Джентльмены-мошенники (без иллюстраций) - Эрнест Хорнунг

– Ну уж нет! – азартно воскликнул Годаль, а сам подумал: “Что это он замышляет?”

– Ну уж да! – возразил слепец, снова опустив руку ему на плечо. – Я вас прошу. Вы будьте где-нибудь еще. Скажите “да” – и мы поедем на море в июне, и вы объясните мне синий цвет. Но слушайте! Сначала Мальвино будет ученой обезьяной. Потом меня запрут в комнате на пять минут. Через пять минут, если меня там не окажется, все, что я унесу с собой, мое, даже их кошельки, толстые-толстые, совсем как ваш, который я вам возвращаю нетронутый.

Годаль рассеянно принял кошелек обратно.

– Мистер Колуэлл сказал, что так будет “спортивно”. Вот смотрите! Они подписали расписку! И в придачу тысяча долларов авансу. Ее я уже получил. Годаль, друг, скажите, эти пятьдесят маленьких миллионеров – они все как те трое, что пришли ко мне в гостиницу? У того, который носил мое кольцо со скользким камнем, – у него было восемь тысяч долларов – это сорок тысяч франков! Кошелек с восемью банкнотами по тысяче. Американская нация печатает специальные банкноты для таких, как он? Новые, все еще хрустящие, следы от пресса четкие, как циферблат моих часов. Сорок тысяч франков в одном кошельке! Я точно знаю, я снял с него кошелек, пока мы говорили. Нет-нет, друг мой. Я положил его обратно. Ха-ха! Что? Все пятьдесят такие же? И мне можно забрать все, что сумею! Годаль, я слышал, что даже прислуга в этом клубе сдает дома улицами и покупает облигации только по наводке! Но пятьдесят маленьких миллионеров! И Мальвино, запертый в комнате – один! Я заставил их расписаться!

В салон таксомотора заглянул свет проплывавшего мимо фонаря, Годаль моргнул.

– Годаль, друг мой, расскажите, что я должен знать… а я научу вас, чему вы хотите. Вы хотите знать многое, да? Я знаю, я всегда чувствую ваш испытующий взгляд, когда вы рядом. Расскажите мне, не забудьте ни одной детали, пусть это будет как берег в Чикаго.

Годаль рассмеялся. Никакой любви к пятидесяти маленьким миллионерам он не испытывал. А эти удивительные ловкие пальцы! Мальвино рассеянно поигрывал ими в воздухе. С такими пальцами можно обокрасть хоть ящичек для сбора пожертвований! С мрачной ухмылкой Годаль на словах расчертил для своего друга карту клуба. Три ступеньки вверх с улицы, первая дверь стеклянная. Внутри два вестибюля, один за другим. Далее по правую руку будут курительная и салон, в обеих комнатах камин напротив входа. По левую – главный зал с окнами на улицу, большим столом и тяжелыми мягкими креслами у стен. Слева, на перегородке между комнатами, электрический щиток. Не поиграть ли со светом и тьмой? Было бы очень кстати разведать тайну этого выключателя. На полу толстые ковры…

– Толстые ковры! – повторил маг. – Хорошо знать. Не люблю толстые ковры. А та комната, где меня запрут совсем одного…

– Гардеробная, слева от главного входа, – ответил Годаль.

Да, это был единственный вариант. Остальные комнаты, выходящие в главный зал, были без дверей. А в гардеробную вели две двери, одна из главного коридора, вторая – из первого вестибюля. И окошко – но для человека комплекции Мальвино оно слишком мало.

Двери тяжелые, дубовые, а замки… Годаль хорошо помнил эти замки, так как недавно ему довелось изучить их в подробностях. Это были сувальдные замки. Будет поистине удивительно, если кто-то, пусть даже настоящий маг, справится с ними без посторонней помощи. И это тоже значилось в “спортивной” расписке.

– В замках по пять сувальд, – рассмеялся Годаль, которому все больше нравилась эта затея.

– Да хоть пятьдесят! – пренебрежительно прошептал Мальвино. – А скажите, мой наблюдательный друг, подсчитывающий сувальды в замках, – открываются эти двери внутрь или наружу?

– Внутрь, – ответил Годаль.

Длинные пальцы Мальвино сжали его запястье.

– Внутрь, говорите?

– Внутрь! – повторил Годаль и пообещал себе изучить двери, открывающиеся внутрь: что в них такого особенного?

Мальвино поднял воротник. Таксомотор мчался по извилистым аллеям Центрального парка, и Годаль машинально принялся отсчитывать пролетающие мимо вспышки газовых фонарей.

– Вот единственное место в вашем огромном городе, которое приносит мне радость, – сказал слепец некоторое время спустя. – Здесь не собираются толпы, я могу всласть предаваться своим мыслям, и мостовые гладкие, как стекло. Но стоит покинуть эти места, и ваш город – вновь инструмент для пыток. Скажите, почему синий цвет прохладный? Июнь – слишком поздно для Средиземноморья. Поедем раньше. Если бы вы только рассказали так, чтобы я почувствовал, друг Годаль, я бы отдал вам половину… нет! Не отдал бы. Зачем вам деньги? Двери открываются внутрь, вы уверены? Да? Это хорошо. Если бы я мог видеть, Годаль, я был бы как вы – я бы посматривал и посмеивался. Но вот что я вам скажу про двери, которые открываются внутрь… Что?! Мы превышаем скорость! Мистер офицер!.. Да-да, великий Мальвино! Сжальтесь над его слепотой! Смотрите, у вас из головы сыплются деньги! Какой вы неэкономный, ай-ай!

Полицейский, остановивший их таксомотор, чтобы пожурить водителя за нарушение правил, так и остался стоять с разинутым ртом, глядя на новенькую банкноту, которую слепец вынул откуда-то из его шевелюры. Авто рвануло вперед. Мальвино схватил переговорную трубку и велел водителю поворачивать к гостинице. Через пару минут они приехали. Годаль отклонил приглашение на ужин.

– И снова у меня ваш кошелек, друг Годаль! – рассмеялся слепой маг. – Пятьдесят маленьких миллионеров! Ха-ха! Обещайте! Обещайте, что вас там не будет!

– У вас моя булавка для галстука, – сказал Годаль. – Вижу, вы коллекционируете фальшивые камни. Это действительно фальшивка, но мой ныне покойный друг когда-то думал, что делает мне дорогой подарок.

С явной неохотой Мальвино вернул украденную булавку.

– Обещайте! Вас там не будет, когда там буду я, друг мой?

Годаль пожал на прощание бледную руку с просвечивающими венами.

– Да, обещаю, – сказал он и проводил своего странного друга взглядом. Тот держался прямо, шел твердым шагом и улыбался, прекрасно осознавая, какой бешеный интерес вызывает его персона. Мерно выверяя путь изящной тростью, маг прошел мимо лифта и устремился вверх по широкой мраморной лестнице.

Годаль отужинал в клубе, посматривая и посмеиваясь, в точности как выразился слепец Мальвино. Прямота мага словно пробудила обленившегося афериста ото сна. Мастерство Годаля не терпело недомолвок, он был преступником не от искусства, но от науки. Он был непогрешимый, несравненный. Но несколько раз за этот вечер в торжественном сумраке автомобильного салона он со странным волнением чувствовал, словно черная маска смотрела на него и пустые глазницы озарялись каким-то внутренним взором.

Как правило, Годаль не связывался в работе с калеками, и не из-за угрызений совести, которые его вовсе не терзали, но потому, что человек, лишенный одного из пяти чувств, нередко почти сверхъестественным образом развивает какое-нибудь иное из оставшихся. Годаль же был материалистом на все сто, в игре полагался исключительно на крапленые карты и никогда – на случай. Интуицию он почитал выдумкой дураков, за единственным исключением: когда ее можно было объяснить инстинктом. Но все же и он признавал, что калеки временами выказывают необычайную и порой необъяснимую прозорливость.

Мальвино тоже был приверженцем крапленых карт. В конце концов, магия – это лишь хитроумный порядок действий. Но зачем ему понадобился Годаль? С какой целью он изливал ему душу? Дюжина других членов “Пегаса” с радостью помогли бы слепому мошеннику подготовиться к “выступлению”, посчитав все это за прекрасный розыгрыш. Обчистить пятьдесят маленьких миллионеров прямо в сердце их обители – такое весь город поставит на уши. Что-то подобное давно следовало предпринять, чтобы сдернуть наконец этих зазнавшихся мужланов с небес на землю. Но, думал Годаль, все же он предпочел бы провернуть это дело сам, не разыгрывая партию третьего лишнего.

Мальвино все-таки был вором. Он не следовал своему прямому призванию только потому, что изображать ученую обезьяну было гораздо выгоднее. Опять же вору свои таланты приходится скрывать, а ведь нет ничего столь милого сердцу латинянина, как бурные аплодисменты. Мальвино никогда не умел держать себя в руках. Обчистить себя во время поездки Годаль позволил лишь затем, чтобы в свое удовольствие понаблюдать за процессом, ибо нет такой мелочи, которая не достойна детальнейшего изучения. И все же фамильярность мага его раздражала. Тот как будто считал себя ровней ему. Но Годалю не было равных!

Однако, обведя взглядом роскошную столовую, он не сдержал довольного смешка. Это стало бы фокусом года. Все члены клуба принадлежали к одному типу людей, и тип этот был Годалю чрезвычайно противен. Когда-то, на заре своего существования, “Пегас” объединял родственные души – это было место встречи интеллектуалов, нескольких простых, скромных, приятных людей, находивших наивысшее удовольствие в обмене идеями. Так клуб и заработал свою репутацию, выделявшую его из множества схожих заведений.