Улыбка Шакти: Роман - Сергей Юрьевич Соловьев

к главному храмовому пруду – коте. Звучит как к-т – компьютерная томография. Это и есть своего рода сканирование священной гладью пруда внутренних времен и пространств. Коте эти созданы, по поверью, Рамой, пролетавшим над этой местностью. 108 прудов, конечно. Сидел, наблюдал, снимал видео. Обедал в храмовой едальне, единственной на всю деревню, если не считать чайные и быструю еду с колес. Подавали там традиционное тали на пальмовых листьях и овощной супчик, по-здешнему называемый хули. И отправлялся в лесничество – в который раз договариваться о поездке с егерями в заповедник. Что наконец и удалось – втроем на мотоцикле, а потом пешком в холмы, но панголинов мы так и не нашли, хотя были рядом, судя по следам.

Или сидел на балконе, читал. Про хутор Таннур, например, куда собирался съездить – всего в десяти-пятнадцати километрах, но прямых дорог нет, автобусы не ходят, и когда я лишь полгода спустя, уже с Таей, отправился туда, взяв рикшу, ехали мы полями, лесами, дворами – несколько часов. В Таннуре была резиденция майсурской династии. Рамануджи пришел именно туда поначалу. Король был джайном и строил в округе джайнские храмы, но, по мере сближения с Рамануджи в их долгих беседах, постепенно склонялся в сторону вайшнавов и, сменив веру, велел разобрать все джайнские храмы и из тех же камней воздвигнуть храмы, посвященные Вишну. Затем Рамануджи перебрался в Мелукоте, где и прожил двенадцать лет, написав вишишта-адвайту. В основе его веры и практической философии лежит бхакти – мистическая любовь, и, конечно, он опирался в том числе на наследие альваров, поэтов-мистиков. Их было четырнадцать, среди них одна женщина. Жили они с шестого по четырнадцатый век, а непосредственным предшественником Рамануджи был святой Ямуначарья. Все это уже было известно, я только упорядочивал ворох сведений, по ходу останавливаясь на любопытном. Как, например, согласно священным текстам, перечень необходимых навыков для достойных мужчин и женщин:

«Пение, игра на музыкальных инструментах, танец, игра на сцене, живопись, нанесение на тело тилаки и узоров из рисовой муки и цветов, изготовление цветочных украшений, водное музицирование, водная игра, смешивание цветов, создание гирлянд, украшение головы гирляндами и цветами, изготовление костюмов для актеров, художественное украшение ушей, создание ароматов, искусство надевания украшений, показ фокусов, ловкость рук, кулинарное искусство, изготовление напитков, рукоделие, вышивание, игра на вине и дамару, отгадывание загадок, декламация стихов, сочинительство стихов, пересказ книг, пересказ пьес и историй, разгадывание стихов-загадок, изготовление выкроек для одежды, изготовление стрел, прядение, плотницкие работы, архитектура, проверка металлов и драгоценных камней, металлургия, огранка драгоценных камней, знание минералов, траволечение, искусство ведения бараньих и петушиных боев, одомашнивание попугаев, использование духов, уход за волосами, отправка символических сообщений, софистика, ведение споров, изготовление игрушек, изготовление янтр, использование амулетов, ведение беседы, анализ стихов, маскировка при помощи одежды, ведение игр, знание духов, управление колесницей, письмо, уход за слонами и лошадьми, изготовление тамбул, плавание».

Какой же замысловато нарядный человек снаряжался, такому и умереть недосуг. Особенно тронула отправка символических сообщений. Вышел на балкон, одно сообщение уже сидело на ветке дерева – райская мухоловка. Около получаса наблюдал за ней. Удивительная птица, не первый раз я ее вижу, но здесь было как никогда близко и долго. Черный растопыренный гребешок, голубой клюв и такое же ярко-голубое колечко вокруг зрачка. Самочки в терракотовых, чуть распахнутых пеньюарах, а вот самцы меняют цвет несколько раз в жизни и становятся белыми, хвост удлиняется так, что становится чуть не втрое длиннее тела. Вернее, не хвост, а одно перышко, как зимняя колея. Безногая райская птица, как ее назвал Линней, описывая по безногой тушке, привезенной туземцами. Отсюда потянулся миф, что летят они из рая, не касаясь земли. Она сидела на ветке, держа в клюве стрекозу – перламутровую в нежно-голубом клюве. Приблизил зумом камеры: стрекоза была живая, мухоловка держала ее, казалось, настолько осторожно, чтобы не повредить, но и не выронить. Странно, что так долго и почти недвижно, только несколько раз сменила ветку. Вдвоем. Вспомнил, как в Нагбиде с Таей пошли на ночевку к озеру, где вся округа была в следах тигрицы-людоеда. Там на лугу из-под ног вскидывались дивные птицы… как же они назывались? Выпало из памяти. Вскидывались, как тряпичные узелки. И – даже не перелетая, а как-то перешвыриваясь на десяток шагов и неловко падая в траву. Заинтересовавшись, я шел за ними, они подпускали почти вплотную и снова вскидывались. Глаза у них были похожи на бельма. А еще вспомнил изумрудных голубей в Нагархоле, когда шли с Таей в тумане вдоль заповедника. Несколько фигур ее и несколько моих, появлявшихся в промоинах тумана с разных сторон. А над нами на верхушках голых деревьев сидели изумрудные голуби в открывавшемся и вновь затуманивавшемся окне. На тонких веточках, которые лишь подразумевались.

Мухоловка наконец взлетела, плавно унося свой баснословно длинный хвост в сторону академии санскрита.

#57. Сад санскрита

Прошла неделя, и я вернулся в свое ласточкино гнездо Рамануджи. Ашвини, надев грозную львиную маску Нарасимхи, которые продавались тут в сувенирных лавках на каждом шагу, и вооружившись длинной палкой, гоняла обезьян, бесчинствовавших на крыше. Девочка из соседнего дома, стирая белье у колонки, смущенно отворачивалась, радуясь, что я вернулся. На ночь в этом зазеркалье над бездной я оставался один, Ашвини давала мне ключ и уходила в деревню.

К этому времени я уже посетил академию санскрита, находившуюся на окраине деревни, и теперь каждый день наведывался туда. Исследовательский центр с табличками на дверях: «Упанишады», «Пураны», «Рамаяна» и так далее. Рядом – корпус библиотеки с десятью тысячами манускриптов, написанных на пальмовых листьях. Невообразимо, но в каждой такой книге, похожей на стопку школьных линеек, перетянутых бечевкой, может уместиться вся Махабхарата или Рамаяна. Двадцать четыре строки на каждой дощечке, испещренной мелким почерком. На таких дощечках были написаны наши с Любой судьбы, найденные и выданные нам в библиотеке Акаши девять лет назад, куда нас привел Рашид. Что-то там было и про Женьку, какой-то несчастный случай, но вроде все должно было обойтись…

Тысячи пальмовых манускриптов лежат под номерами на железных этажерках, образуя библиотечный лабиринт. Написаны они на санскрите, старотамильском или на почти таком же древнем языке Карнатаки – каннада. Этому способу записи более четырех тысяч лет. Пальмовый лист высушивался и обрезался до 30–50 сантиметров в длину и 5–10 в ширину. Текст наносился заостренным металлическим стилом, которым прорезывали буквы, затем покрывали смесью масла и сажи и полировали пчелиным воском. Или же писалось тушью. Есть в библиотеке и несколько стеллажей с древними бумажными рукописями, и манускрипты на бересте, которую использовали в Кашмире.

Мне повезло в первый же приход познакомиться с ведущим сотрудником академии, с которым у нас сложились долгие дружеские отношения – на годы. Звали его Нараяна, имя одной из ипостасей Вишну. На первый взгляд он совсем не производил того впечатления, кем на деле был. Вроде ничем не запоминающееся лицо и обычная цивильная одежда. При этом его внутреннее пространство не уступало лабиринту библиотеки, он и сам был этой библиотекой, и в то же время знания там не пылились и не тяготили его. Очень подвижный жизнерадостный ум, парадоксальные узоры ассоциаций, мягкая ирония, дар слышать собеседника и оставлять чуткие пробелы там, где словам лучше не суетиться. Именно что Нараяна – равновесный круговорот миров. Он и провел меня по