Свет праведных. Том 1. Декабристы - Анри Труайя

Рот Марии перекосился. Софи перевела разговор на другую тему, заговорив о разновидностях растений, которые месье Лезюр собрал во время прогулки.

Перед сном она зашла в комнату девушки. Мария сурово приняла ее.

– Я очень рада, что отец дал такой ответ господину Пешурову! – воскликнула она. – Ни за что на свете я не согласилась бы выйти замуж за человека, движимого низкими интересами! Я так давно не видела его, а он вдруг просит моей руки! Более того, посылает человека, чтобы тот подготовил почву! Это ужасно!.. Недостойно!.. И вы бы хотели, чтобы я была взволнована?..

– Я этого не хотела, Мария, я этого боялась, – осторожно сказала Софи.

– Ну а теперь вы успокоились!

– Не совсем. Мне кажется, вы очень нервничаете.

– Можно взволноваться и по меньшему поводу! Мне неприятно, что распоряжаются моими делами, моей жизнью, и каждый раз, когда на горизонте появляется жених, весь дом уже в смятении! Сначала Вася, затем Владимир Карпович Седов! С меня хватит! Я хочу, чтобы меня оставили в покое!

На лице девушки застыло выражение уязвленной гордости, заставившее Софи быть снисходительной.

– Ну что ж! Доброй ночи, Мари, – сказала она. – Не сердитесь на меня за то, что я пришла. Это по дружбе.

Обратившись в статую, Мария не сделала ни одного движения, чтобы удержать невестку. Софи вышла из комнаты в полной уверенности, что за дверью девушка в слезах упала на кровать.

Хорошее настроение вернулось к Марии, но прогулки со сбором трав ее больше не увлекали. Она вновь занялась верховой ездой. Каждое утро в сопровождении конюха носилась верхом по пожелтевшим осенним полям, проезжала по лесной чаще, перескакивала через ограды. В первое время Мария не выезжала за пределы имения. Затем, никому об этом не говоря, стала забираться дальше. Ее преследовала навязчивая идея: девушке хотелось увидеть жилище человека, осмелившегося посвататься к ней, хотя он и не любил ее. Ей было известно, что усадьба Седова находилась южнее, в направлении Острова. Эти места она знала плохо. Конюх навел справки в деревнях. Наконец двое крестьян согласились проводить ездоков. Остановились на пригорке, заросшем кустарником. Охваченная сильным волнением, Мария увидела внизу кирпичный, плохо построенный домишко с четырьмя колоннами впереди и грудой деревянных пристроек сзади.

– Это Отрадное, усадьба Владимира Карповича Седова, – сказал один из крестьян.

– Поехали! – прошептала Мария.

И резко повернула коня.

Вернувшись в Каштановку, она увидела во дворе, около конюшни, Никиту, сидевшего на скамеечке. Положив на колени счеты, он пытался считать как можно быстрее. Стоя позади него, Софи внимательно следила за его усилиями.

– Хорошая была прогулка? – спросила она, заметив Марию.

– Великолепная! – ответила та. – А у вас?

– Мы с месье Лезюром собрали кое-какие травы, и вот видишь, я любуюсь Никитой, который стал виртуозом счетов. Когда он освоит их в совершенстве, Николай сможет использовать его как счетовода.

Мария окинула взглядом невестку, заботливо склонившуюся к крестьянину со слишком белокурыми волосами и слишком голубыми глазами, сжала губы, чтобы не выкрикнуть, насколько смешно такое сближение, подняла полу своей амазонки и направилась к дому. На крыльце она столкнулась с Николаем, который спросил ее непринужденным тоном:

– Ты не видела Софи?

– Видела, – ответила Мария. – Она во дворе, с Никитой.

Николая, судя по всему, это не удивило. Он возвращался из Пскова. Наверняка брат встречался там с девушками. Мария была убеждена, что каждый раз, уезжая в город, Николай делал это для того, чтобы обмануть свою жену с созданиями, которые требуют оплаты. Она чувствовала исходящий от него запах предательства. А Софи ничего не замечала! Или, скорее, ей было на это наплевать! Как и ему было безразлично, что его супруга так настойчиво интересуется образованием двадцатилетнего мужика! К тому же – отец, свекор, околдованный снохой настолько, что разлюбил собственных детей! А месье Лезюр, с коробкой ботаника на животе собирающий лекарственные травы и мечтающий, быть может, составить отвар из ядовитых трав, чтобы уничтожить всю семью! И слуги, служанки, все это низкое сословие, – у них тоже есть головы, ноги, руки, волосы, половые органы! Девушки и юноши, должно быть, спариваются в кустах, на стогах сена. После чего из плоти этих оскверненных женщин рождаются дети. Это было гнусно! Мария задыхалась от отвращения, находясь в центре того мира, где только животные были достойны уважения. До самого вечера она жила на неизмеримом расстоянии от тех, кто окружал ее и полагал, что понимает эту девушку.

Три дня подряд она возвращалась в Отрадное с конюхом. С ее точки наблюдения хорошо был виден дом, двор. На четвертый раз, в то время как она увлеклась созерцанием, заросли позади нее раздвинулись. Появился Владимир Карпович Седов. Он стоял на земле, худой, улыбающийся, в высоких сапогах с тросточкой в руке. Владимир Карпович молча поклонился девушке. Она хотела стегнуть коня хлыстом, броситься вперед, ускакать галопом, но осталась на месте, охваченная счастьем и ужасом.

С тех пор как он восстановил дружеские отношения с Дарьей Филипповной, Николай часто приезжал в Славянку, и каждое посещение оставляло у него все более приятное воспоминание. Мать и три дочери старались перещеголять друг дружку, угождая ему. Рядом с ними он наслаждался двойным удовольствием оттого, что его обольщали и он обольщал. Но разговор наедине был невозможен в этой многочисленной семье. Избыток добра был чреват лишениями. Случайно Дарья Филипповна заговорила с Николаем о работах в китайском павильоне, которые подходили к концу. Однажды в октябре после полудня, возвращаясь из Пскова, он сделал крюк, чтобы посмотреть, как продвигается строительство.

На поляне возвышалась свежевыкрашенная пагода. Крыша была красной с желтыми прожилками, стены желтыми, оконный ряд – голубым. У Николая в глазах зарябило от этого буйства красок, он слез с коня и подошел к двум мужикам, красившим нижнюю часть домика.

– Эй, ребята, – сказал он, – дело идет к концу?

– Да, барин! Потом останется лишь пригласить батюшку, чтобы освятить. Но напрасно он будет кропить повсюду, ну как такие стены могут стать православными? Это китайцам хорошо жить в таких клетках!

Николай расхохотался, поднял голову и замолчал, охваченный радостью, поскольку увидел женское личико в оконной раме. Секундой позже он уже был в главной комнате перед Дарьей Филипповной, протягивавшей к нему обе руки. В углу громоздились стулья, столики и причудливые вазы. Широкая софа была придвинута к стене.

– Какой сюрприз! – воскликнула Дарья Филипповна.

– Я проезжал мимо, – пробормотал Николай. – И хотел посмотреть. Вы уже обставляете дом?..

– Я только начинаю…

Он взглядом поискал трех девушек, неразлучных с матерью, и в конце концов спросил:

– Вы одна?

– Да, – шепнула она.

Николая охватил странный испуг. Дарья Филипповна медленно присела на край софы. Ткань ее платья напоминала поле, усыпанное маргаритками, маками и васильками на розовом фоне. Из этого полевого цветения выступали две крепкие обнаженные руки и высокая полная шея.

– Вы можете дать мне совет относительно меблировки, – сказала она.

– Я для этого не гожусь!

– О нет! Я чувствую, что ваш вкус соответствует моему!

– Вы льстите мне, дорогая Филипповна!

– Меньше, чем вы того заслуживаете, уважаемый Николай Михайлович!

Николай по-прежнему стоял перед нею, разглядывал белую крепкую плоть ее груди, окаймленной маленьким воланом. Пока он созерцал ее таким образом, бессвязные мысли проносились у него в голове: он вновь видел Париж, любовницу Дельфину, снимающую шляпку перед зеркалом, друга, убитого в бою, императора верхом на коне, присутствовавшего на параде победоносных войск, и чем удаленнее от нынешней ситуации казались эти картинки, тем более необходимыми представлялись они для усмирения сомнений. Словно все его прошлое победителя напомнило ему о себе, чтобы оправдать нынешние поступки. Окутанный дыханием отдаленной эпохи, он вновь становился Николаем прошлых времен, неотразимым и неразумным. Впрочем, бывают обстоятельства, когда честный человек не может удержаться от ошибки. Притвориться, что не замечаешь волнения Дарьи Филипповны, было бы неправильно. Заметить его и не воздать ей должное, было бы еще более невежливо. Она встала и сказала:

– Помогите мне поставить этот круглый столик к окну!

Она говорила с ним, стоя так близко, что он ощущал ее дыхание, не слыша слов.

– Вы согласны? – снова спросила она.

Эта просьба потрясла его. Предмет мебели был легким, но они вдвоем ухватились за него, чтобы перенести к окну, будто он весил сто пудов. Во время прохода их руки соприкоснулись. Дарья Филипповна не убрала свою, когда столик установили, она закатила глаза, открыла рот, будто умирала, и вздохнула: