Война с саламандрами (сборник) - Карел Чапек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот видите, – обрадовался польщенный Яновиц. – Что я вам говорил! Это было письмо от либерецкого Шлифена, а?
– Что вы! – воскликнул прокурор. – Господин Яновиц, это письмо одного убийцы.
– Неужели! – изумился Яновиц. – А я-то думал, что оно от текстильщика Шлифена. Он, знаете ли, великий разбойник, этот Шлифен.
– Нет. Это было письмо Гуго Мюллера, этого братоубийцы. Вы обратили внимание, что ясновидец упомянул о пруде и моторной лодке. С этой лодки Мюллер бросил в воду своего брата.
– Быть не может, – изумился Яновиц. – Вот видите, господин прокурор, какой изумительный талант!
– Бесспорно, – согласился тот. – Как он анализировал характер этого Мюллера и мотивы его поступков! Это просто феноменально! Даже я не сделал бы этого с такой глубиной. А ясновидец только ощупал пальцами строчки письма, и пожалуйста… Господин Яновиц, здесь что-то есть. Видимо, человеческий почерк действительно испускает некие флюиды или нечто подобное.
– Я же вам говорил! – торжествовал Яновиц. – А кстати, господин прокурор, покажите мне почерк убийцы. Никогда в жизни не видывал!
– Охотно, – сказал прокурор и вытащил из внутреннего кармана тот самый конверт. – Кстати, письмо интересно само по себе… – добавил он, извлекая листок из конверта, и вдруг изменился в лице. – Вернее… Собственно говоря, господин Яновиц, – с трудом произнес прокурор, – письмо – документ из судебного дела… так что я не могу вам его показать. Прошу прощения…
Через несколько минут прокурор бежал домой, не замечая даже, что идет дождь. «Я – осел! – твердил он себе с горечью. – Я – кретин! И как только могло это со мной случиться?! Идиот! Вместо письма Мюллера второпях вынуть из дела собственные заметки к обвинительному заключению и сунуть их в конверт! Обормот! Стало быть, это мой почерк! Покорно благодарю! Погоди же, мошенник, я тебя еще подстерегу!»
«А впрочем, – прокурор начал успокаиваться, – он ведь не сказал ничего очень дурного. Сильная личность, изумительная воля, не способен к подлостям… Согласен. Строгий моральный кодекс… Очень даже лестно! Никогда ни в чем не раскаиваюсь… Ну и слава богу, значит, не в чем: я только выполняю свой долг. Насчет рассудочной натуры тоже правильно. Вот только с позерством он напутал… Нет, все-таки он шарлатан!»
Прокурор вдруг остановился. «Ну, ясно! – сказал он себе. – То, что говорил этот князь, можно сказать почти о каждом человеке. Все это просто общие места. Каждый человек немного позер и честолюбец. Вот и весь фокус: надо говорить так, чтобы каждый мог узнать самого себя. Именно в этом все дело», – решил прокурор и, раскрыв зонтик, зашагал домой своей энергической походкой.
– Господи боже мой, – огорчился председатель суда, снимая судейскую мантию. – Уже семь часов! Ну и затянули опять! Еще бы, прокурор говорил два часа. Но выиграл процесс! При таких слабых доказательствах добиться смертного приговора – это называется успех! Да, пути присяжных заседателей неисповедимы. А здорово он выступал! – продолжал председатель, моя руки. – Главное, как он охарактеризовал этого Мюллера – великолепный психологический портрет. Этакий чудовищный, нечеловеческий характер, слушаешь, и прямо бросает в дрожь. Помните, коллега, как он сказал: «Это не заурядный преступник. Он не способен на подлости, не крадет, не обманывает. Но, убивая человека, он спокоен, словно делает на доске шах и мат. Он убивает не в состоянии аффекта, а холодно, в здравом уме и твердой памяти, словно решает задачу или техническую проблему…» Превосходно сказано, коллега! И дальше: «Когда он выходит на охоту, человек для него лишь добыча…» Сравнение с тигром было, пожалуй, слишком театрально, но присяжным оно понравилось.
– Или, например, когда он сказал: «Этот убийца никогда ни в чем не раскаивается, – подхватил член суда. – Он всегда уверен в себе и не боится собственной совести…»
– А взять хотя бы такой психологический штрих, – продолжал председатель, вытирая полотенцем руки, – что обвиняемый – позер, которому хотелось бы поразить мир…
– М-да, – согласился член суда, – Клапка – опасный противник!
– «Гуго Мюллер виновен» – единогласное решение двенадцати присяжных. И кто бы мог подумать! – удивился председатель суда. – Все-таки Клапка добился своего. Для нашего прокурора судебный процесс – все равно что охота или игра в шахматы. Он прямо-таки впивается в каждое дело… Да, коллега, не хотел бы я иметь его своим врагом.
– А он любит, чтобы люди его боялись, – вставил член суда.
– Да, самонадеянность в нем есть. – Почтенный председатель задумался. – А кроме того, у него изумительная сила воли… и жажда успеха. Сильный человек, коллега, но… – Председатель суда не нашел подходящего слова. – Пойдемте-ка ужинать!
Тайна почерка
– Рубнер, – сказал главный редактор, – сходите-ка поглядите на этого графолога Енсена, сегодня он выступает перед представителями печати. Говорят, нечто потрясающее. И дайте о нем пятнадцать строк.
– Ладно, – проворчал Рубнер безразличным тоном искушенного службиста.
– Но смотрите не поддавайтесь на мистификацию, – наставлял его редактор. – Хорошенько все проверьте, по возможности лично. Для того я и посылаю такого опытного репортера, как вы…
– …Таковы, господа, основные принципы научной, точнее говоря психометрической, графологии, – закончил графолог Енсен свои теоретические пояснения. – Как видите, вся система построена на чисто экспериментальных основах. Разумеется, практическое применение этих эмпирических методов настолько сложно, что я не смогу подробно изложить их в этой единственной лекции. Поэтому я ограничусь тем, что продемонстрирую вам анализ двух-трех почерков, не входя в подробные объяснения аналитического процесса, на это у нас, к сожалению, сегодня нет времени. Прошу, господа, дать мне какой-нибудь образец почерка.
Рубнер, уже ожидавший этого момента, тотчас подал знаменитому графологу исписанный листок. Енсен нацепил свои волшебные очки и воззрился на почерк.
– Ага, женская рука, – усмехнулся он. – Мужской почерк обычно выразительнее и интереснее для анализа, но в конце концов… – Бормоча что-то себе под нос, графолог внимательно смотрел на листок. – Гм, гм… – произносил он, покачивая головой. Стояла мертвая тишина.
– Скажите, эта особа… близкий вам человек? – спросил вдруг Енсен.
– Нет, что вы! – решительно возразил Рубнер.
– Тем лучше, – сказал великий Енсен. – Тогда слушайте. Эта женщина лжива! Таково самое первое впечатление от ее почерка: ложь, привычка лгать, лживая натура. Впрочем, у нее довольно низкий духовный уровень, образованному человеку с ней и поговорить не о чем. Ужасная чувственность, смотрите, какие жирные линии нажима… И страшно неряшлива, в доме у нее, наверное, черт знает какой беспорядок, да. Таковы основные черты почерка, как я вам уже объяснял. Они отражают те привычки, свойства, особенности характера, которые видны сразу и проявляются непроизвольно, так сказать, механически. Собственно, психологический анализ начинается с тех черт и свойств, которые данная личность прячет или подавляет, боясь предстать без прикрас перед окружающими. Вот, например, эта женщина, – продолжал Енсен, приставив палец к носу, – она ни с кем не поделится своими мыслями. Она примитивна, но эта примитивность, так сказать, с двойным дном: у нее много мелких интересов, за которыми она прячет подлинные мысли. Эти скрытые помыслы тоже ужасающе убоги: я сказал бы, что это порочность, подчиненная душевной лени. Обратим, например, внимание на то, какая отвратительная чувственность в этом почерке (это же и признаки расточительности) сочетается с низменной рассудочностью. Эта особа слишком любит свои удобства, чтобы пускаться в рискованные похождения. Разумеется, если подвертывается удобный случай, она… впрочем, это не наше дело. Итак, она необычайно ленива и при этом многоречива. Если она что-нибудь сделает, то говорит потом об этом полдня, так что слушать противно. Она слишком много занимается своей особой и явно никого не любит. Однако ради собственного благополучия она вцепится в кого угодно и будет уверять, что любит его и бог весть как о нем заботится. Одна из тех женщин, с которыми всякий мужчина становится тряпкой просто от скуки, от бесконечной болтовни, от всей этой низменной чувственности. Обратите внимание, как она пишет начало слов, в особенности фраз, – вот эти размашистые и мягкие линии. Ей хочется командовать в доме, и она действительно командует, но не благодаря своей энергии, а в результате многословия и какой-то деланой значительности. Самая подлая тирания – это тирания слез. Любопытно, что каждый размашистый штрих завершается спадом, свидетельствующим о малодушии. У этой женщины есть какая-то душевная травма, она постоянно чего-то боится, вероятно разоблачения, которое разрушило бы ее материальное благополучие. Видимо, она мучительно скрывает что-то… гм… я не знаю что. Возможно, свое прошлое. После каждого такого невольного спада она собирает силу воли, а вернее, силу привычки и дописывает слово с тем же самодовольным хвостиком в конце, – она уже опять прониклась самонадеянностью. Отсюда и первое впечатление лживости, которое мы уже отмечали. Таким образом, вы видите, господа, что подробный анализ подтверждает наше первое общее, несколько интуитивное впечатление. Это совпадение выводов мы называем методической взаимопроверкой.