Ветер перемен - Корделия Биддл

Отец Юджинии, достопочтенный Николас Пейн, сидел прямой, как палка, за своим рабочим столом в Маниле. Как члену особой группы при губернаторе Вильяме Говарде Тафте на Филиппинских островах, ему предоставили прекрасное помещение для работы. Окна кабинета выходили на реку Пасиг. Приемная соединялась с кабинетом Риджуэя, но самая большая угловая комната с двойными окнами и прекрасным видом стала кабинетом Пейна. Зачем ему такое грандиозное помещение, старик понять не мог. Никто не наносил ему визитов, и он обнаружил, что его роль в губернаторской команде несколько неопределенная. Но, обозревая свой новый дом, он говорил себе, что комнаты прекрасные, отделаны чудесной резьбой по красному дереву, отлично обставлены…

– Да, этот стол, наверное, стоит кучу денег, – размышлял вслух Пейн, неуверенно потрогав его пальцами. – Похоже, эпохи Георгов… с кожаной крышкой… Старый Турок никогда ничего не делает наполовину… Нет, не делает.

Пейн окинул взором комнату, чтобы найти на чем остановиться. Он не сомневался, что пройдет немного времени и ему все объяснят.

– Наверняка губернатор Тафт не вызвал бы меня, если бы в этом не было особой нужды… – заверял он себя, не замечая, что разговаривает вслух. Мысли Пейна имели тенденцию превращаться в звучащую речь, когда он меньше всего этого ожидал. – … Даже в знак внимания к своему старому другу Турку Экстельму…

Успокоив себя такой перспективой, Пейн ненадолго погрузился в молчание. Он постучал пальцами по столу, почувствовав приятную упругость дорогой кожи.

– А ведь я, черт возьми, куда квалифицированнее этих мальчишек здесь.

Слова снова вылетели изо рта и повисли в воздухе, и достопочтенный Николас, вздохнув, посмотрел на свои руки, на манжеты рубашки, на обширное пространство стола перед ним. Он уставал от заполнения пустых часов перечитыванием любимых книг или написанием время от времени одного-двух писем. Особенно изнурительно это становилось сейчас, с наступлением периода муссонов.

– А ведь сегодня даже жарче, – объявил Пейн раздраженным, визгливым голосом, который вполне соответствовал его крахмальному воротничку, жесткому, как картон, галстуку.

Ставни с жалюзи были притворены, чтобы защитить комнату от полуденного зноя, но солнце умудрялось пробираться сквозь деревянные планки, пытаясь найти слабое место в этой своеобразной броне. В помещении дышалось как в раскаленной печке, а на улице нависали тропические ливни, нависали, но так и не приходили. «Становлюсь несколько староват для такой погоды, – сказал себе Пейн. – Когда-то тропики были моей стихией… Вся штука заключалась в том, чтобы выглядеть спокойным и суметь перехитрить другую сторону… заставить поверить, что ты спокоен, как холодный сандвич с огурцом на серебряном блюде…»

Мысли Пейна унесли его к прежним успехам: тому времени в Адене, когда он устроил ту маленькую встречу за чаем, тот день в Каире… впрочем, это скорее была Александрия… когда на него обратил внимание лорд Эрлих… Специально пришел, да, а как же, радостно вспомнил Пейн… И еще привел с собой своего помощника, Реннелла Родда…

– Все рты пооткрывали, скажу я вам! – снова раскатились по комнате слова Пейна, отдавшись эхом, словно выражая одобрение или согласие, чтобы тут же перейти в полное молчание.

«Все это теперь принадлежит прошлому, – осознавал старик. – Не с кем поделиться этими победными воспоминаниями… Жена умерла, сын Ники тоже – несчастный случай на лодке – и Джини тоже нет, вышла замуж и вошла в семью, которая может купить за деньги все мои маленькие успехи. Они в грош не ставят государственную службу, да и традиции тоже».

Достопочтенный Николас грузно осел в кресле, глядя на несколько влажных листочков бумаги, лежавших, свернувшись в трубочку, на столе. «Что это за исписанные странички?» – подумал он, наблюдая, как они начинали шевелиться и разлетались по комнате. Пейн знал, что видимость жизни в этих бумагах вызывалась движением над потолком, которое поддерживалось сонными манипуляциями лопастей боя, молчаливо и монотонно поднимавшего и опускавшего руку со шнуром.

– Я бы тоже в свое время мог устроиться… – бормотал Пейн. – Было время, когда… ну да что там говорить, того уже не воротишь… Должен был трубить на службе… подтянутый и тому подобное… чтобы знали, что такое «голубая кровь»…

По столу пополз большой черный жук, перебрался через стопу писем, две книги, ручку, футляр для очков, несколько листочков бумаги для писем.

– Нужно было трубить… – Голос старика становился все тише. Он наклонил голову, чтобы следить за жуком, и почти уткнулся подбородком в грудь. – Без отдыха и сна… Всегда на месте, всегда в строю…

Достопочтенный Николас уставился на насекомое и вообще забыл, кто есть кто и что есть что – или вообще почему он сидит за столом.

«Очки?.. – Пейн потрогал переносицу. – Нет, на месте… Карты?.. Да нет, просматривал их сегодня утром… Не хватает теперь только забыть, как меня зовут. Да кому какое дело…»

Жук столкнулся с чернильницей и беспомощно опрокинулся на спину. Пейн широко открыл глаза и уставился на насекомое, как будто только сейчас его увидел.

– Ха! – воскликнул он возмущенно. – Будешь знать, как ползать тут, понимаешь! Перевернулся? Так тебе и надо!

Пытавшееся встать на лапки, насекомое безуспешно царапало воздух.

– Не будешь больше таскаться по моему столу! – закричал Пейн. – Поделом тебе!

Вдруг он словно очнулся.

– Так, а где же это я был?.. Где… – У достопочтенного Николаса стали сдавать нервы. Неопределенность стала давить на него, словно надетое платье – пиджак на несколько размеров меньше или шляпа, налезающая на глаза. – Где был?.. А, да!.. Я же писал письмо Джини!.. Да вот же оно, Господи! Писал…

«Это все проклятый Риджуэй», – вспомнил вдруг достопочтенный Николас, возвращаясь к своему любимому врагу, секретарю, которого ему прислал Мартин Экстельм, проныре, которого считал не иначе, как шпионом.

– Этот проклятый Риджуэй! – вслух произнес он. – Это он вечно все путает! Не отправляет моих писем! Задерживает письма от Джини и никогда не докладывает о письмах от Мартина Экстельма.

Обрушив свой гнев на этого бесхребетного негодяя Риджуэя, Пейн не переставал наблюдать за усталыми конвульсиями обреченного насекомого, которое то и дело старалось перевернуться на лапки, но неудачно, потом пробовало еще, и еще, и еще раз.

– Ну что, получил? – злорадствовал Пейн и хотел ткнуть в умирающее создание ручкой, но вспомнил, что, возможно, жук возился в какой-нибудь грязной куче. Ручка испачкается, и будет неприятно.

– …Письмо Джини… – вспомнил Пейн и перевел глаза на пустые листочки. – Письмо?.. – На лице отразилась попытка всеми силами сосредоточиться. Торговля сурьмой? Старый Айвард?.. Металлургическое предприятие Джорджа?