Огненный крест. Книги 1 и 2 (ЛП) - Диана Гэблдон

— Ничего страшного, — сказал Джейми, с некоторым трудом выбрасывая из головы мысли о свинье. Он поднялся, глядя в окно; лучи послеполуденного солнца, падающие через него, окрасили золотом сосновые доски подоконника и пола. — Становится поздно, Хермон. Надеюсь, вы поужинаете с нами и останетесь на ночь.

Хасбанд покачал головой и взял свою сумку со стула.

— Нет, друг Джеймс, благодарю вас. Мне нужно посетить еще много мест.

Я, тем не менее, настояла на том, чтобы он подождал, пока я соберу для него еды в дорогу, и он вышел вместе с Джейми, чтобы заседлать мула. Я слышала, как они переговаривались вполголоса, возвращаясь из загона, да так тихо, что я не могла разобрать слов. Когда я вышла из задней двери со свертком бутербродов и пивом, я услышала, как Джейми сказал ему с некоторой настойчивостью.

— Вы действительно уверены, что ваши действия обязательны или разумны?

Хасбанд не ответил сразу, но взял у меня пакет с благодарным поклоном. Потом повернулся к Джейми, держа поводья мула в одной руке.

— Я вспомнил, — сказал он, переводя взгляд с Джейми на меня, — о Джеймсе Нейлере. Вы слышали о нем?

Джейми не знал, я тоже, и Хермон улыбнулся в бороду.

— Он был одним из первых членов Общества друзей, один из тех, кто присоединился к Джорджу Фоксу, [81]когда он основал общество в Англии. Джеймс Нейлер был человеком твердой веры, хотя… был несколько оригинален в ее выражении. Однажды он прошел голым по снегу, крича о падении города Бристоля. Джордж Фокс спросил его тогда: «Ты уверен, что Бог хочет, чтобы ты так поступил?»

Улыбка расплылась на его лице, и он тщательно надел шляпу на голову.

— Он сказал, что уверен. И я тоже, друг Джеймс. Бог да поможет вам и вашей семье.

Глава 20

Уроки стрельбы

Чувствуя себя виноватой, Брианна оглянулась назад. Дом исчез внизу в желтом море каштановых листьев, но вопли ребенка все еще звенели в ее ушах.

Роджер увидел ее взгляд и немного нахмурился, хотя голос его был легок, когда он заговорил.

— С ним все будет хорошо, женушка. Ты же знаешь, что твоя мать и Лиззи позаботятся о нем.

— Лиззи избалует его, — согласилась она, и при этом ее сердце почему-то сжалось. Она могла представить, как Лиззи целый день таскает Джемми туда и сюда, играет с ним, строит ему гримасы, кормит его рисовой кашей с патокой… Джемми понравится это, как только он оправится от ее ухода. Она внезапно почувствовала собственническое чувство к маленьким пальчикам на ногах Джемми и возненавидела саму мысль о том, что Лиззи могла играть с ним в десять маленьких розовых поросят.

Ей не хотелось оставлять его даже на время. Его панические вопли, когда она оторвала его руки от своей рубашки и передала матери, все еще звучали в ее ушах, усиленные воображением, а его заплаканное лицо, разгневанное предательством, стояло перед ее глазами.

В то же время она испытывала настоятельную потребность уйти. Она не могла дождаться, когда оторвет липкие ручонки Джемми от своего тела и умчится в утро, свободная, как один из перелетных гусей, которые гоготали в вышине, направляясь на юг через горные перевалы.

Она неохотно признала, что не чувствовала бы себя настолько виноватой, если бы так сильно не стремилась сбежать.

— Я уверена, с ним все будет хорошо, — заверила она скорее себя, чем Роджера. — Просто… Я не оставляла его раньше надолго.

— Ммфм, — Роджер произвел неопределенный звук, который можно было расценить, как знак симпатии. Однако выражение его лица выдавало, что он в действительности думал, что волноваться не из-за чего.

Мгновенный всплеск гнева окрасил ее лицо, но она прикусила язык. В конец концов, он ничего не сказал, и совершенно ясно, что он прилагал усилия, чтобы промолчать, поэтому она решила, что не совсем справедливо ссорится из-за того, что он, по ее мнению, подумал.

Она проглотила резкую фразу и вместо этого улыбнулась ему.

— Хороший день, да?

Настороженный взгляд исчез, и он улыбнулся в ответ, отчего его глаза стали насыщенного зеленого цвета, как мох, который толстым ковром лежал у подножия деревьев.

— Великолепный день, — согласился он. — Хорошо быть на воздухе, да?

Она стрельнула в него взглядом, но фраза казалась простой констатацией факта, без всякого скрытого смысла за ней.

Она не ответила, но согласно кивнула головой, поднимая лицо навстречу блуждающему ветерку. Вихрь ржавых осиновых листьев на мгновение зацепился за домотканую ткань их бриджей и тонкую шерсть чулок.

— Подожди минутку.

Повинуясь импульсу, она остановилась и, сняв кожаные башмаки и чулки, небрежно сунула их в рюкзак. Она стояла, блаженно закрыв глаза и шевеля голыми пальцами во влажном мху.

— О, Роджер, попробуй! Это замечательно!

Он поднял одну бровь, но послушно положил на землю ружье, которое она позволила ему нести, несмотря на собственническое чувство, разул ноги и осторожно встал на мох рядом с ней. Его глаза непроизвольно закрылись, а рот округлился в беззвучном «Ух!»

Под воздействием момента она наклонила голову и поцеловала его. Он удивленно раскрыл глаза, но быстро среагировал. Обхватив своей длинной рукой ее талию, он крепко поцеловал ее в ответ. Это был необычайно теплый день для конца осени, и на нем была только охотничья рубаха. Его грудь казалась такой близкой под шерстяной тканью; она даже могла чувствовать под своей ладонью горошину его соска.

Бог знает, что могло бы произойти потом, но ветер сменил направление. Слабый звук донесся до них со стороны моря желтой листвы. Возможно, это был плач ребенка, или крик далекой вороны, но ее голова развернулась в том направлении, словно стрелка компаса.

Это нарушило настрой, и он отпустил ее, отстраняясь.

— Ты хочешь возвратиться? — спросил он.

Она сжала губы и покачала головой.

— Нет. Давай отойдем подальше от дома. Мы ведь не хотим беспокоить их шумом. Стрельбой, я имею в виду.

Он усмехнулся, и она почувствовала, как горячая кровь бросилась ей в лицо. Нет, она не могла притворяться, что не понимает. Для их экспедиции было больше причин, чем только стрельба.

— Да, и это тоже, — сказал он, наклонившись за своими чулками и башмаками. — Идем.

Она отказалась обуться, но воспользовалась возможностью и захватила ружье. Не то что бы она не доверяла ему, хотя нужно признать, что он никогда не стрелял из такого ружья. Просто ей нравилось ощущать его сбалансированный вес на своем плече и чувствовать себя в безопасности, даже если оно не было заряжено. Это был пехотный мушкет более пяти футов длиной и весил добрых десять фунтов, но торец приклада из полированного ореха уютно помещался в ее ладони, а стальной ствол удобно лежал на плече, направив дуло к небу.