Чужой праздник (СИ) - Ломтева Анна

Настя мгновенно схватила эти наглые пальцы, собрала силу и концентрацию и…

Вокруг неё оскорбительно заржали на несколько голосов. А рыжая легонько хлопнула её по руке, как ребёнка, который позарился на чужое.

— Огорчилась, бедная, — сказал кто-то неподалёку. Настя подняла взгляд, осмотрелась. Она находилась в довольно просторной ванной комнате, сидела в углу между стеной и душевой кабиной. Кроме рыжей в трениках и футболке, рядом стояла смуглая тощая девица в каком-то нелепом пёстром тряпье, держа в одной руке пластиковый тазик — кажется, та самая, которая толкнула её прямо из родной постели. Настя ощутила смутное беспокойство, словно что-то было не так с держательницей тазика, но ощущение появилось и прошло. Чуть дальше на деревянном коробе для грязного белья сидела похожая на смуглую девицу взрослая тётка лет сорока, в спортивной одежде и розовых сланцах. На запястье у неё была повязка, чуть запятнанная тёмным. Настя перевела взгляд правее, к двери, и увидела ещё одну женщину. Та была примерно ей ровесница и из всех присутствующих выглядела самой нормальной. Статная, прилично одетая (Настя сама одевалась в похожем стиле, почти офисном, но разбавленном романтичными элементами), аккуратно причёсанная, единственная из присутствующих с неброским дневным макияжем. Она стояла, прислонившись плечом к косяку, сложив руки на груди и спокойно, внимательно смотрела на Настю.

«Где-то я и её видела… Или нет?»

— Здравствуй, Настя Тараканова, — сказала женщина, не двигаясь с места, — Надо сказать, фоточка на аватарке у тебя выглядит куда лучше, чем ты сейчас.

Это прозвучало невероятно унизительно. Возникшая было симпатия к ней моментально растворилась. «Я запомню», — пообещал Настя себе и этой стерве.

— Ишь, как глазки-то загорелись, — тут же заметила та, — Пять секунд — и кровный враг. Темпераментная ты особа, а так ведь и не скажешь.

— Это ты не скажешь, — рыжая уже снова встала и стояла теперь, уперев руки в плотные бёдра, обтянутые трикотажем. — А я представляю, сколько там яда в этой голове.

— М-м-м? — элегантная стерва отлипла от косяка, шагнула чуть ближе. — Ты прямо видишь?

— К сожалению, — горько ответила рыжая. Повернулась к остальным и спросила на английском:

— Девочки, можно я на кухне подожду? Меня от неё тошнит.

— Нас всех от неё тошнит, — ответила девчонка с тазиком. — Кто-то должен помочь ей одеваться и приводить себя в нормальный. — Настя заметила, что у девчонки странный акцент.

— Идите, — сказала стерва, — Я с ней займусь. Деваться ей некуда, чисто физически она меня не осилит. Можете дверь снаружи закрыть, если боитесь.

— Ладно, — тётка в сланцах встала с ящика, — халаты и полотенца в шкафчике, бельё сейчас Акса принесёт.

И через минуту они остались вдвоём.

— Давай, поднимайся, — стерва бесцеремонно пихнула Настю под бедро носком белой кроссовки, — Вон душ.

— Мне плохо, — Настя всё ещё надеялась выиграть время. Она уже сумела нащупать сетку и построить развёртку, ей надо было только сосредоточиться…

— Не ври и не будь дурой, — сказала женщина. — Ещё пару раз попробуешь кого-то толкнуть — заработаешь истощение, к тому же замки тебя уже заметили. Поверь, здешние замки — не то позорище, которое вы на Нижний навесили. Тут их много, этим сущностям несколько сотен лет, они таких, как ты, без соли и перца кушают, если придётся.

«Позорище».

Настя на несколько секунд замерла, чувствуя, как сжимается горло и перехватывает дыхание. Нет, нет, нахрен, она не будет рыдать. Она сейчас выдохнет и вдохнёт, и ещё раз, и встанет, и будет снимать с себя облёванное и мокрое бельё.

Вещи шлёпнулись на залитый водой пол, Настя наконец разделась и, держась за стену, забралась в душевую кабинку. Задвинула створки, пустила воду. Горячая вода была такой приятной, от неё так явственно отступала и слабела головная боль, что Настя опять чуть не разрыдалась.

Снаружи раздались голоса, стукнула туда-сюда дверь. Настя стояла просто под струями из душевой лейки, чувствуя, как грязь и пот потихоньку смываются с лица и тела, как пропитываются и влажным шёлком скользят по плечам волосы, спадая на спину. «Отросли как, надо пойти в парикмахерскую», — машинально подумала она. И тут же осознала, что впервые с декабря ей пришла в голову какая-то мысль о себе и своём теле.

— Эй, ты там не в спа-салоне, — громко сказала её надсмотрщица снаружи, — быстро мой свою вонючую тушку и вылезай.

Настя было почувствовала вспышку ненависти, но горячая вода ей помогла: она тут же пригасила гнев. Выплюнув изо рта воду, женщина выдвинулась из-под душа и спросила, стараясь говорить спокойно:

— Зачем ты меня всё время оскорбляешь? Я тебя не знаю, и я тебе ничего не сделала.

Снаружи раздался неопределённый звук, что-то между фырканьем и смешком.

— Ну, давай познакомимся, — сказала стерва. — Меня зовут Елена, и ты мне очень даже что-то сделала.

Настя медленно огляделась — ага, вот бутылка с гелем для душа, вот чья-то мочалка. Не особенно гигиенично, да и пёс с ним. Она выдавила немного геля на мочалку и начала медленно намыливать плечи, соображая. Елена. Фоточка на аватарке. Связь через сайт дневников. Вот оно что!

— Ты, значит, с форума мистиков, — сказала она медленно.

— Я модератор форума мистиков, — нелюбезно заметила Елена.

— А! — Настя едва не выронила мочалку, — Ты Gloomy rose!

— Верно, а ты — Teo. На старой гостевой книге поэтов ты тоже была Тео-лог. И в дневниках ты Teo-bro-mina. Это у тебя мания величия или идея фикс?

Настя почувствовала, как к щекам приливает кровь. Она не раз за последние годы чувствовала потребность сменить никнейм в сети, поменять название дневника — но «Богиня за чашкой чая» нравилась её подписчицам! И ей самой, что и говорить, было жалко ладно сложенного образа из никнейма, заголовка, красивого акварельного фона с чайными листьями и аватарки — той самой, на которую намекала Елена, профессиональной студийной фотографии, где она сидела в лучах утреннего света, с чашкой чая в руках, в нежно-зелёном шифоновом платье…

Это всё была, конечно, ужасная попса, но эта попса имела успех у определённой аудитории, и Настя отлично понимала, что стоит её дневниковому «альтер эго» повзрослеть и отрастить хороший вкус, как многочисленные девочки-с-плеером-с-веером разбегутся. А на более серьёзную аудиторию, она понимала, ей не наработать.

Казалось бы, ну что с того? И почему она начала вдруг думать об этом сейчас, когда в руке истекает пеной чужая мочалка, на макушку льётся горячая вода, а за дверцами кабины ожидает куча неприятностей? Но Настя, медленно водя мочалкой по животу, ощутила настоящее горе. Как будто сжатое, спрессованное, упиханное в глубину, оно вдруг спружинило, сбросило наваленный на него гнёт ответственности и прагматичного подхода, и вырвалось наружу.

Настя таки уронила мочалку, села на пол кабинки и зарыдала.

Она плакала о своём блоге, о своём муже, о своём прошлом и о том, что ничего нельзя исправить и вернуть.

Минут через пять рыдания начали успокаиваться.

Елена из-за дверок кабинки сказала, едва перекрывая голосом шум воды:

— Ещё не конец света. Выходи давай, будем разгребать, что ты наворотила.

Глава 56.

Входя на незнакомую кухню как под конвоем, Настя невольно задержалась в дверях и тут же получила ощутимый тычок в спину. Сделала ещё шажок. На неё смотрели несколько пар глаз, и ни в одном взгляде не читалось ни капли приязни.

Настя отвела глаза и сделала вид, что осматривается. Тут, впрочем, было на что взглянуть. Светлое, просторное помещение окаймлял по стенам «фартук» из ярких плиток. Белые и синие перемежались с расписными, покрытыми переплетёнными орнаментами, стилизованными тюльпанами и гвоздиками, птицами и даже корабликами. Настя вспомнила, что видела похожие в одном из отелей в Анталии. «Турция?» — подумала она с недоверием. — «Они меня перекинули в Турцию?!»