Дочь генерала - Нельсон Демилль

— Да... Жаловалась, что звонит в любое время суток, читает ее письма, неожиданно врывается к ней в дом и в служебный кабинет...

— Когда вы в ту ночь позвонили Энн Кемпбелл, она не сообщила, что Кент околачивался около штаба или звонил ей?

— Действительно, она сказала, что Билл Кент снова становится назойливым. Чтобы отвлечь его внимание, она поедет не в своем «БМВ», как планировалось, а на служебном джипе. Возникла, правда, одна трудность. Ее машина оборудована телефоном, а у меня есть мобильник, и мы рассчитывали поддерживать связь, пока Энн едет на стрельбище. Тем не менее мы встретились там в назначенное время.

— Когда вы встретились, она не упоминала Кента? — спросила Синтия.

— Нет.

— Она не говорила, что за ней кто-то ехал?

— Кажется, нет. Впрочем, она сказала, что видела позади себя какую-то машину, но та свернула на Джордан-Филдз... Энн считала, что все идет по плану, и тогда я по мобильнику позвонил ее отцу.

— После этого вы пошли на стрельбище?

— Да.

— Проделав известную процедуру, вы стали ждать приезда генерала.

— Да.

— Вам не приходило на ум, что может приехать полковник Кент?

— Возможно, у меня мелькала такая мысль. Он повсюду преследовал Энн.

— А вам не приходила мысль, что он действительно поехал за ней и затем, возможно, убил ее.

— М-м... теперь, когда я думаю об этом...

— Из вас вышел бы классный сыщик, полковник, — съязвил я.

Моя реплика сбила его с толку.

— Я решил, что это генерал... Впрочем, я не знал, что и думать... Когда я узнал, что Энн убили, первая мысль была: это отец. Потом я подумал, что генерал просто уехал, оставив ее, и какой-то... какой-то маньяк... который проезжал мимо... Кента я совсем не подозревал...

— Почему?

— Ну... он же начальник полиции... женатый человек... любил ее... Но теперь, когда вы об этом заговорили, я вижу, что он вписывается в общую картину... То есть я хочу сказать, что с психологической точки зрения это весьма вероятно. Кент сделался одержимым, и Энн не могла обуздать его.

— Энн породила чудовище, — заметил я.

— Да, чудовище.

— Она сама-то это понимала?

— Понимала — каким-то уровнем сознания. Но она не привыкла иметь дело с мужчинами, которые поступают по-своему. За исключением отца и, вероятно, Уэса Ярдли. В ретроспективе я вижу, что Энн недооценила Билла Кента. И поплатилась за это.

— А теперь, пожалуйста, поезжайте к себе в Учебный центр и изложите все это на бумаге.

— Что именно?

— Составьте полный отчет о вашем участии в этой истории и передайте его мне после панихиды. У вас почти два часа. Не теряйте ни минуты. И никому ни слова.

На Мура было жалко смотреть: бледная тень человека, которого я видел вчера. Он ушел.

— Мы бились изо всех сил, строили предположения, искали, а разгадка была под самым нашим носом, — сказала Синтия.

— Именно поэтому мы не сразу ее увидели.

Синтия начала болтать о чем-то постороннем. Я молчал и, чтобы избежать неловкости, позвонил Фаулеру в штаб.

— Полковник, уничтожьте обувь, которая была на вас и на миссис Фаулер в ту ночь. Второе. Выработайте с генералом Кемпбеллом правдоподобный сценарий того, что вы оба тогда делали. Третье. Пусть сразу же после траурной церемонии миссис Фаулер садится в автомобиль или самолет...

— Я ценю ваши предложения, — ответил он, — но я думаю, что не должен скрывать свою причастность к этому делу.

— Генерал хочет, чтобы вы это сделали. Желание командира — приказ.

— В данном случае это незаконный приказ.

— И все же постарайтесь забыть об этой истории. Ваше молчание пойдет на пользу вам, жене, мне, Кемпбеллам и армии в целом. Подумайте, полковник.

— Хорошо, я подумаю.

— Позвольте один вопрос: вы сняли ее уэст-пойнтское кольцо?

— Нет.

— Вы видели там воткнутый в землю штык?

— Штык не был воткнут в землю. Рукоятка была воткнута в ее промежность.

— Ну и ну...

— Я выбросил штык.

— Куда?

— В речку. Есть тут у нас такая — Чикасо... Наверное, вы хотели бы снять отпечатки пальцев...

— Да, не мешало бы. — Кент не дурак, он не оставил бы никаких отпечатков.

— Мне очень жаль. Я просто не мог сдержать себя.

— Тут многие не могли сдержать себя.

— Паршивое дело, Бреннер. Мы все виноваты в том, что заварили кашу.

— Да уж, неприятностей в жизни хватает.

— До того как Энн приехала, никаких неприятностей не было. И все-таки виноваты мы, а не она.

— Готов с вами согласиться... Знаете, полковник, я, кажется, произведу сегодня арест.

— Кого берете?

— Пока не могу сказать... Ладно, увидимся в церкви.

— Увидимся.

Я положил трубку. Едва человек подумает, что уже отведал дневную порцию неприятностей, является некто с дополнительным блюдом. В моем случае блюдо принес полицейский Дойл.

— Мистер Бреннер, вы подписали освободительную штаб-сержанту Далберту Элкинсу, я не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь, майор.

— Мы подыскали ему место в одной ротной казарме.

— Замечательно. До него ли сейчас?

— Согласно правилам каждые три часа он должен отмечаться у дневального.

— Что ж, это разумно.

— Он должен был отметиться в восемь ноль-ноль, но не явился.

Этого еще не хватало.

— С тех пор его никто не видел.

Синтия отвернулась.

Майор Дойл продолжал:

— В разных точках мы расклеили сообщение о его аресте, известили полицию Мидленда, округа и штата Джорджия, начальник группы УРП майор Боуз требует от вас полного отчета об этом деле. — Майор улыбнулся нехорошей улыбкой. — Влипли вы.

Он повернулся и ушел. Я сидел, уставившись в пустоту.

— Однажды и у меня такое случилось, — сказала Синтия.

Я молчал.

— Правда, только однажды. Твой циничный взгляд на человеческую природу просто неуместен.

Поскольку каждому овощу свое время, было самое время сказать Синтии о звонке ее мужа, однако этой пословицы, вероятно, не знал Карл Хеллман и потому явился в самый неудобный момент.

Он вошел, и его крупная фигура, казалось, заполнила всю нашу комнатенку. Мы с Синтией встали. Карл небрежно кивнул, осмотрелся, последовали рукопожатия. Синтия, будучи самой младшей по званию, предложила ему кресло у своего стола, сама села на свободный стул, а я присел на мой стол.

На Карле была зеленая выходная форма. Фуражку он положил на стол. Как и я, Карл начинал пехотинцем. Мы оба воевали во Вьетнаме, причем примерно в одно время. На нас красовались практически те же награды и знаки отличия, включающие Бронзовую звезду за мужество и заветный Знак боевого пехотинца. Мы оба прошли огонь, воду и медные трубы, были среднего возраста и потому обычно обходились без формальностей. Но в это утро я был не в настроении и решил придерживаться правил протокола.

— Выпьете кофе, сэр? — спросил я.

— Нет, не хочу, спасибо.

Карл хорош собой: шапка густых темно-каштановых, с проседью, волос, твердый подбородок, голубые глаза. Женщины, однако, не находят его привлекательным. Причина, по-видимому, в его сдержанной манере держаться. Рядом с ним самая сдобная булочка через неделю сделается сухарем. Но это не в счет: дело свое он знает, как никто.

После обмена любезностями Карл сказал мне с легким акцентом:

— Как я понимаю, наш главный свидетель по делу о попытке незаконной продажи оружия пустился в бега?

— Так точно, сэр.

— Вы можете припомнить, чем руководствовались, освобождая его?

— Нет, сейчас не могу, сэр.

— Возникает вопрос: почему человек, которому обещана неприкосновенность, совершает еще одно преступление — побег?

Действительно, такой вопрос возникает.

— Вы ему объяснили, что такое гарантия неприкосновенности?

— Объяснил, сэр, но, очевидно, не очень хорошо.

— Видите ли, Пол, иметь дело с глупыми людьми — это целая проблема. Вы переносите свое восприятие мира и умение рассуждать логично на полного идиота, а он вас подводит. Он невежествен, напуган, он раб своих инстинктов. Если тюремная дверь открылась, надо бежать — вот его примитивная логика.

Я откашлялся.

— Я думал, что успокоил его, завоевав доверие.

— Естественно, завоевали. Этого он и добивался — чтобы вы так думали. Хитрющий народ.

— Так точно, сэр.

— Может быть, следующий раз вы посоветуетесь со мной, прежде чем выпускать на волю уголовного преступника?

— Пока он проходил только как свидетель.

Карл подался вперед:

— Он ни хрена не видит разницы. Вы сажаете его за решетку — значит, преступник. Выпускаете — он бежит.

— Совершенно справедливо, сэр.

— Статья 96-я военного кодекса предусматривает наказание для тех, кто по умыслу или недосмотру ошибочно освобождает заключенного. Вам грозит серьезное взыскание, Пол.

— Я это понимаю, сэр.

Он снова откинулся на спинку кресла.

— Ну а теперь докладывайте, что здесь произошло за последние часы.