой футболки и наших вечеров с книгой или у телевизора. Моя жизнь теперь переполнена этим запахом, но я не прекращаю жадно вдыхать его каждый раз даже спустя месяц совместного быта.
Пит смеется и оставляет беспорядочные поцелуи на плече, шее, щеке.
— Хорошее настроение? — спрашивает он, выпутываясь из моих рук.
— Надо было разбудить меня! Когда ты это нарисовал?
— Сегодня ночью.
— Пит, боже! Надо было позвать меня. Это же так важно! Я уже с ума сходила и совершенно не знала, чем могу помочь.
— Ты помогаешь мне каждый день, — отвечает он ласковым, но серьезным тоном. — Рисунок бы все равно никуда не делся, в отличие от нормального сна.
Поворчав еще немного, все же соглашаюсь и забрасываю его тонной вопросов. К моему удивлению, Пит, покопавшись в одной из полок, извлекает на свет еще несколько набросков неудавшихся, на его взгляд, перьев. Разглядываю их, обрисовывая кончиком пальцев изящные силуэты.
— Почему именно перо?
Пит хмыкает, пожав плечами.
— Это несложно, да и… Птицы напоминают о кое-ком очень важном.
Улыбаюсь, притягивая его обратно в свои объятия, а, когда он небрежно сдвигает листы в сторону, осуждающе шикаю и принимаюсь складывать их сама, осторожно отделяя рисунки в другую стопку.
— Значит, ты понял, как сосредоточиться и не дать при этом охмору взять верх?
— Не то что бы понял, но да, начал разбираться.
— Это нужно отметить! Давай позовем Хеймитча и Сэй? Я могу приготовить ужин или…
Он перебивает меня, нежно целуя, и я даже не думаю возмутиться.
— Я с ног валюсь от усталости. Так что сначала сон, а потом уже давай отметим, как захочешь, ладно?
Киваю, теперь более отчетливо отмечая темные круги под его глазами, и плетусь в комнату, а потом возвращаюсь обратно на кухню, недолго поспорив напоследок из-за снова развалившегося поперек одеяла наглого кота, которого Пит наотрез отказался выгонять или хотя бы сдвинуть. Принимаюсь готовить, но сразу же прекращаю, когда с грохотом роняю крышку от кастрюли — слишком шумное занятие. Поэтому после недолгих блужданий по дому, решаю наведаться к Кэсси и в пекарню, а потом сообщить хорошие новости Сэй и Хеймитчу.
Но не успеваю даже до конца расчесать волосы, как в окно начинают стучать маленькие капли, в скором времени превращающиеся в настоящий ливень. За неимением других вариантов, заглядываю в спальню и решаю пока почитать. К счастью, в комнате по всем углам лежат разные книги. Беру наугад одну в старой выцветшей оранжевой обложке и принимаюсь читать, но быстро утомляюсь и начинаю листать страницы, пробегаясь глазами только по тем цитатам, которые подчеркнул карандашом Пит. Даже не удивляюсь, когда через несколько минут засыпаю на моменте, в котором автор убеждает каждого руководителя готовиться к будущим проблемам еще до их наступления{?}[Китнисс читает классику по менеджменту И. Адизеса], так и не разобравшись, как же это сделать.
А когда просыпаюсь, за окном все еще льет дождь, даже не планирующий прекращаться — небо заволакивает темными тучами, а из открытого окна дует холодный осенний ветер. Можно было бы даже замерзнуть, если бы не горячий от сна Пит, прижавшийся ко мне всем телом. Лениво переворачиваюсь к нему лицом, переплетая наши ноги, а он лишь сонно хмурится, заставляя меня улыбнуться.
— Сколько время? — хрипло бормочет он, даже не открывая глаз. Молча утыкаюсь носом ему в ключицу, уже жалея, что нарушила идиллию, и надеясь продлить ее еще хотя бы на пять минут. — Щекотно. У меня по всей спине мурашки.
Пит ёжится, а я поднимаюсь носом выше по шее к впадинке за ухом и нежно дотрагиваюсь губами, добиваясь глубокого вздоха. Он подтягивает пальцами мой подбородок и целует сладко и медленно, так что мое сердце замирает, желая растянуть момент.
Невинный поцелуй совсем скоро становится глубже и настойчивее, дыхание сбивается, а влажные дорожки холодят шею и плечи. Прикосновения обжигают, мягкие губы на моих губах заставляют сознание плавиться. Тело пылает желанием, отзываясь на каждое прикосновение пульсирующим шумом в ушах.
Это невыносимо. Воздуха не хватает, но и остановиться невозможно. Хочется через прикосновения донести все то, что живет у меня внутри уже много месяцев, так и не оформившись в слова.
Я никогда не смогла бы научиться жить без тебя.
Ты нужен мне.
Я люблю тебя.
Не уверена, что до Пита доходят мои безмолвные признания, но каждым своим движением он только сильнее натягивает струну желания. Мы встречаемся взглядами, на секунду отстраняясь дальше, и в глазах Пита нет и тени тьмы, лишь ясное голубое небо, дарящее надежду только на лучшее. Завораживает. Пит настолько притягательный, что я на секунду не верю своему счастью быть той самой и улыбаюсь, прежде чем снова потянуться к любимым губам.
Он останавливает меня, нежно приложив ладонь к щеке и все еще тяжело дыша. На лице снова та же неуверенность, даже тревога, которой тут совершенно не место.
— Пожалуйста, убери руку, — шепчу я, а он отрицательно машет головой.
— Китнисс, то, что у меня впервые за несколько недель получился детский рисунок, еще ничего не значит.
Хочется спорить, что это значит бесконечно много, но прекратившиеся ласки все еще туманят мысли. Беру его руку, настойчиво удерживающую на небольшом расстоянии, и поочередно целую пальцы. Пит вздыхает, но все же возвращает свои губы на их законное место — рядом с моими.
— Ты сам сказал, что мы отметим это событие, как я захочу, — тяну его на себя, вынуждая перекатиться и опереться руками о подушку с двух сторон от моей головы. Притягиваю за шею, зарываюсь руками в волосы и, когда он окончательно сдается, все же умудряюсь оформить хоть какие-то свои чувства в слова, шепнув их на ухо. — И я
