Ветер перемен - Корделия Биддл

– Я рассказывал вам о новом бизнесе Джорджа на Борнео? – негромко спросил Пейн, разглядывая свою пустую тарелку. – Новая металлургическая компания… Сурьма…

– Да, сэр, рассказывали. Перед ленчем. – Генерал предпринял последнюю попытку поддержать разговор. – Очень интересно. Сурьма.

Ему хотелось быть любезным, разве что из уважения к аристократичности старика. Он старался припомнить правила вежливой беседы.

– Наверное, эти новые минеральные залежи должны принести большую прибыль? – поинтересовался Вудс.

– О да, несомненно, генерал! – Пейн посмотрел на него и снова улыбнулся. Получив возможность вновь вернуться к теме, напоминавшей о его блистательном прошлом, он буквально расцвел. – Как я сказал Мартину: «Мартин, – сказал я… – Это очень выгодное дело!»… Потом я порекомендовал, чтобы это поручили Джорджу!.. Моему зятю!

Но тут Пейн замолчал и уставился на белую скатерть.

– Чудесный город Манила, – выдавил он из себя после некоторой паузы, потом снова замолчал. – По-моему, я говорил, зачем я здесь.

Но достопочтенный Николас в глубине души сознавал, что уже рассказывал об этом. Повторял снова, и снова, и снова. Он разглядывал скатерть, вытканные на ней сложные узоры. Замысловатые переплетения походили на шахматную доску или на доску для игры в трик-трак, но ему не удавалось проследить до конца какой-нибудь узор и определить, что же это все-таки такое: один пропадал, другой возникал на его месте, и так они сменяли один другой по всему полю скатерти.

– Я очень люблю свою дочь, генерал, – сказал наконец старик. – Готов на все ради ее счастья.

ГЛАВА 11

Дорогой Господь и отец человечества,Прости нас, грешных,Наставь на путь истинный,Узри, как чистой жизнью служим тебе,Вознеси хвалу сердечным почитанием.

В главном салоне все дышало нетерпением – Юджиния чувствовала его, как будто это было живое существо, находящееся рядом с ней. Ему хотелось оставаться вне ее. Оно хотело разделаться с проповедями, поучениями, перестать притворяться, будто все они в церкви Милости Господней на Риттенхаус-сквер. Оно хотело убежать на палубу, чтобы ловить глазами признаки далекого берега, высматривать синие спины дельфинов или придумывать, откуда приплыли покрытые пеной бревна и ветви, мелькавшие на пути «Альседо». Оно хотело пройтись вдоль борта, ведя рукой по поручням, и петь, петь, петь, а не мучиться над значением девятого воскресенья после Троицы.

…Безропотно, не тратя слов,Как те, кто из пустыниУслышали Господен зовИ двинулись сквозь тьму веков,Пойдем за Ним и ныне…

Юджиния пела, уперевшись плечами в высокую спинку стула, принесенного стюардами и поставленного в ряд с такими же для воскресной службы, а сама думала, где же сейчас может находиться корабль. К какому очередному ушедшему в небытие царству несут его машины? Ей казалось, что воды Средиземного моря населены живыми душами, и все, что происходило здесь в давние времена, все еще дышит в волнах: библейские очищения, или простые мечтания никем не замеченной женщины, или избиения младенцев, или ежемесячное празднование рождения, или сбор урожая, или царская свадьба. Нужно только всмотреться в покрытые коричневыми пятнами волны, чтобы увидеть на мгновение манящие к себе лица. Финикийцы. Ассирийцы. Минойцы. Их жизни взывают к вам из прошлого. Они говорят: «Вернись к нам – ты и я, мы одно, неразделимое».

…Отринь росу земных забот,Смахни ее рукою,Очисти души от невзгод;Да будет жизней наших ходСвидетельством покоя…

Ей казалось, что стул, словно дуэнья в корсете, так и пышет неодобрением, не дает никакой свободы. Юджиния прижалась к нему поясницей и икрами ног, но эта проклятая штука не поддавалась. Это напомнило ей о всех воскресеньях в ее жизни. Ей захотелось вскочить и прокричать: «Религия никогда не должна была быть такой. Религия должна высвобождать твой ум, открывать перед ним широкую дорогу, а не пришпиливать, как бабочку в коробке, и здесь ей невольно вспомнилось стихотворение Шелли: «Так бабочку тянет в костер и полночь к рассвету…»

Юджиния заставила себя сосредоточиться на пении. Хватит с меня поэтов-романтиков, решила она. Шелли и Китс, Байрон, Браунинг – все они выражают мысли, которые старается не замечать эта протестантская служба, такая нетерпимая и прямолинейная.

Лети сквозь водопад страстей,Сквозь муку и экстаз,Сквозь трепет плоти, хруст костей,Сквозь лихорадку бурных дней,Покоя тихий глас.

– Аминь, – повторила Юджиния за всей остальной паствой. «Наконец-то, – подумала она, – закончилась еще одна часть службы». Она захлопнула свой сборник гимнов, сидевшие рядышком дети закрыли свои. Затем закрыли свои книжки стоявшие у стены стюарды, Уитни, Браун, Огден Бекман и супруги Дюплесси. Хлопанье молитвенников прозвучало как сигнал освобождения, но нет, это было далеко не так. Любишь ты петь или нет, получается у тебя или тебе медведь на ухо наступил, распевание гимнов не идет ни в какое сравнение с занудным чтением Джорджем «Евангелия» или с его тяжеловесными проповедями. По крайней мере, так чувствовала Юджиния. «Фивы, – подумала она. – Ариадна и Пасифея, Минотавр. Daedalus, interea, Creten longumque perosus…[29] Интересно, зачем папа заставил меня выучить этот отрывок, ведь он никогда не мог предполагать, что я попаду сюда».

– О возлюбленный наш… – начал Джордж, и Юджиния вдруг вспомнила: «Нет, сначала идет Суэцкий канал, а потом Красное море». Это название звучало вдвойне привлекательным из-за того, что не встречалось ни на уроках латыни, ни в обязательных отрывках из греческой мифологии.

– …мы снова собрались здесь, в спокойном и надежном прибежище… – монотонно бубнил Джордж, и дети заерзали на своих стульях, но Юджиния не стала делать им замечание. «Красное море, – решила она, неизбежно приведет нас к неизвестному и неизведанному. Мы будем плыть и плыть по нему, и сами не заметим, как найдем другой мир».

– …и теперь из Первого послания к коринфянам… «Этим миром будет Индийский океан, где все еще дико, и ничего не приручено». Юджиния прислушалась к погромыхиванию машин и почувствовала, как оно начало отдаваться в ее позвоночнике. «Вставай и танцуй, – толкало оно. – Раскинь свои руки. Раскрой свое сердце».

– …и все ели одну и ту же духовную пищу; и все пили одно и то же духовное питие… но не ко многим благоволил Бог; ибо они поражены были в пустыне…

Сидя рядом с матерью, Поль чувствовал себя несчастным и постоянно ерзал на стуле, стараясь понять, о чем таком говорит папа. «Как можно пить из камня, – думал он, – и как камень может быть Иисусом? Камень есть камень, это не вода и уж, конечно, не человек». Поль думал, что Библия и проповеди отца на редкость запутанные. Мама всегда говорила, что если он будет слушать внимательнее, то все поймет, но получалось как раз наоборот: чем старательнее он слушал, тем хуже понимал. Поль бросил взгляд на лейтенанта Брауна, потом на кузена Уитни, но Уитни сидел со своим «учительским» видом и выглядел так, будто придумывает задание для урока. Поль посмотрел на лейтенанта Брауна, и тут тоже не нашел сочувствия. Хотя Браун сидел с открытыми глазами, Поль подумал, что он все равно спит.