Избранные произведения - Александр Хьелланн

Таким образом прошел день до обеда. За обедом Абрахам понял, зачем была приглашена повариха.

В столовой стоял длинный стол, за который уселись все дамы, присутствующие в доме.

Абрахам занял за столом свое обычное место. Но когда он поднял глаза, то увидел, что рядом с ним сидит фру Бентсен. Она сидит возле миски и разливает суп по тарелкам. Тут Абрахам разразился громкими рыданиями. И он так горько и неутешно рыдал, что должен был встать из-за стола и выйти из комнаты.

Только сейчас невыносимое горе до боли сжало его юное сердце. Только сейчас это неутешное горе — огромное, как океан, — захлестнуло все его существо.

Взрослые полагают, что даже огромное детское горе быстро проходит, потому что его оттесняет множество новых впечатлений. Но такое священное горе не исчезает полностью — в глубине души оно оседает особой, непреходящей болью, из которой потом вырастает все, что наполняет наше сердце.

Жизнь и годы сгибают и меняют человека. Все раны его затягиваются, зарастают. Однако рубцы от большого горя, от самой тяжелой потери остаются у тех, кто, раз пережив его, приобрел способность все понимать и страдать.

Зима прошла для Абрахама тихо. Мальчик много грустил и в особенности первое время тяжело ощущал, что с ним нет его матери. Не раз он усаживался возле печки в ее пустой комнате и горько плакал.

Отец бережно заботился о нем. Он беседовал и гулял с сыном. И даже разрешил ему всегда, когда он захочет, приглашать к себе Брока и всех остальных друзей.

Впрочем, теперь все люди старались позаботиться о бедном мальчике. Весь город испытывал сострадание к сироте, который остался без матери. Однако большинство из этих людей в откровенных беседах высказывалось, что без такой матери Абрахаму будет, пожалуй, даже и лучше.

Внезапная смерть фру Венке явилась для многих горожан тревожным и даже потрясающим событием. Некоторые люди, давно не посещавшие церковь, стали ее ревностными прихожанами. Они теперь с трепетом прислушивались к пастырям, которые произносили грозные проповеди о тех грешниках, кои погрязли в своих грехах и в упрямстве, а засим стали добычей смерти.

Профессор Левдал, сидя на своем стуле со сложенными руками, внимательно вслушивался в эти проповеди. И тогда его лицо приобретало печальное, но эффектное выражение. Абрахам сидел рядом с отцом и тщательно старался уклониться от любопытных взглядов окружающих людей.

Абрахам не знал, что ему думать о матери. Он только знал, что она уже никогда больше не войдет в его комнату и перед конфирмацией не станет его допрашивать, что он думает о религии.

А ведь она непременно допросила бы его перед конфирмацией! И при этом взглянула бы на него своими глазами, от которых никуда нельзя скрыться! Ну что он ответил бы ей?

Конечно, теперь эта забота отпала. Абрахаму было совестно, что мысль об этом являлась для него каким-то облегчением. Тем не менее это было все же так.

Профессором Левдалом многие и прежде интересовались, но теперь он стал предметом всеобщего внимания и поклонения.

Из уст в уста передавался подробный рассказ о той ужасной ночи, когда профессор проснулся и нашел свою жену умирающей. А из того мужества, с которым он нес свое горе, и из той обаятельной манеры, с которой он искал утешения в религии, каждый мог почерпнуть много назидательного.

Но всего более занимали людей те обстоятельства, которые были связаны с последним вечером фру Венке. В самом деле, где она была?

Жена полицмейстера уже в самом скором времени смогла удовлетворить это любопытство: фру Венке была у Мордтмана. Правда, она была у него недолго — минут десять. Но эти десять минут, при некотором желании их растянуть, так легко превращались в двадцатиминутное свидание. А кроме того, ведь и за самый короткий срок можно было немало вещей… обсудить. Мордтман в тот же вечер уехал в Берген.

Но так как пароход на Берген отходил ровно в полночь, то поневоле возникал законный вопрос: где именно находилась Венке в период от начала десятого до одиннадцати часов ночи? Вот это обстоятельство придавало делу ужасный характер.

Однако тут выступили фру Вит и фру Бентсен; они не могли утаить, что знали, а знали они, и притом совершенно точно, где именно Венке провела свой последний вечер, — она провела его у этой так называемой фру Готтвалл, которую иногда посещала. Ведь фру Венке обычно общалась с людьми, репутация которых была далеко не безупречна.

Эта весть разрушала все построения жены полицмейстера и сбила с толку добровольных следователей, тем более что, по словам Готтвалл, профессорша, посетив ее, якобы жаловалась на крайнее нездоровье.

Надо сказать, что в тот вечер фру Готтвалл и в самом деле встретила профессоршу. Причем это случилось на улице. Фру Готтвалл весь день провела на кладбище у своего маленького Мариуса и, возвращаясь домой, увидела Венке у последнего газового фонаря. Нет, она даже не подошла к профессорше, так как на лице ее прочитала такое страдание, которое невозможно забыть.

На следующий день фру Готтвалл, узнав о слухах, которые появились в связи со смертью Венке, пустила в ход свою маленькую ложь о том, что жена профессора Левдала будто бы посетила ее перед своей внезапной кончиной.

Ведь Венке была матерью Абрахама — единственного друга маленького Мариуса. А помимо того, и сама Венке была единственной женщиной в городе, которая относилась к Готтвалл благожелательно и с искренним уважением.

Все же тот факт, что истинные мотивы смерти Венке так и не всплыли, объяснялся только тем, что никому в голову и не пришла бы истинная версия — это было бы слишком ошеломительно. А так как профессор и доктор Бентсен, служанки и фру Готтвалл рассказывали о прискорбном событии тоном, в котором не ощущалось ни малейшей неуверенности, то для каких-нибудь сомнений не оставалось места.

А ведь как возликовали бы набожные сердца горожан, если бы они узнали о том, что произошло! С каким наслаждением их быстрые и язвительные языки обрушились бы на безбожницу — на ту, что дружила со свободомыслящими и никогда не посещала церковь!

Короче говоря, фру Венке получила обстоятельную эпитафию.

Но, слава богу, имелось и немало других вещей, которые можно было порассказать о фру Венке, и на ее долю досталась длинная-длинная эпитафия, в которой ни одна мелочь не была забыта.

Вся атмосфера в городе была так наполнена этими пересудами, что до Абрахама не раз кое-что из них доходило. Он теперь остерегался упоминать о своей матери, и это смущало его в его горе — особенно в эти последние недели, когда он усиленно готовился к конфирмации. Дважды в неделю, кроме воскресений, он посещал теперь пастора.

Мальчик очень изменился за это время. И такая перемена в особенности была замечена в школе. Даже сам ректор отказался от своего предубеждения, — он теперь признал, что Абрахам Левдал является образцовым учеником, которым вправе гордится школа.

Все учителя разделяли это мнение и начисто позабыли историю, связанную с маленьким Мариусом.

Способный и ко всем почтительный, Абрахам, по мнению многих, стоял теперь в школе наряду с Хансом Эгеде Броком.

Только в кругу своих близких друзей он был прежним Абрахамом, даже еще более язвительным и насмешливым. Через несколько недель после смерти матери он снова занял первенствующее положение среди приятелей.

Все окружающие люди, так или иначе, одобряли Абрахама. И в особенности пробст Спарре держался лестного мнения о нем. Прежнее недоверие пробста превратилось теперь в чуть ли не восторженное отношение.

Душа пастора расцветала, когда он посматривал на своего тихого, скромного и почтительного ученика, обладающего редкой способностью отлично мыслить. Превосходное знание церковной науки дополняло эти качества.

Пробст Спарре неоднократно говорил профессору Левдалу о том, что Абрахаму следовало бы изучать теологию, ибо он отличается выдающимися умственными способностями.

На это профессор уклончиво отвечал:

— Все будет зависеть от господа бога…

По правде сказать, профессор отнюдь не считал теологию чем-то привлекательным для карьеры его сына.

Но пробст Спарре был почти что влюблен в Абрахама — он то и дело давал ему книги по теологии и даже стал приглашать юношу в свой дом.

С удивительным чувством Абрахам переступил порог этого дома. Еще год назад юноша бросал пылкие взоры на окна этого жилища. Ведь там проживала та, которая была целью его пламенных надежд.

Но она, как известно, вышла замуж за своего телеграфиста. И вот теперь Абрахам снова увидел ее в кругу ее многочисленных незамужних сестер. Она была почему-то печальна, и лицо ее было томным.

Так или иначе, сказочный дворец, воздвигнутый Абрахамом, окончательно рухнул. Время рыцарства, когда он рассказывал о своей любви верному маленькому Мариусу, миновало. И теперь над этими прежними чувствами, пожалуй, следовало бы посмеяться.