КОНТРОЛЬНОЕ ВТОРЖЕНИЕ - Михаил МЕДВЕДЕВ

Постепенно стрельба смолкла, стих стрекот крыльев, и мир окутала пугающая своей непредсказуемостью тишина. Стало слышно, как пыхтят монстры, укрывшиеся на первом этаже разрушенного здания, как щелкают лучеметы, переключаясь в режим экономного охлаждения. Наступил подходящий психологический момент для легализации моего присутствия.

— Эй, додо! – громкий крик прокатился по всей улице и отразился эхом в пустом мусорном баке рядом с моей головой. – Додо! Тебе говорю!

Я не шевелился, размышляя о том, кому же принадлежит такая странная кличка: «додо»?

— Вылезай из мусорки. Я повторять не буду. Гет ап, твою мать. Или стенд ап? Хенде хох, короче. Гитлер капут, блин, – крикун перешел на ломаный немецкий. – Кончай корчить из себя кошачье дерьмо, у меня на сканере твое сердечко отлично видно. Сейчас поджарю тебе задницу, будешь знать, как дохлым притворяться.

Кричали, похоже, мне. Рядом со мной на помойке больше никто не прятался, следовательно, это меня называли «додо» и мое сердце рассматривали на экране сканера. Я поднял голову. На втором этаже круглого здания разорялся плотный приземистый мужчина в серой спецовке. Он размахивал карабином, подпрыгивал и топал ногами, обутыми в большие альпинистские ботинки.

— Вылезай, придурок! Или я тебе сейчас башку отстрелю! Слышишь, додо? Считаю до трех и стреляю. Раз, два… Ну? Где ты там?

Я медленно выпрямился. Меня мучили сомнения.

Все-таки наши или не наши? Судя по антигравам – наши. Однако этот толстяк говорил по-немецки с жутким акцентом, что совершенно невозможно для гражданина Солнечной Системы, ведь немецкий входит в список обязательных языков. «Враг», – сделал я неутешительный вывод. В плен не сдамся. Только вот перед тем как принять последний бой, нужно все-таки уточнить, кто передо мной? Уж очень меня смущали желтые такси, переоборудованные под боевые машины, да и форма некоторых стрелков до боли напоминала мундиры спасателей, пожарников и жандармов. Может быть, этот тип плохо учился в школе или у него генетическая неспособность к запоминанию языков?

— Оружие на землю. – Крикун наставил на меня карабин.

По тому, как он его держал, я понял, что этот парень не промахнется. Может быть, с языками у него и есть какие-то проблемы, а вот с меткой стрельбой никаких трудностей он не испытывает. Порвет позвоночник с первого выстрела, невзирая на двести метров расстояния. Кроме того, еще два бойца подняли лучеметы. Эти с оружием были на «вы», но эффектно покромсать мою драгоценную тушку они, скорей всего, смогут. Ну, знаете, как это бывает в кино: голова и куски туловища уже упали на землю, а ноги еще стоят. Кстати, на одном из этих бойцов была черная жандармская форма, а значит, сомневаться он не станет.

— Представьтесь! – крикнул я, решив, что терять мне уже нечего.

— Оно еще и разговаривает? – удивился жандарм. – Можно я ему ухо отстрелю?

— Ты совсем охренел, додо? – крикун вытаращил глаза и без акцента выругался на итальянском. – Сам представляйся!

— Имя! – рявкнул я. – И звание, – добавил я уже тише, так как от моего рыка один из стрелков чуть не нажал на курок.

Кто-то может сказать, что нельзя разглядеть дрогнувший палец с такого расстояния, на что я отвечу – очень даже можно. Особенно если ствол направлен лично на вас.

— Лейтенант Степанов, – сдался мой собеседник. – Солнечная Система. А ты?

— Рядовой Ломакин, Солнечная Система. Уберите оружие.

— Покомандуй мне тут. Чем докажешь, что ты рядовой Ломакин?

— Иди в задницу.

От столь сердечного пожелания лейтенант Степанов смягчился и немного подобрел. Это выразилось в том, что ствол его карабина отклонился от центра моего живота.

— Что ж ты сразу не сказал, что свой? Топай сюда скорей.

Я уже топал. Мне казалось, что я не видел своих уже очень-очень долго. Год, два, вечность. Все родное, домашнее и знакомое мгновенно приблизилось и обняло меня, защищая от дурацкого мира вокруг. Мира, куда нас никто не звал и куда мы не собирались приходить.

Мне сбросили веревку со второго этажа. Четверорукие немедленно проявили к ней плохо скрываемый интерес.

Сразу шесть экземпляров удивительно мерзких тварей повылезало из каких-то щелей. Очень сильно отвращало их поразительное сходство с людьми. Особенно бесило туповато-радостное выражение на лицах-мордах. Такое бывает у не очень умных людей, когда те понимают, что их оскорбили, но не знают, как ответить, и вместо ругани глупо улыбаются обидчику. Я срезал одного мутанта, прицелился во второго, но справиться со всеми, наверное, не смог бы. К тому же на помощь четвероруким примчалась стайка «стрекоз». Они закружились у меня над головой, яростно треща крыльям.

— Не шевелись! – приказал Степанов, и на моих противников обрушился шквал огня.

«Стрекозы» заметались. Одно из подбитых псевдонасекомых врезалось мне в грудь и сбило с ног. Стрельба немедленно прекратилась, и с третьего этажа спикировали два бойца с антигравитационными ранцами на спинах. Поднять меня наверх они не могли из-за низкой мощности летного оборудования, но зато сумели организовать хорошее огневое прикрытие. Монстры, почуяв запах жареного, который исходил от их попавших под обстрел соплеменников, благоразумно попрятались. Я вскочил на ноги, поймал веревку и намотал ее себе на запястье. Сильный рывок едва не порвал мне локтевой сустав. К счастью, подъем длился совсем недолго. Ровно через две секунды я был на втором этаже.

— Виктор, – представился крикливый толстяк, протянув мне широкую испещренную царапинами ладонь. – А фамилию и звание ты уже знаешь.

— Петр, – сказал я неожиданно осипшим голосом. – То есть Светозар.

Из моей груди вырвался глупый и счастливый смех, на глазах выступили слезы. Меня хлопали по спине, мне говорили что-то веселое и ободряющее. Надо мной беззлобно шутили и всеми силами старались показать, как мне здесь рады. Неужели все? Неужели и эта война закончилась? Когда я нашел в себе силы говорить, мы быстро перезнакомились. Жандарма, мечтавшего отстрелить мне ухо, звали Пабло. Его приятеля, одетого в оранжевый комбинезон с нашивками горноспасателя, – Карлом. Они дружно набросились на меня с расспросами, но Виктор начальственным жестом притормозил их.

— Ему покушать надо. Кроме того, руководство в лице меня должно подвергнуть товарища Светозара доскональному допросу, – веско сказал он и с паучьей цепкостью схватил меня за локоть. – Пойдем.

Растолкав любопытных, Степанов утянул меня в глубь здания. Невозможно описать, как мне было хорошо. Я все еще находился в мире кохонов, все еще оставался приговоренным к смерти преступником и должен был быть готов умереть в любое мгновение, но чувствовал я себя так, будто никогда не покидал родную Солнечную Систему. Будто не было этой кровавой войны и будто со мной ровным счетом ничего не случилось. Сейчас я совершенно не беспокоился о своем будущем. Бояться было нечего, потому что на этом клочке вражеской территории соблюдались понятные и привычные человеческие законы. Мне казалось неоспоримым фактом то, что я обязательно буду жить, и больше никакая компьютерная программа не посмеет грозить мне смертью. Что же касается проблем с Титовым, то у меня не одну сотню лет с ним проблемы, и никто еще не умер из за этих проблем. Жизнь в тот момент представлялась мне такой прекрасной, что на какое-то время меня охватила иллюзия, что плохо мне никогда уже не будет. Абсолютное счастье исключает возможность страданий даже в грядущем. И то, что проклятая «стрекоза» расплющила мои бесценные ампулы с макомином о мои же ребра, уже не имело ровно никакого значения.

Несущий столб, на который были нанизаны диски этажей, оказался полым и достаточно просторным внутри. Помимо лифтовых шахт в нем разместилось несколько дешевых магазинов, сильно смахивающих на провинциальные бесплатные распределители. Мне в глаза сразу бросились полки, заставленные однообразной обувью блеклых расцветок, вешалки с одинаковыми плащами и куртками примитивных моделей. В тесных и душных торговых залах я увидел множество туземцев. Можно даже сказать, толпы, стада туземцев.

Стаи дикарей. Шумные, злобные и агрессивные приматы. То и дело по углам вспыхивали драки, а крики и скандалы не прекращались ни на секунду. При этом почти все кохоны были хорошо одеты, мужчины чисто выбриты, а женщины ухожены и надушены. Война для этих людей закончилась так быстро, что когтистая лапа лишений не успела наложить отпечаток на их сытые лица и тела, а душ у них, похоже, и не было никогда. Как еще объяснить бесстрастное равнодушие к истреблению моих соплеменников, совершаемому армиями их мира? Сейчас, когда их войска разгромлены, они старались наглядно продемонстрировать нам свое почтение.

Некоторые кланялись, остальные широко и фальшиво улыбались. На моих глазах одна женщина попыталась поцеловать руку лейтенанту Степанову. Тот грубо оттолкнул ее. Она упала, но продолжала улыбаться.