Быт русской армии XVIII - начала XX века - Карпущенко Сергей Васильевич

Как же быть? Чем руководствоваться для водворения в роте строгого, но разумного порядка и сделать солдата послушным орудием воли начальника и строгим исполнителем всего, что требуется законом и порядком службы?

Я полагаю, что как счастье и мир здоровой семьи зависит не от законодательных мер, а от их нравственных начал, которыми руководствуются в семье, так и в роте, в этой большой семье молодых людей, основным началом домашнего, казарменного быта должно быть нравственное побуждение хотеть и поступать так, как хотеть и поступать солдату должно; но, дабы поступки его всегда были в строгом согласии с законом и справедливостью, солдат должен знать предел возможного, и только при развитом, деятельном сознании можно смело кредитовать солдату свободу, дозволяя ему быть хозяином себя.

Сознание своего долга и осмысленное понимание своих прав и обязанностей приобретается солдатом лишь при условии умственного и нравственного развития.

II

Умственная сторона

Не силою бьют, а умением.

Последняя кампания (Плевна, Шипка, Карс, Баязет)[59], а также свидетельство первых военных авторитетов удостоверяют в том, что русский солдат — первый в мире (терпелив, хорошая нравственность, малая впечатлительность, безответная покорность приказу начальника, безграничная преданность престолу, отечеству и вере отцов), и если недостает чего, то это некоторого запаса интеллигентности. Скудость умственных сил, вносимых населением в нашу армию, заметно отражается на этой последней и постоянно тормозит ход образования нижних чинов.

Из принятых на службу в 1879 году 217 050 человек, умеющих читать и писать или только читать, было 41 828 человек; в 1880 году из 231 677 человек, умеющих читать и писать или только читать, было 47 158 человек. Эти данные указывают на подавляющую цифру темного, неграмотного люда в нашей армии. Но простая грамотность — эта первая ступень в развитии человека — есть только внешняя форма, одно из средств развития, и остановиться на одной лишь грамотности, очертив ею круг умственного развития солдата, было бы по меньшей мере бесполезно. Мастеровые и фабричные в большинстве случаев народ грамотный, но это не мешает им быть завсегдатаями кабаков и трактиров.

Для простого, неразвитого человека религия является живою, нравственно просвещающей, сдерживающей силой; в этом нас убеждают солдаты из латышей, католиков и даже евреев. Кому неизвестно то безграничное доверие, та простота отношений, которые спокон века существуют между мужиком и «батюшкой»? В тяжелые и радостные минуты своей жизни привык наш крестьянин обращаться к священнику, доверчиво раскрывая перед ним свои горести и радости. Связь эта, исторически установившаяся, представляет прекрасное, готовое средство; необходимо, чтобы она продолжала существовать и в армии, но здесь она, к сожалению, обрывается.

Наш полковой священник в большинстве случаев стоит особняком от внутренней бытовой жизни солдат, и, за исключением обязанности, упомянутой в 148-й статье Положения об управлении полком — «увещевать по поручению полкового командира порочных нижних чинов», — священник является лишь исполнителем церковных треб и обрядов. Обязательные уроки закона Божия в учебной команде, состоящие из объяснения богослужения, таинств, символа веры, заповедей и прочего, касаются лишь ограниченного числа слушателей (4–5 человек на роту), и притом отвлеченные догматы для своего уразумения требуют предварительной подготовки, а потому уроки эти, нося казенно-обывательский характер, подвергаясь тому же процессу заучивания, как и другие обязательные предметы учебной команды, не приносят никакой пользы в смысле просвещающего, сдерживающего начала.

Для духовного развития солдата, для живого воздействия на его душу священник должен быть активным участником солдатской жизни роты и полка, но не в учебной команде с ее классической обстановкой, а в роте, в живой, непринужденной беседе объясняя обязанности христианина вообще и воина в частности (присяга), опираясь на примеры из жизни той же роты, иллюстрируя свой рассказ яркими примерами человеколюбия и самопожертвования русских людей, укореняя в солдатах доблести храброго воина и честного русского гражданина.

Наш крестьянин рядом с религиозным благочестием нередко поражает крайне грубым и циничным отношением к вопросам и предметам нравственного и религиозного культа; его понятия о природе и ее явлениях составляют одно сплошное заблуждение, и кому же поручить дело его нравственно-умственного перевоспитания, как не священнику, которому с колыбели он привык доверять и который прекрасно знает все условия сельского быта.

А потому я полагал бы крайне полезным организовать вечерние беседы полкового священника с нижними чинами (сводя 2–3 роты); беседы эти, имея целью устранить в солдате все дикое, грубое и укрепить все доброе, благородное, справедливое, будут прекрасным подспорьем для ротного командира в его стремлении направить и поддержать солдата на добром пути, и, бесспорно, беседы эти отразятся смягчением нравов казарменной жизни и уменьшением процента преступности.

В дружеской беседе, живым образным языком, доступным пониманию солдата, священник разовьет сознательную любовь к отечеству (откуда пошла и как стала Русская земля, нынешний строй государства, жизнь крестьянская до и после освобождения, участие крестьянина в гласном суде и земских собраниях и проч.), даст разумное понятие о природе и ее явлениях, рассеяв бесчисленные суеверия и предрассудки (на чем стоит и чем держится земля, вера в леших, домовых, обращение, столь часто практикуемое солдатами, к ворожеям и проч.), и слово священника, если оно будет согрето любовью к солдату, найдет скорый доступ к сердцу и уму его, так как священнику в силу строя деревенской жизни он привык бесконечно верить.

Вторым сильным деятелем в умственном развитии солдата мог бы быть полковой врач. Полковой врач должен быть активным членом военной части с очень сильным голосом во всем, начиная с солдатской обуви и кончая обучением. Ротный командир и полковой врач должны дружно идти рука об руку, помогая друг другу в развитии здоровья нижних чинов как основе всякого другого развития. Врачу недостаточно наблюдать лишь над выполнением известных гигиенических мер (на это есть писаные правила, инструкции) в роте «и о замеченных по сему предмету отступлениях немедленно докладывать полковому командиру», но необходимо товарищеское, душевное отношение к ротному командиру, помогая последнему данными, выработанными наукой и личными наблюдениями.

К сожалению, некоторые врачи слишком склонны увлекаться административной частью своих лазаретов и, всецело погружаясь в отчетности и донесения, принимать слишком слабое участие в повседневной казарменной жизни. Осмотр нижних чинов в сроки, назначаемые полковым командиром, проба ротной пищи, наружный осмотр помещений — вот почти вся служилая деятельность наших врачей. Уже и не говоря про посещение рот дивизионными и корпусными врачами — это целое событие в роте, настоящий осмотр, которому предшествует полуда ротных котлов, добавка в кашу лишних фунтов сала, натирание пробных ложек укропом (дабы отшибало нос, как выражаются солдаты), мытье тюфяков и набивание их свежей соломой. Не лучше ли было бы, если бы деятельность нашего военно-врачебного персонала составляла бы неотъемлемую часть казарменной жизни и была бы естественным, привычным элементом повседневного течения солдатской жизни. К посещению врача, как и священника, солдаты должны быть так же привычны, как и к посещению своего ротного командира. У себя дома и здесь, в казарме, солдат наш боится лекаря, а на лазарет и больницу смотрит как на место неизбежной смерти, а потому необходимо сблизить солдата с врачом, для чего последнему, отбросив всякую торжественность, следует слиться с полковым начальством в дружном усилии всестороннего развития солдата.