Агния Барто - Борис Иванович Соловьев

этот льстец и лицемер, его возраст — не охранная грамота от нелицеприятной и строгой критики. Мальчик опасно болен: он уже знает, как можно играть на человеческой доброте, как можно растрогать и расположить к себе самых разных людей, оставаясь к ним совершенно равнодушным и преследуя лишь одну цель — собственную сиюминутную выгоду. И указание на болезнь — один из верных путей ее лечения и профилактики. Теперь, когда есть это стихотворение, сказать о ком-то или даже подумать:И если вы ему нужны, Его улыбки так нежны...—

значит, морально заклеймить самое явление, отграничить показную, неискреннюю, холодную нежность корыстно-расчетливых людей (в том числе и взрослых) от настоящих, трепетных человеческих чувств.

Испокон веку люди прославляли сообразительность, находчивость, умение найти выход из сложного положения. В стихотворении «Как на мамины именины» Барто показывает, во что превращаются эти ценные качества, если за ними нет прочной нравственной основы, если изворотливость ума направлена к достижению мелкой, своекорыстной цели. «Сынок лет десяти» придумал, как легко поздравить маму с днем рождения. Он попросил у мамы денег для подарка ей и даже брать не стал, присовокупив:

— Теперь,— сказал сыночек,— Ты для такого дня Купи себе что хочешь В подарок от меня. Но этих денег мало, Прибавь себе сама...

Поэт никак не комментирует этой сцены, если не считать обескураженного маминого возгласа: «Нет, я сойду с ума!..» Да комментарии тут и не нужны. Ибо рационалистическое хамство здесь красноречиво говорит само о себе, выявляя свою неприглядность самым беспощадным образом.

Гражданственность детской литературы... Не состоит ли она в том, чтобы, наряду с формированием общественного сознания, помочь раскрытию и обогащению в юном существе подлинно человеческих начал, несовместимых со всем тем узкоэгоистическим, эгоцентристским, что вольно или невольно культивирует в своих будущих гражданах буржуазное общество и что, подобно сорной траве, несеянное произрастает вдруг на нашей социалистической ниве.

Быть может, нигде классово-пролетарское не сближается так с общечеловеческим, как в литературе для маленьких. Именно она, эта литература, с ее до смешного «несерьезными» персонажами — лежащими в коляске или играющими в песочнице, с ее жуками, воронами, собаками и цветочками — берет на себя сложнейшую и ответственнейшую задачу привить малышу первые коммунистические навыки: пробудить в нем внимание к посторонней жизни, сочувствие к живому, желание что-то делать для других, начатки той мужественной доброты, которая в дальнейшем рождает подвиги самопожертвования и благородства.

В творчестве разных писателей гражданственность детской литературы выражается по-разному. В книге «За цветами в зимний лес» она проявляется, как мы могли убедиться, в высвечивании нравственного смысла всех человеческих поступков — детских и взрослых,— даже самых, на первый взгляд, незначительных, в показе теснейшей внутренней связи личного и общественного, психологического и этического. Барто не уходит от сложностей и противоречий повседневной действительности, она стремится раскрыть и объяснить их ребенку. Мир детства и отрочества предстает в книге А. Барто во всем его событийном и человеческом многообразии, то озаренный лукавым юмором, то согретый сердечной проникновенностью лирики, то окрашенный иронией умного и чуткого педагога. Воспитывающее действие стихов достигается глубиной проникновения во внутренний мир ребенка, той правдой, с какой поэт изображает коллизии этого мира и движение личности к идеалу.

Примером такого проникновения является уже заглавное стихотворение книжки, в котором слово «расти» относится не только к росту тела, но и к своеобразному росту души лирического героя, мальчишки-младшеклассника. Взаимные связи двух значений слова здесь отнюдь не просты.

Сперва речь идет только о росте в смысле биологическом:

А я не знал, что я расту Все время, каждый час. Я сел на стул — Но я расту, Расту, шагая в класс.

В стихах А. Барто, как в действительной жизни ребенка, масса таких вот ошеломляющих открытий: очевидных для взрослых, бесконечно удивительных для человека, впервые познающего мир. Но здесь открытие особое. Открывается не вещь, не ощутимый материальный предмет, даже не механическое действие, а скрытый от непосредственного ощущения процесс. Разумеется, ребенок и раньше знал, что сейчас он маленький, через год-другой станет больше, а еще, спустя какое-то время, будет и совсем взрослым. Он это знал, потому что видел: есть дети младше и меньше его, есть старше и больше. И еще он слышал, что каждый ребенок когда-нибудь будет взрослым, а каждый взрослый — старым. Но он никогда не видел, как люди растут. Он мог думать об этом что угодно: что они растут, когда спят, а может быть, и вовсе несколько мгновений в году, накануне очередного дня рождения. Агния Львовна рассказывала мне про одного знакомого ей мальчика, который был убежден, будто люди вдвое быстрее растут, когда спят или болеют. Потому что тогда они «растут во все стороны». Если же человек стоит или ходит, то он растет только вверх, ибо «в пол расти он не может»...

И вот теперь герою стихотворения, чем-то похожему на этого мальчика, вдруг открылось, что рост его непрерывен, что он касается не только высоты его тела. Он не видит, никто не видит, а между тем каждый миг с ним что-то происходит, каждый миг он превращается во взрослого. Рост осмысливается как чудо превращения. Сознание ребенка делает первый шаг от механистического мироощущения к диалектическому:

Расту, Когда гляжу в окно, Расту, Когда сижу в кино, Когда светло, Когда темно, Расту, Расту я все равно.

Семь раз в двух первых строфах, будто заклинание, повторяется