Запах снега - Юрий Валин

Но там, в горах, пряталась настоящая зима. Там не было слышно скрипа колес, ругани и окриков десятников. Тишина скал и заснеженных ущелий спала в покое, ожидая весны.

Нааг-Хаш поморщился и взял маленькое зеркало. Люди научились делать прекрасные зеркала. Маг любил рассматривать свое безупречное лицо. Четко вылепленные скулы, насмешливый твердый рот, широко расставленные черные, как далекая южная ночь, глаза. Нааг-Хаш знал, что почти в равной мере и ужасает, и притягивает людей. Бедняжки, где им за свою коротенькую жизнь успеть разобраться в сметении чувств. За сотни лет Нааг-Хаш встретил едва ли десяток достойных двуногих. Как жаль, что они так мгновенно ушли.

Он не пил кровь и не вытягивал души, что бы там не шептали друг другу невежественные и суеверные сплетники. Он давал шанс. Шанс стать настоящим. Стать неповторимым, единственным. Не ползти тропою бесчисленных муравьев-предшественников. Каждый из двуногих может стать драгоценностью, навсегда сохраненной в памяти бессмертного. Здешние люди называли Нааг-Хаша — Многоликий. Люди, как всегда, ошибались. Он не был монстром. Всего лишь старый скиталец, собиратель редкостей.

Нааг-Хаш шевельнулся, переставляя жаровню ближе. Движение погребенного под мехом тела испугали бы любого наблюдателя. Нааг-Хаш тяготился иллюзией — ему никогда не нравились нелепые и хрупкие человеческие ноги. Руки, несомненно, полезны. Но внизу… Неужели что-то может показаться естественнее сильной единой плоти, украшенной неповторимым узором? Ах да, двуногих мучают предрассудки к змеям. Но куда же исчезает человеческий ужас, едва они оказываются в объятиях этого хвоста? Несчастные сластолюбивые создания.

Пусть умирают легко. Нааг-Хаш по праву считал себя милосердным. Каждый из двуногих, заслуженно или нет, но получал последнее наслаждение…

Плохое предчувствие. Что-то плохое должно случиться. Так было тогда, двести, нет, уже чуть больше, лет назад. Город именовался Конгер. Друг умер. Утонул, когда взбесившееся море хлынуло на город. Печально.

Нааг-Хаш почувствовал, как шедшие впереди люди принялись плести заклинание. Нет, не плести — грубо сколачивать, не чувствуя ни нюансов, ни ритма. Глупо. Фальшивый хор, заученные слова. Среди них нет одаренных. Но и их неуклюжих усилий достаточно. Армия дойдет, доживет до вечера.

Снова застучали топоры.

Плохо. Что-то не так. Нааг-Хаш не обладал даром предвиденья. Собственно, и магией Многоликий владел в весьма скромных пределах. Погода — ветер и холод, снег и облака — сущие мелочи. Нааг-Хаш знавал когда-то истинных магов. Но, если говорить об опыте — его давний странник имел в избытке.

Откуда же беспокойство, так обострившее тоску?

Север Многоликому не нравился. Было время убедиться. Мрачно, неуютные леса, скучные немногочисленные люди. Разве что, Новая…

Хотелось вернуться. Оказаться в обжитой комнате, приказать не жалеть дров. Поговорить с Новой. Она умна.

По плотному снегу «мостовой» чаще застучали копыта. Нааг-Хаш успел разглядеть: три всадника обгоняли колону. Должно быть, гонцы, везущие новости.

Весть! Они везут весть. Плохую…

Нааг-Хаш содрогнулся, мощный хвост судорожно ударил в переднюю стену, хрустнули полированные доски, опрокинулась жаровня. Не обращая внимания на рассыпавшиеся угли, Нааг-Хаш распахнул дверь, высунулся. Шарахнулись прочь мечники охраны. Нааг-Хаш смотрел назад, — тянулась колонна, скрипели колеса, устало шагали копейщики арьергарда.

Поздно. Слишком далеко.

Воняло паленой шерстью. Нааг-Хаш ошеломленно сидел, не чувствуя отвратительного дыма.

Поздно. Она умерла. Новая умерла?! Но почему?!

Знание пришло мгновенно. В этом почти не было магии. Нааг-Хаш знал — люди тоже чувствуют своих близких. Особенно их смерть.

…Она умирала долго и мучительно. Вокруг был холодный камень. Она рыла руками, царапала ледяную твердь. До последнего вздоха боролась со смертью. Знала, что нужна. Ей было холодно и тяжело. Сломанные ребра мешали дышать, вокруг был только камень. Её похоронили заживо. Место, что люди называют «Лампой»…

Хотелось убить всех вокруг. Раньше Нааг-Хаш так и делал. Впрочем, это никогда не приносило истинного облегчения. Почему друзья умирают, а муравьи продолжают жить?

Ответ прост — муравьев очень много.

Как грустно…

Нааг-Хаш дождался вечера. Армия выставила посты, разбила лагерь. Изнеможенные лошади получили свой овес, обессилевшие солдаты ждали ужина. Разговоров было мало — все слишком устали. Поход был тяжел — околевали лошади, умирали и пропадали солдаты. Сегодня проклятый тролль вновь проломил головы двум разведчикам.

Нааг-Хашу больше не было дела до армии. Война слишком однообразна, чтобы тратить на нее вечную жизнь. Многоликий дождался, когда в палатке лорда-претора зажжется свет.

Задержать мага часовые не решились. Нааг-Хаш вошел в палатку, небрежно сбросил шубу на ковер.

— Видимо, вы все же согрелись, мой друг? — удивленно поднял бровь лорд-претор.

Нааг-Хаш взглянул на знакомый столик, — лорду-претору уже подали ужин. Предводитель Светлого воинства питался тем же, чем и рядовые солдаты. Правда, получал свою порцию первым и сервированную на столовом серебре.

— Хотите разделить со мной трапезу? — учтиво предложил лорд-претор.

— Едва ли, — Нааг-Хаш принялся снимать с пальцев перстни, и, подобно морским камешкам, кидать на лоснящийся мех шубы. — Мой друг, сегодня я весьма опечален. «Лампа» оказалась не столь надежным убежищем.

— «Лампа»? О чем вы? Там что-то случилось?

Лорд-претор лгал. Лгать он умел хорошо, но Нааг-Хаш привык к тому, что люди почти всегда лгут. Что ж, даже муравьи вправе чтить свои обычаи.

— Мне все равно, что там случилось, — Многоликий снял первый из многочисленных браслетов. — Она умерла. Твои люди её не защитили и не спасли.

— О чем вы, мой друг? Похоже, в «Лампе» действительно что-то произошло, но подробностей мы пока не знаем. Гонец обморозился, я допрошу его лично…

— Мне всё равно, — Нааг-Хаш покрутил браслет на пальце, швырнул к остальным украшениям. — Полагаю, ты не хотел меня огорчать. Не хотел, чтобы моя Новая умерла. Но ты не исполнил того, о чем я просил. Это весьма печально.

Лорд-претор выпрямился:

— Ты мне угрожаешь? Угрожаешь своему другу?

— Нет. Месть скучна. Я не буду наказывать, — толстая цепь легко лопнула под тонкими пальцами Многоликого и ее обрывки отправилась на мех.

— Зачем ты снимаешь? Мы дарили в знак искренней благодарности, и недостойно…

Многоликий прервал:

— Иногда серебро меня развлекает. Особенно бессмысленность, с которой вы его цените. Будь снисходителен к моим шуткам, друг. Печальный день. Не стоит делать его еще печальнее. Я ухожу.

— Нет. Нам еще многое предстоит сделать, — властно вскинул руку лорд-претор. — Мы ведем войну, и именем Светлого…

— Светлый сам вам поможет. Если сочтет нужным, — мягко сказал Нааг-Хаш, избавляясь от последнего ожерелья. — Я вам уже помог. Теперь мне нужно подумать.

— О, несомненно. Стража!

В палатку ворвались трое телохранителей.

— Наш друг надышался благовоний, — резко сказал лорд-претор. — Ему нужно отдохнуть. Но не дайте ему сплести…

Напевные заклинания и сложная красота магических пассов всегда развлекали Многоликого. Но сегодня выдался слишком печальный день.

Двинуться к магу телохранители не успели. Лишь один попытался закричать, но из распахнутого рта вырвалась струя обжигающего пара. Лорд-претор отшатнулся.

Воины не сгорели. Они сварились. Через нос и уши хлынула кипящая кровь, глаза мгновенно побелели и лопнули. Кожа пошла пузырями, сквозь поры брызнула жидкость, еще остававшаяся в организмах и только теперь мертвецы повалились на ковер. Одежда и кольчуги сохраняли форму, но то, что лежало в дымящейся луже, уже мало походило на людей.

Лорд-претор вытащил меч:

— Ты не можешь уйти!

— Пожалуй, мы все же не были друзьями, — задумчиво заметил Нааг-Хаш, освобождаясь от сапог, подбитых уютным мехом. — И, возможно, тебе вообще не нужна дружба?

— Куда ты идешь? Ты замерзнешь.

— Зима лишь миг, — мягко объяснил Многоликий, принимая свой истинный облик. — Я подожду тепла. Прощай. Не сомневаюсь, Светлый подарит вам великую победу.

— Трусливая тварь, — отчетливо и брезгливо сказал лорд-претор. — Из-за бабы. Из-за шлюхи…

Горячий вихрь закрутил палатку. С треском лопнули веревки растяжек, рухнул центральный столб…

Нааг-Хаш полз к темному лесу. «Мостовая» кончилась, и изгибы змеиного тела погрузились в обжигающий сыпучий снег. Неприятно. Но в столь печальный день можно потерпеть.

Позади, в лагере, кричали люди, мелькали факелы.

Нааг-Хаш не оглянулся. Лес широк, но за ним горы. Пещеры, пустующие и спокойные. Можно размышлять о потере, можно спать. Год, десять или сто лет. Возможно, мир изменится к лучшему.