Промысел Господень: Летописи крови - Евгений Таранцев

Выдвинув такую гипотезу, Стокер очень долго собирался с духом, чтобы проверить ее практическую состоятельность.

И наконец момент был выбран. За несколько дней до ключевого события в своей жизни Стокер отметил, что опекающий его Хант и его верный друг Яз пребывают в особо напряженном состоянии. То во время бесед Хант надолго замолкает или при поставленном вопросе ответ свой строит так, будто бы услышал совсем иное, а потом спохватывается и начинает что-то объяснять по новой, думая, что таким образом может загладить допущенную оплошность. Но от внимательного Стокера такими дешевыми трюками не откупишься. Вы можете сколько угодно морочить голову тем, для кого вершиной будет питие чужой крови. А для него это всего лишь трапеза, сама по себе лишенная ценности вне контекста физиологических процессов. Культ крови пусть останется уделом большинства, Стокер же весьма прилежный ученик. Он знает, что это не главное.

Да, он тоже не безгрешен. И удовольствие от того, как острые клыки впиваются в источающую приятный аромат кожу, как перегрызают артерию и рот заполняет горькая густая масса, которая течет дальше, в горло, он получает неизмеримое. Как он ощущает, как клетки его тела впитывают в себя витальную ману жертвы… о, это нельзя передать стандартным набором эпитетов. Эйфория, возможно; удовольствие — само собой; приток сил — для того и пьется кровь… а все остальное пусть будет личным делом каждого каинита. Не стоит об этом говорить.

Подметив странное поведение иерархов, Стокер решил действовать. Проделав такую работу по разоблачению своих хозяев, он просто не мог игнорировать то, что назревает нечто весьма важное. Но решительные действия необходимо было предпринимать, тщательным образом подготовившись.

Он устал. Ноги подкашивались, не желая больше идти. Но его воля только лишь дала трещину, все еще сохраняя целостность. А значит, не было и речи о том, чтобы остановиться раз и навсегда.

Однажды упав, он долго лежал, прижимаясь к горячему песку. Он чувствовал, как степной ветер перекатывает тонны мельчайших песчинок, а значит, улавливал движение всей этой массы камня и пыли. Он подумал, что если лежать так миллионы лет, то земля сама приведет его к цели, не надо тратить собственные силы. Какая мелочь, это время, по сравнению к жизнью всей вселенной. Так, пустяк, не стоящий упоминания. И только мысль о том, что каинит Стокер умрет гораздо раньше, заставила его подняться и идти дальше.

Прошел еще один день. Но он ни разу не остановился по собственной воле. Знал, что если прервет шаг, то так и сгинет, а прах его станет частью этой пустыни. Почти перестал чувствовать боль, сжигающую его изнутри. А на лишения внешней плоти он просто не обращал внимания. Они тускнели по сравнению с Жаждой, извечным бичом рода вампиров. Ведь нет муки более страшной, чем та, которая черпает свою власть из самой природы существа. Не так боялось бы все живое смерти, если бы по окончании плотского существования не останавливался бы ход того времени, внутри которого пребывают все близкие и родные. Ведь не тело слабо, если рукой можно с легкостью пробивать сталь и крушить камень, а дух, стесненный чувством боли.

Но это были мысли из его прошлого. А сейчас он сомнамбулически брел вперед, думая только о том, что рано или поздно это прекратится. И боялся он только того, что Жажда окажется более быстрым способом расстаться с жизнью, нежели о ней принято думать. Только это заставляло его черпать новые силы практически из воздуха. Он представил себе, что Голод покинул его нутро и оказался за спиной. Что он преследует его так, как охотник ступает по следам добычи. А значит, стоит держать нос по ветру и не замедлять хода, иначе можно быть настигнутым.

Ожидание нового дня было возбуждающе тревожным. Стокер с трудом подавил волнение, захватившее его целиком. Он понимал, что подобное состояние способно высушить его до дна, обессилить. В подобном случае накопленная с огромным трудом витальная энергия будет растрачена в пустую, в то время как намеченная цель ускользнет и, следовательно, станут достоянием Вечности долгие дни поисков, сопоставлений, лжи и долгого, мучительного, болезненного ожидания.

Он ждал намеченного часа с замиранием сердца, боясь неосторожным шумом дыхания спугнуть… кого? Иерархов, ослепших от осознания собственной вселенской значимости или, с равным исходом, оттого, что их глаза были больше привычны к мраку подземных книгохранилищ и пыточных камер, в которых удовлетворялись не столько их садистские наклонности, сколько позывы высыхающих желудков к удовлетворению голода? Той высшей силы, стоявшей над сообществом вампиров и регламентирующей каждый их шаг? Или сам себя испугался каинит, едва осознающие данные ему силы.

То время, которое человек, бывший когда-то Абрахамом Стокером, мог потратить на решение подобной дилеммы, вампир Стокер потратил на раскрепощение своей новой сущности.

Он примерил на себе новый образ жизни с той легкостью, с которой модница подбирает очередной наряд, удачно подсмотренный по фэшн-каналу пиратской ретрансляционной станции, — а это значит, что нормальный человек не согласится даже умереть в подобной одежде. Стокер не без удовольствия насладился новым ощущением неподвластной времени и пространству — суть двум основным силам, управляющим космосом людей — энергии, бурлившей в нем с первых мгновений посвящения, и это затмило для него весь тот рацио, по законам которого он строил свою жизнь до этого дня. Смешение Жажды и ураганных порывов темной витальности, которую получает каждый каинит в обмен на бессмертную душу, отданную на откуп Сатане — хотя все это сказочки для непосвященных, — с одной стороны, раздирало его плоть и дух на миллионы осколков, перебирало его генный код с ловкостью жонглера, тасующего карты, и выстраивало их в новой последовательности, отчего каинит одновременно идентифицировал себя с абсолютно разными по природе существами, иным из которых не было места в той части реальности, которая с незапамятных лет есть объективность для большинства, данная ему в ощущениях и прочее.

Как алкоголик, ищущий забвения на дне винного сосуда, Стокер находил отдохновение в кровавых запоях. Он заманивал неосторожных людей в самые темные уголки городов, в которые забрасывали его охотничьи инстинкты вампира, гипнотизировал их магнетическим взором и выпивал до остатка, не особо гнушаясь антропофагией и некрофилией. Ветер гнал его рваную тень по земле, в которой, как в ловчих сетях, бились тени жертв, закланных на алтаре Голода.

Только постановка суперценного в рамках отдельно взятой личности вопроса, маниакальное отклонение, усугубленное повышенным уровнем адреналиновой секреции и звериной жестокостью, наметила ряд направляющих, которые удерживали буйного Стокера в некоторых пределах. Обогащенный новым знанием, со слепой любовью самки к потомству, лелеющий мысли о разоблачении, он притаился, выжидая подходящего момента, чтобы нанести свой удар. Редуцированные ощущения обиды и боли, которые он перенес, расставаясь со своей человеческой сущностью, в итоге трансформировались в метафизическое желание отомстить любой ценой.