Зачистка территории - Владимир Митрофанов

Шахов, запястьем левой руки периодически ощупывая камень в нагрудном кармане рубашки, лихорадочно думал. Неужели это его последний шанс?

Ведь хотя бы один шанс всегда человеку дается. И если оглянуться и посмотреть на свою жизнь, то такой шанс обязательно был у каждого, просто кто-то им воспользовался, а кто-то и нет – упустил его или просто испугался изменить свою жизнь. Может быть, это нежданное привалившее Шахову богатство и было таким шансом.

Но тут была та редкая ситуация, где деньги практически ничего не решали. Марина бы и не взяла у Шахова ничего. Парадокс заключался в том, что ее вполне мог бы "уболтать" какой-нибудь случайно встреченный состоятельный человек, пригласить в ресторан или в казино, и она бы пошла с ним, и даже, возможно, осталась бы на ночь.

И это было бы сделано не за деньги – просто из симпатии. Но у Шахова она принципиально не взяла бы и копейки, и спать бы с ним не пошла даже за двадцать тысяч долларов. Пусть он мог купить на эти деньги не одну красивую проститутку, но любовь Марины купить не мог. Она ни за что не пошла бы на это. Банальная истина: любовь нельзя купить за деньги.

Какая же была в том причина? И вдруг Шахов понял эту страшную истину: его никто никогда не любил, а ведь он всегда хотел только одного – чтобы его любили! Данное ему богатство, о котором он когда-то мечтал, здесь ничего не значило, потому что любовь нельзя было купить ни за какие деньги. И теперь это было просто и наглядно ему показано: "Вот на тебе деньги и прочь с глаз моих!" Все было кончено! Почему-то он долго считал причиной всего этого разлада с

Мариной если не явную бедность, то постоянный недостаток средств, проблемы с жильем. Но, оказалось, и это не было главной причиной, основная причина же сидела где-то глубоко внутри него самого.

Марина его просто не любила, и все алмазы мира не заставили бы ее полюбить Шахова. Конечно, он бы мог еще попробовать измениться: сделать пластическую операцию, выбелить зубы, накачать на тренажерах мускулатуру, загореть, нанять стилиста, купить модную дорогую одежду, машину – но стал бы он другим? Впрочем, возможно, и стал бы.

А почему бы и нет? Ведь нередко внешние изменения ведут к изменениям и внутренним – в душе и мировосприятии. Но Шахов хотел, чтобы она любила его за него самого, как любила она волосатого байкера со всеми его хламидиями и татуировками, и того развращенного смазливого мальчишку, требуя от них тоже только лишь одного – любви к себе. И ему, Шахову, тоже была нужна только лишь любовь. Ему было мало просто любить самому.

Влюбленные люди – суеверные люди, а надежда – это вера влюбленных. Из мгновенного проблеска надежды они тут же строят воздушные замки счастья, которые рассыпаются от малейшего дуновения реальности. Внутри Шахова все колотилось, пульс колошматил под сто, и он, ощущая этот тремор, с растерянностью подумал: "Ведь все же кончено, куда же ты спешишь, сердце?" Уже проезжали через Покровку.

Из-за деревьев показался купол деревенского храма – словно голова богатыря в шлеме, а рядом с ним – как тощий друг – пустая колокольня.

Шахов хотел перекреститься, пощупал на груди под рубашкой и похолодел: "Ё-мое, крест забыл назыл! Ну, все – пиздец!"

Внезапно он будто бы очнулся и вдруг спросил Егорова:

– Серега, а ты сам-то веришь, что на Пасху огонь ТАМ сам зажигается?

Егоров тут же все понял, но ничего на это не ответил.

– Ну? – спросил Шахов.

– Я думаю, сам.

– Ты действительно в это веришь?

– Конечно, нет веры – нет ничего.

– А ведь все равно и без веры ты будешь жить! Как червь.

– Человек – не червь! А вера – не требует доказательств. У тебя есть только один выбор: верить или не верить. Представь себе два мира – то есть один и то же, но только один с Богом, а другой

(прости, Господи!) – без Бога. Так во втором случае это мрак и ужас!

И это зависит исключительно только от веры. Ты сам тут выбираешь.

Теперь машина неслась по шоссе через лес.

– Слышь, Серега? – снова спросил Шахов.

– Ну?

– Мне тут стало казаться, что все знают что-то важное, и только я один не знаю. Все знают, но никогда об этом не говорят, не пишут и думают только наедине, – настолько это важная и главная вещь, и что нет человека, который это на вынесет суждение, потому что человек не все может вынести на суждение? – растерянно скороговоркой произнес

Шахов.

– Да, пожалуй, есть такая вещь, – немного подумав, ответил Егоров.

– Скажи, а? – попросил Шахов, похолодев. Его давшие опасения подтверждались.

– Извини, но я не могу тебе этого сказать, – запнувшись и даже чуть покраснев, сказал Егоров.

– Почему же?

– Да потому, что это тайна! Ты сам поймешь, когда узнаешь. Нельзя проговориться. Все знают, что нельзя проговориться…

Шахов так и остался в полнейшем недоумении. Ему вдруг вспомнился страшный сон из детства, который он в подробностях помнил и до сих пор. В том сне он покорно залезает в расшитый бархатный мешок с золотыми кистями, его там зашивают и кладут в какой-то склеп под дорогой и там зарывают живьем. Он помнил то странное чувство, когда он в последний раз смотрел из того мешка на мир. Так вот сейчас это чувство повторилось.

Он сказал без улыбки:

– Есть такой анекдот, когда мужик спрашивает Бога, за что тот его подвергает разным несчастьям и почему ему во всем не везет? А Бог на этот ему отвечает: "Неужели тебе непонятно? Ну, не нравишься ты мне!

Не нравишься!" Я так думаю: есть люди, которых Бог любит, а есть – которых не любит! Уж не знаю, почему. Представляешь, жить себе и вдруг узнать, что Бог тебя за что-то не любит,- сказал он тихо уже сам себе. – Действительно страшно!

Шахов замолчал. Его ангел-хранитель, услышав такие его слова и мысли, ужаснулся им и покачал головой; в переводе на человеческий язык это могло означать: "Ну, ни фига себе, заявочки! Этому типу предлагается большое богатство, а ему еще и телку подавай! Она не для тебя, неужели тебе не понятно? Она тебя не любит! Ну, женился бы ты на Марине – какая была бы разница? – она бы все равно тебя не полюбила и изменяла бы тебе, как всегда изменяла. Зачем ей мучится с тобой – она тоже имеет право на счастье. Тут даже я ничего не могу сделать! Тебя вообще никто не любит! Это твой крест. Ты так сделан, таким родился. Тебя даже мать родная не любила, по крайней мере, другого человека она любила куда больше и бросила тебя! Ни Лиза, ни

Вера, ни Марина тебя тоже не любили. Любовь не для тебя – и ты должен это понять и смириться. У тебя будет богатство, и все что хочешь, но только не любовь. И даже не спрашивай, почему…"

Егоров услышал боромотание Шахова, но на этот раз отвернулся, ничего не ответив. Он знал на своем собственном опыте, что лишь одно движение пальца Бога, и тебя уже нет. И знал он это абсолютно точно.

Шахов вдруг почувствовал, как у него сводит лицо. "А ведь я ее тоже не люблю", – подумал он. И тут Шахов понял: тот самый его единственный шанс у него был именно тогда давно, на той треклятой вечеринке, и, упустив тогда этот шанс, он уже сделал свой окончательный выбор и изменить это уже было невозможно… И когда

Шахов понял это, невидимые нити, державшие его, оборвались, в голове его что-то вспыхнуло, и его ангел-хранитель с горечью оставил его.

Шахов, почувствовав эту образовавшуюся вокруг него невероятную пустоту, в какой-то миг даже хотел ударить по тормозам и развернуться, но остановиться не мог и продолжал мчаться по дороге – ему, раз уж он поехал, нужно было хотя бы довезти Сережу Егорова до перекрестка на Ремизу. Еще через триста метров их остановили на посту ДПС-ГАИ для проверки машины и документов в связи с только что введенным в действие планом "Перехват".

Глава 14. Лето в ГАИ

Когда в субботу вечером по рации сообщили о пожаре и стрельбе на

Коломенской и вскоре после этого о том, что в районе второго гаражного массива обнаружена взорванная черная машина "БМВ" госномер

666 и рядом с ней валяются трое, явные бандиты, капитан Сливочников подумал: "Ну, точно, началось – это зачистка территории", а напарнику своему сказал так:

– Чувствую, Антоха, начались какие-то внутренние бандитские разборки, поэтому лучше пока сидеть, не высовываясь. Нам там делать нечего. Может быть, и пронесет. Скажем, что мотор заглох. Пусть туда едут Славка Куглеев с Колей Орловым – все равно там ничего не найдут

– я думаю, что это приезжие поработали. А завтра мы спокойненько сидим на посту в будке, и пусть тут без нас разбираются. А потом четыре дня выходных!

Действительно, на следующий день, в воскресенье, была их смена дежурить на стационарном посту ДПС-ГАИ по дороге на Н. Они приехали туда и ровно в девять часов приняли дежурство. Еще с полчаса болтали с предыдущей сменой и пили с ними кофе с булочками. Потом те уехали.

В это самое время в одном из особняков на окраине города, окруженном высоким кирпичным забором, в сумрачной комнате за зашторенными окнами шло совещание. В основном говорил только один человек – высокий, еще не старый, но заросший седой щетиной кавказец. Перед ним на столе лежала подробная дорожная карта Н.-ской области.