Сивилла - Флора Шрайбер

— Я давал тебе все. Хороший дом, хорошую одежду, игрушки. Уроки гитары. Я делал все это, потому что заботился о тебе.

— Папа… — Сивилла сделала паузу, взвешивая слова, которые собиралась произнести; потом, опираясь на столь недавно обретенную уверенность, она приступила к сути: — Ты подарил мне гитару, хотя я хотела скрипку. Ты и сейчас не понимаешь, что действовал в безвоздушном пространстве? Что никогда не пытался общаться со мной?

Уиллард стремительным движением поднялся на ноги:

— Я чувствовал, что уроки гитары заставляют тебя нервничать, но, конечно, не понимал почему. — Он задумался. — Теперь я на многое смотрю по-другому. Мне всегда хотелось сделать, как лучше для тебя, но я не знал, как именно.

Взволнованная сознанием близости к нему и тем, что он не пытается перевалить вину на нее, потому что впервые в жизни она разговаривает с ним открыто, Сивилла решила высказать то, что таилось глубже всего.

— Папа, — сказала она, — когда я была совсем маленькой, со мной происходили нехорошие вещи…

Уиллард Дорсетт закрыл глаза, словно пытаясь остановить воспоминания дочери, которые возродили в нем чувство вины, испытанное им пять лет назад в кабинете доктора Уилбур.

— Папа, ты плохо себя чувствуешь? — встревоженно спросила Сивилла.

Открыв глаза, он отстраняющим жестом выставил вперед ладони:

— Сивилла, не говори ничего больше. Я уже старый человек. Пощади меня хотя бы из-за моего возраста, если не по другим причинам.

— Когда я была очень маленькой, папа, — вновь начала Сивилла, не обращая внимания на его просьбу, — со мной происходили ужасные вещи. Ты не остановил это.

— Зернохранилище. Крючок для ботинок, — прошептал Уиллард. Он с мольбой взглянул прямо в глаза дочери. — Прости меня.

Сивилла тоже встала и начала расхаживать по террасе. Простить за все потерянное время, за все потерянные годы? Гнев, который она столь недавно научилась выплескивать, мешал прощению. «Пусть мертвое прошлое остается похороненным», — вертелось у нее в голове, пока она постепенно склонялась к примирению. Она была готова забыть, но не в старом смысле слова — отворачиваясь от того, что не в силах вместить в себя, а в совершенно новом — отказываясь переживать то, что минуло много лет назад.

Критический момент прошел, и внешне ее поведение изменилось. Уиллард и Сивилла начали обсуждать менее болезненные вопросы и те приятные события, которые ожидали ее во время этого визита. Но до того, как Фрида позвала их на ланч, Уиллард Дорсетт впервые в жизни поговорил с дочерью о ее выпадениях из реальности. Он спросил:

— Если бы я давал тебе больше денег, эти выпадения прекратились бы?

— Деньги никогда не помешают, — прямо ответила Сивилла, — но после тридцати шести лет таких переживаний никакие деньги не способны решить проблему. — И добавила: — Но теперь это случается реже. Я поправляюсь.

— Раз уж зашел разговор о деньгах, Сивилла, — продолжал Уиллард, — я хочу, чтобы ты знала: если что-нибудь со мной случится, ты будешь обеспечена. Этот новый дом на две семьи, который я строю, будет принадлежать тебе.

— Спасибо, папа, — сказала Сивилла, не в силах до конца поверить в заботу, которую он наконец-то проявил.

Тут Уиллард задал странный вопрос:

— Скажи, Сивилла, а кто эти люди, с которыми ты разговариваешь и которых считаешь знакомыми?

Удивленная, она внимательно смотрела на человека, который много лет прожил под одной крышей с Пегги, Вики, Марсией, Ванессой, Мэри и другими.

— Папа, ты неправильно понял то, что доктор Уилбур рассказывала об этих «других», — сказала она. — Я не беседую с ними и не считаю, что знаю их. Я и не подозревала об их существовании, пока доктор Уилбур не рассказала мне. Только сейчас я начинаю узнавать их и разговаривать с ними.

Подобное заявление не желало укладываться в голове Уилларда. Пытаясь нащупать его значение, он сумел только сказать:

— Я очень многого не могу понять о тебе, Сивилла.

Совершенно сбитый с толку, он повел ее в столовую, где их ждал приготовленный Фридой ланч.

Этой ночью, находясь в комнате для гостей в доме своего отца, Сивилла видела во сне террасу дома Дорсеттов в Уиллоу-Корнерсе. Хэтти умерла, и Сивилла срочно приехала навестить отца. Единственная оставшаяся в доме кровать — та самая большая белая железная кровать, на которой спали ее родители, — теперь стояла на террасе. Поскольку Сивилле нужно было где-то спать, а это была единственная кровать в доме, она уснула, прикорнув на ее краешке. Отец спал на другом краю. Неожиданно проснувшись, она увидела в окне лицо мужчины. Его губы шевелились. Этот незнакомец говорил кому-то невидимому: «Они спариваются».

«Не открывай глаза, папа, — сказала вслух Сивилла, разбудив его. — Тут какой-то человек подглядывает в окно. Он думает, что мы с тобой вместе спим». Заметив, что у этого обвинителя в окне есть фотоаппарат, она прикрыла ладонью глаза, чтобы ее невозможно было опознать на фотографии. «Папа, — попросила она, — дай мне, пожалуйста, стакан теплого молока, чтобы я могла заснуть». Пока ее отец молча хлопотал, она изучала лицо наблюдателя в окне, чтобы потом сделать его подробный рисунок для полиции. Она была расстроена, потому что у этого обвинителя были светлые волосы.

Осторожно просунув руки сквозь прутья изголовья кровати, она дотянулась до стоявшего на полу телефонного аппарата. «Станция, — сказала она, — свяжите меня с полицией».

Какой-то голос ответил: «Они все ушли на ночь».

«Тогда, пожалуйста, свяжите с констеблем», — настаивала Сивилла.

«Все ушли на ночь», — раздраженно повторил голос.

«Но мне нужна помощь! — закричала Сивилла. — У меня в окне какой-то мужчина».

«А ваш отец застрахован?» — поинтересовался голос.

«При чем здесь это?» — воскликнула Сивилла.

«Я могу позвонить брокеру из страховой компании, мадам, — услужливо ответил голос. — Если у вас есть номер…»

Внезапно Сивилла обнаружила, что сжимает в руке бизнес-карточки страховых компаний. Когда она стала искать на них название, обнаружилось, что печать слишком мелкая и прочитать что-либо невозможно. «Номер, пожалуйста, номер, пожалуйста», — гудело у нее в голове. «Я не могу прочитать номера, — беспомощно запротестовала она. — Эти карточки такие скользкие». Руки ее напрасно пытались удержать карточки, которые перетасовывались сами собой.

«Прошу в таком случае отменить вызов», — сказал наконец голос оператора.

«Пожалуйста, — умоляла Сивилла, — кто-то ведь должен помочь!»

Оглушительное молчание вместо ответа позволило ей осознать истину, которую она до сих пор не желала признавать: никто не собирался прогонять этого обвинителя в окне да и вообще хоть чем-то помочь ей.

Через три месяца в офис доктора Уилбур пришло письмо от Фриды Дорсетт, датированное 12 апреля 1962 года:

Врач моего мужа вызвал меня сегодня и сказал, что отец Сивиллы долго не протянет. Как я уже писала раньше, мистер Дорсетт страдает неизлечимой формой рака.

Этот врач рекомендовал мне написать Вам и сообщить, что он был бы рад побеседовать с Вами и разъяснить ситуацию, если Вы будете любезны позвонить ему. Его визитная карточка прилагается.

Ни Сивилла, ни ее отец не упоминали, планирует ли она приехать навестить его. Я никаких советов по этому поводу не давала, потому что не знаю, в состоянии ли она обойтись без вас. Похоже, они оба не сознают серьезности его болезни. Мистер Дорсетт все время говорит, что через несколько дней ему станет лучше. Врачи дают ему достаточное количество лекарств, чтобы он не чувствовал боли, но эти лекарства нарушают у него ясность мышления. Он уже больше недели не спрашивает, есть ли письма от Сивиллы, хотя всегда придавал им огромное значение. Когда в последний раз я пыталась прочесть ему одно из писем, он остановил меня.

Я была бы рада принять Сивиллу, если бы могла позаботиться о ней, но, честно говоря, это меня уже давно беспокоит. Вы знаете, что мне приходится ходить на работу и я не могу оставаться с ней днем.

Буду рада услышать от Вас советы и рекомендации.

Спустя две недели доктор Уилбур сообщила Сивилле о смерти Уилларда. Сивилла восприняла эту новость спокойно, в отличие от Мэри, которая беззаветно любила отца. Сивилла не хотела ехать на похороны, и именно ее решение взяло верх. Однако в ночь после похорон Сивилле приснился сон, будто она находится на каком-то приеме и док тор Уилбур говорит ей, что отец умер. «Он не умер, не умер», — услышала Сивилла свой собственный протест. Потом она побежала на террасу и увидела, что отец жив и лежит в постели, окруженный какими-то людьми. Она бросилась к нему и стала рядом на колени, продолжая кричать: «Он не умер, не умер».

Однако на самом деле Уиллард умер для Сивиллы гораздо более разрушительным образом, чем она могла представить. Сообщение от Фриды, что Уиллард оставил свою дочь без гроша, поставило Сивиллу перед ужасной правдой, к которой ее уже подготовили сны.