Дочь генерала - Нельсон Демилль

Начать с того, что мне не удалось переспать с Синтией, она наврала мне про мужа и развод, я подавлен и смертельно устал, никак не могу выбросить Энн Кемпбелл из головы, начальник военной полиции, чей кабинет находится в том же коридоре, вероятный убийца, дурак Далберт дал тягу, и вообще день начинается скверно.

Хеллман повернулся к Синтии:

— Может быть, вы? У Бреннера отнялся язык.

— Слушаюсь, сэр, — отчеканила Синтия и начала рассказывать о вещественных доказательствах, о компьютерных открытиях Грейс Диксон, об отце и сыне Ярдли, о причастности к судьбе Энн Кемпбелл майора Боуза, полковника Уимса и других высших офицеров базы.

Карл Хеллман внимательно слушал.

Далее Синтия пересказала отредактированные варианты наших разговоров с генералом Кемпбеллом, миссис Кемпбелл, полковником и миссис Фаулер, а также с полковником Муром. Я слушал вполуха, но обратил внимание, что Синтия не упомянула ни об особой роли Фаулеров, ни о подвальной комнате удовольствий в доме Энн Кемпбелл. О Кенте вообще не было сказано ни слова. Я бы рапортовал точно так же. Как же многому Синтия научилась за последние два дня!

— Как видите, — продолжала Синтия, — тут все взаимосвязано: похоть, месть, извращенные представления о психологической войне, то, что случилось в Уэст-Пойнте десять лет назад.

Карл кивал.

В заключение Синтия в связи с личными взглядами Энн Кемпбелл на жизнь упомянула Фридриха Ницше. Карл, казалось, заинтересовался, и я понял, что Синтия играет, что называется, на публику.

Сцепив пальцы рук, Карл, видимо, размышлял над вечными проблемами бытия и, как мудрейший из мудрейших, готовился дать на них ответ.

— Пол проделал большую работу, — добавила Синтия. — Очень поучительно быть с ним в паре.

Во дает, подумал я.

Карл сидел неподвижно, как идол. Становилось ясно, что никакого ключа к загадке и жизни у нашего мудрейшего из мудрейших нет. Синтия старалась поймать мой взгляд. Я отворачивался.

— Да, Ницше... В вопросах любви, ревности, мести женщины еще пребывают в полуживотном состоянии по сравнению с мужчинами, — изрек наконец полковник Хеллман.

— Это Ницше, сэр, или ваше личное мнение? — полюбопытствовал я.

Он посмотрел на меня так, что я почувствовал, как лед подо мной проламывается. Потом сказал Синтии:

— Хорошо. Вы вскрыли тайные мотивы и последствия массового развращения нравов.

— Благодарю вас, сэр.

Карл посмотрел на меня, потом на часы.

— Нам не пора в церковь?

— Пора, сэр.

Мы все встали, взяли фуражки и вышли.

Ехали мы в моем «блейзере», Карл сидел на почетном месте сзади.

— Вы знаете, кто это сделал? — спросил он после долгого молчания.

— Думаю, да.

— Может быть, соблаговолите поделиться со мной?

Тебе-то что, подумал я и сказал:

— Кое-какие вещественные доказательства, свидетельские показания и косвенные улики указывают на полковника Кента. — Я взглянул в зеркало заднего вида и первый раз за сегодняшний день почувствовал радостное возбуждение, увидев, как округлились глаза Карла. Его гранитная челюсть, однако, не отвисла. — Начальник военной полиции, — подсказал я.

Карл взял себя в руки.

— Вы двое готовы выдвинуть официальное обвинение?

Спасибо, что подкинул туза, Карл.

— Нет, полковник. Я передаю дело ФБР.

— Почему не сами?

— Над обвинением еще надо поработать.

Я въехал на стоянку возле церкви — массивного кирпичного сооружения, пригодного для армейских свадеб, похорон, воскресных служб и молитв в одиночку перед отправкой в зону военных действий. Мы вылезли из «блейзера» на жаркое августовское солнце. Стоянка была почти заполнена, и машины парковались на шоссе и на траве.

Синтия вынула из сумочки листок бумаги и вручила его Карлу:

— Это письмо Энн Кемпбелл к миссис Кент. Мы нашли его в ее компьютере.

Карл прочитал письмо и вернул его Синтии.

— Представляю степень унижения и недовольства полковника Кента, когда его супруга получила такое письмо. Но неужели это толкнуло его на убийство?

В этот момент Кент, помахав рукой, прошел мимо нас. Синтия сказала Карлу:

— Это полковник Кент.

— По нему не скажешь, что его преследуют призраки содеянного.

— По-моему, он вот-вот убедит себя, что содеянное им справедливо, — сказала Синтия.

— Главный секрет нашей профессии в том, чтобы не читать преступнику нотации о добре и зле. Надо дать ему возможность объяснить свои мотивы, — изрек Карл. — Какие еще доказательства у вас есть?

Синтия пересказала ему дневниковые записи Энн Кемпбелл, сообщила о следах, оставленных Кентом, о содранной коре на сосне и наших разговорах с подозреваемым.

— У него были мотив и возможность совершить преступление, а также достаточно воли сделать это, по крайней мере в тот момент, — закончила Синтия. — По натуре Кент не убийца, но как полицейский повидал немало подобных случаев. Он чувствовал себя в безопасности, поскольку был в курсе расследования, мог в известной степени влиять на него хотя бы тем, что подтасовывал обстоятельства. Он, например, не укрыл место преступления брезентом, и дождь смыл все следы. Вместе с тем у него слабое алиби, если оно вообще есть.

Выслушав Синтию, наш гуру изрек очередную истину:

— Если вы правы и можете это доказать, то сумеете завершить дело, не втягивая в него еще больше людей. Если же ошибаетесь, то нанесете в ходе доследования вред себе и другим.

— Мы это понимаем, сэр, поэтому и работали день и ночь. Но сейчас дело уплыло от нас. — Синтия посмотрела на меня и продолжила: — Пол прав в том, что нам не следует давать рекомендации по обвинению. Это ничего не дает ни нам, ни вам, ни УРП.

Карл подвигал фигуры на шахматной доске у себя в голове и обернулся ко мне:

— Что-то вы молчаливы сегодня, это на вас не похоже.

— Мне нечего сказать, полковник.

— Озабочены побегом вашего заключенного?

— Он скорее свидетель, но я не озабочен.

— Пол сегодня с утра не в духе, — вставила Синтия. — Еще до вашего приезда куксился. — Она улыбнулась, но я сидел с каменным лицом, и ее улыбка погасла.

Мне просто хотелось убраться отсюда, от скверных историй, от жаркого солнца, бежать из Джорджии — куда-нибудь, где я буду недосягаем для других.

— Там все места займут, — буркнул я и пошел к церкви. Карл и Синтия — за мной.

— Надо дать ему последнюю возможность признаться, — сказал он ей.

— Кому, Полу? — игриво спросила Синтия.

— Нет, мисс Санхилл, полковнику Кенту.

— Да, мы так и задумали.

— Если правильно настроить человека, он признается в самом чудовищном преступлении. У того, кто убил возлюбленную, на душе камень, и он испытывает потребность переложить часть груза на других. В отличие от рецидивистов ни соучастников, ни сообщников у него нет. Он безмерно одинок, ни одной живой души, с кем можно было бы поделиться главной тайной жизни.

— Совершенно верно, сэр, — поддакнула Синтия.

— Думаете, полковник Кент попросил вас взяться за расследование исходя из простой целесообразности? Ничуть не бывало. Им двигало подсознательное желание быть разоблаченным.

Карл изрекал общеизвестные истины, готовя нас к решительному разговору с подозреваемым и особо упирая на то, что Кент значительный и влиятельный человек с большими связями. Я даже представил себя перед комиссией, разбирающей персональное дело полковника Кента. Я выступал обвинителем, а семь офицеров буквально сверлили меня глазами. И хотя я малость трусоват, но старался поддержать марку профессионала. Тем не менее пусть Карл сам отдаст распоряжение сделать последний шаг.

Церемония переноса гроба в церковь уже закончилась. Старинный деревянный лафет, позаимствованный, вероятно, из музея, был уже пуст, и почетные носильщики прошли внутрь.

Согласно распоряжению, подписанному полковником Фаулером, доступ прессы был ограничен: только небольшая группа представителей печатных изданий и два фотографа из общевойсковой информационной службы. Распоряжением предписывалось также воздержаться от каких-либо заявлений журналистам.

Мы взошли по ступеням в притвор. Человек десять, стоявшие здесь, негромко переговаривались. Мы расписались в книге для посетителей и ступили в главное помещение, где было не прохладнее, чем снаружи. Почти все скамьи были заняты. Присутствие на похоронах дочери начальника базы отнюдь не было обязательным, но только последний идиот не явился бы сюда или на прощальную церемонию. Церковь, рассчитанная на пятьсот — шестьсот человек, не могла, конечно, вместить всех офицеров и их жен, а также знатных граждан Мидленда, но я был уверен, что на Джордан-Филдз уже собираются люди, чтобы сказать Энн Кемпбелл последнее «прости».

На хорах над нами негромко играл орган. Мы помедлили в центральном проходе между рядами — наверное, каждый из нас решал, надо ли подойти к гробу, который был установлен на помосте у подножия алтаря. Я неторопливо двинулся вперед. Синтия и Карл пошли за мной.