Плаха да колокола - Вячеслав Павлович Белоусов

— На волю мне. Залежался. Вокруг столько всего творится, а я как в колодце оказался. Слухами живу… Но сегодня ты глаза мне открыла на многое. Спасибо.

Серафима так к стенке и привалилась, смертельным холодом пахнуло от его слов.

VII

Лёвка цену себе знал, наплевать бы ему да размазать на угрозы следователя-итальяшки, однако, когда тот упомянул ГПУ да открыто намекнул на поддержку друзей из грозной конторы, остро заломило у него под одной из лопаток — хорохорься не хорохорься, а связи не те, и предательский холодок предчувствия неминуемых неприятностей пробежал по ставшей слишком чувствительной его спине. Осознал полпред частного капитала всю пакость отвратительной лужи, куда засадил его по уши коварный Джанерти. Поэтому, несмотря на поздний час, едва распрощавшись с крайне озадаченным Иориным, покинул он салон мадам Алексеевой и понёсся разыскивать Максима Яковлевича Гладченко, Макс, если ничем и не поможет, даст верный совет, ситуация в верхах властных структур ему известна лучше других — истинный вождь в среде местных нэпманов, он не без оснований пользовался неприкасаемым авторитетом и считался признанным специалистом по части поддержки деловых контактов с представителями высшего начальства торгового и налогового отделов, экспертов, ревизоров и инспекторов всех мастей в рыбной промышленности, прочих чиновников государственного аппарата, а попросту — по взяткам и спаиванию нужных людей.

Как-то в узком кругу среди своих, подымая тост за процветание частного сектора в финансовом брюхе государства, самый башковитый из братьев Солдатовых, старший Пётр метко заметил по этому поводу: «Подкупить советского чиновника — дело тонкое и деликатное, можно сказать, ювелирное. Не всякому дан божий дар владеть сим искусством, ведь каждый чинуша требует индивидуального обхождения и частички души. Но наш председатель рыночного комитета великомудрый Максимушка прекрасно владеет этим. Многие с полными карманами отважутся распахнуть дверь к алчущему чиновнику и выйти пустым, да не каждый при этом цели желанной достигнет, утрясёт все закавыки, сгладит углы и уйдёт, провожаемый благодарственным напутствием и не пустыми обещаниями…»

По собственным тайным признаниям Гладченко, а много приврать он считал зазорным, ежемесячные его траты на пивнушки, кабаки да рестораны для чинуш, кроме регулярных отстёгиваний целевых подачек и сувениров, составляли от пяти сотен рублей до тысячи. Компаньоны его по рыбной части трудились и собирали эту обязательную дань, а уж он ведал, кому, когда и на какие цели всучить нужному человечку, справляясь с обязанностями как нельзя лучше. Впрочем, некоторые чиновники не дожидались его прихода, ловили его сами и попрошайничали, жалуясь на прорехи в карманах. А уж когда заявлялся он в их кабинеты и шёл величавой походкой между столов, шептались, не скрывая радости: «Открывай карманы, деньги идут!» И звучало это ласково, с почтением, а то и дружески.

С бьющимся сердцем жаждал встречи с этим человеком Узилевский, однако горькое разочарование пришлось ему испытать — отбыл Максим Яковлевич на низа с рыбопромышленником Штейнбергом, сообщила домработница; толком она ничего не знала, да и уверен был Лёвка — не слетит с её языка лишнего, приучил строгий хозяин к порядку.

Визит к купцам Чубатову и Морозову оставил он на утро, но и там ждала неудача, оба в городе отсутствовали уже несколько дней по той же причине, дежурили на промыслах. Да и как иначе — какой добрый хозяин не печётся насчёт своего добра в грозную пору, когда вроде отступила стихия, но всем известно её коварство!

Оставалась надежда на Антона Нартова, тут ему и повезло. Дом знатного рыбодобытчика, как и положено, высился на бугристом берегу Волги, защищён от всех напастей земляным валом и надёжным частоколом; там, у лодок, и застал его Узилевский. Раскрыл было рот Лёвка, а Нартову объяснять ничего не пришлось, знал почти всё Антон, костерить в хвост и в гриву начал Лихомера, треклятого Клопа, заслужившего такую кличку у метких на язык рыбодобытчиков. Рвал и метал Нартов, рассказывая, как втянул их в гнилое своё дело коротышка-жид, хотя и не подписывали они с Чубатовым и Морозовым никакого заявления, тряс их в своём кабинете губернский прокурор Арёл, стращал тюрьмой да конфискацией всего нажитого. По этой причине удрали с глаз долой перепуганные насмерть Чубатов с Морозовым, порешив на низах отсидеться, он сам собирался, да вот задержался некстати, иначе и его не застал бы Узилевский.

Выслушав его страхи, смекнул погрустневший Лёвка, что вряд ли удастся сподвигнуть Нартова на поганое дело, однако отступать было некуда, и он заикнулся про свою беду. Сообразил, конечно, не пугать совсем, не посвящать во все тонкости, а начал с малого:

— Ты бы наведался к Лихомеру, Антон Семёнович, — заикнулся в завершении просьбой: — Передал бы ему приглашение на наш совет рыбопромышленников. Всё общество собирать не станем, пусть не опасается, президиум наш, пять-шесть человек соберём, потолкуем и его вразумим. На будущее…

— Позор на свою голову принимать? — не дослушав, взвинтился тот. — Без того натерпелся у прокурора! Ещё неизвестно, как он повернёт! Жид накатал бумагу, а ведь потом струхнул да отказался! Мы уж гадали с Чубатовым, не проучить ли его по-нашему, по-простому.

— Морду набить?

— Не юнцы мы, Лев Наумович, чтоб кулаками махать, — обиделся рыбодобытчик. — А и не тронь дерьмо, оно и не воняет. Клоп-то, паршивец, вон каким вонючим оказался. Не отмоешься. Мы его по-нашему, по ветру промысел его пустить собирались… А теперь боимся связываться.

— На совете и решим, как с ним поступить, — поддакнул Лёвка. — Чего вам пачкаться? Обществом и серьёзней, и ответственности никакой. Сходи, Антон Семёнович, по-товарищески тебя умоляю…

Так и уговорил.

Сдался Антон Нартов, махнув в сердцах рукой, отправился к прощелыге на поклон, да того след простыл. Жинка тощая, одни впалые глаза пронзительной чернотой жгут, вся в тревоге и слезах, поклялась, что несколько дней уже отсутствует муженёк. Двое деток мал-мала по бокам за юбку ухватились, дом пуст. Не поверил Нартов, по избе прошёлся, однако и дух поганца простыл.

Вот тут Лёвку самого прошибла лихоманка: объясняться в ГПУ ему никак не хотелось, единственный виделся выход — бухнуться на поклон к Камытину, не откажет тот давнему дружку. Да и обращался к нему редко, только когда всерьёз прижимало, а зазря по мелочёвке не беспокоил. Этот случай как раз тот: если розыск не отыщет канувшего поганца, только на Всевышнего надежда.

Камытин отсыпался после передряг и тревог с наводнением. Пришлось Лёвке беспокоить его на дому. Отругал за то, что разбудил, а услышал причину, вовсе собак спустил — будет он