Чужой праздник (СИ) - Ломтева Анна

Окна были открыты, снаружи, трепыхая белые занавески, врывались легкие порывы ветра и слышался какой-то смутный шум. Так мог шуметь большой город, или море, или многополосное шоссе.

Настя снова получила толчок в спину. Позади неё Елена довольно резко сказала:

— Шевелись. Вон туда садись.

«Вон туда» был свободный стул на дальней от неё стороне большого круглого стола. Настя медленно обошла сидящих, чувствуя, как провожают её недобрые взгляды. Смотрели так, что, кажется, начинали чесаться плечи, шея, затылок, так, будто не взгляды её провожали, а лазеры. «Гелий-неоновые», — подумала она, испытывая неожиданное и неуместное желание захихикать, — «Киловаттные».

Села, опустила взгляд на стол.

— Так. — Снова Елена. — Искренне надеюсь, что ты нормально владеешь английским языком. Наши турецкие подруги по большей части русским не владеют.

Настя подняла голову, встретилась взглядом с Еленой и хотела было соврать, что понимает еле-еле, но…

— Она отлично говорит и понимает. — это за неё ответила другая, рыжая, которая, как и Елена, откуда-то казалась знакомой, но Настя не могла никак вспомнить, откуда.

Настя перевела на рыжую взгляд и было хотела возмутиться, но та вперилась в неё острым, ненавидящим взглядом и сказала:

— Во-первых, я тебя насквозь вижу. Когда врёшь, когда боишься, когда правду говоришь. Я стражница, ясно тебе? Ты для меня стеклянная. А во-вторых, пока ты не заныла, что ты меня не знаешь, и ничего мне не сделала, объясняю. Ты мою подругу почти убила, потом отдала на съедение упырихе живого человека, а теперь живёшь как ни в чём ни бывало, и всё у тебя отлично. И нам пришлось четыре месяца потратить, чтобы тебя выследить, а для Светки каждый день — это минус шанс вернуться. И если мы её не вытащим, я тебе лично, собственноручно шею сверну.

Настя ждала, что рыжей возразят. Что сейчас кто-то из них скажет — мол, не надо горячиться. Что всё не так уж плохо, что все мы цивилизованные люди, никто никому ничего не будет…

Но они молчали. Настя обвела их взглядом, чувствуя, как холодеет и проваливается что-то внутри.

— Вы не можете! — у неё сорвался от ужаса голос. Она глубоко вздохнула, сжала зубы и сказала, старательно не крича:

— Не имеете права. Не докажете… Я ничего не делала! Я не виновата!

— Омайгаааад, — лениво протянул кто-то рядом. Настя повернулась и испытала очередной шок: две совершенно одинаковых тощих мрачных девицы сидели сейчас справа от неё. Одна в чёрной футболке и чёрных джинсах. Другая… другая тоже была вся в чёрном, но Настя вдруг шестым чувством определила, что еще недавно на ней была длинная пёстрая футболка и малиновые леггинсы.

— Ну ладно, — Елена наконец тоже подошла к столу, поставила дополнительный табурет прямо между одинаковыми девицами (они молча подвинулись) и села. Сложила руки на столе, оглядела собравшихся и на аккуратном английском сказала:

— Давайте познакомимся. Перед нами Анастасия Тараканова, двадцать семь лет, ассистентка на кафедре экспериментальной физики… неважно. Настя, толкачка экстра-класса, подопечная и подручная Сони, известной вам как Софья Измайлова, или, возможно, Софи Цейсс, или даже София Аристосис. И все имена, кстати, ненастоящие, насколько мы выяснили из известной тетрадки.

— Вы ошибаетесь, — сказала Настя. — Сонина фамилия — Клюева. Она Софья Клюева…

— Последние лет тридцать, — перебила её та взрослая турчанка, которая, видимо, приходилась матерью близнецам. — Возможно, меньше. За последние сто лет она не меньше трёх раз меняла фамилию и документы. Имя, правда, всегда оставляет одно и то же, и уверена, что никто не станет особо следить…

«Тётя Соня с первого», — подумала Настя. Нет, невозможно. «Отдала на съедение упырихе живого человека».

— Вы ошибаетесь! — горячо воскликнула она. — Вы ничего не знаете! Она пыталась Сашку спасти. Это был несчастный случай! Она пыталась…

— Господи, вот дура, — пробормотала рыжая вполголоса на русском.

— Нет, не дура, — так же тихо, с акцентом ответила одна из близняшек. — Не дура, просто боится вспомнить, как было… на правде.

— Ладно, по порядку, — сказала Елена. Все тут же обернулись к ней, словно заранее признали её главенство. Елена повернулась к Насте, отыскала её взгляд. Сказала медленно и весомо:

— Соня тебе не друг. Она воспользовалась тобой, чтобы добиться своей цели, а потом бросила одну с твоими проблемами. После того, как вы закрыли город, ты ей стала не нужна. Ей там теперь вообще никто не нужен, она теперь может до бесконечности собирать все нереализованные вероятности и поджирать чужие жизни. А твой муж теперь привязан к каналу в роли замка, и чем дольше он на канале висит, тем меньше вероятность, что он сможет оторваться, прийти в сознание и вернуться к нормальной жизни. Показать тебе, как выглядит замок лет через триста после смерти тела?

За столом воцарилась тишина. Женщины и девушки сидели молча, глядя на Настю, а она переводила взгляды с одной на другую, не находя слов. Наконец, рыжая негромко сказала:

— Лен, она ничего не поняла, кажется.

Настя посмотрела на Елену. Она ничего не поняла, но она услышала главное.

— В каком смысле — вернуться? — спросила она хрипло, — В каком смысле — вернуться к нормальной жизни?

— Ага, — Елена уперлась ладонями в стол и поднялась н ноги. — Давайте-ка всё-таки сводим её в Йеребатан.

— Сбежит, — недовольно предположила мать близнецов.

— Ну щас, — буркнула одна из девушек, — Я ей сбегу.

Её совершенно позорно подняли из-за стола и взяли «в клещи» близнецы, так что в коридор и дальше на улицу им пришлось протискиваться кое-как, мешая друг другу локтями. Даже обуться самостоятельно ей не позволили. Елена бесцеремонно схватила её за пятку и приложила к стопе одну туфлю, другую, третью. Наконец, какие-то относительно подходящие сандалии натянула ей на ноги и с раздражением затянула липучки так, что защипнула кожу на подъемах. Настя смолчала, почему-то показалось, что жаловаться — только радовать похитительниц.

Её вытолкали на улицу, в изумившую её жару и сияние дня. Дома в Нижнем была середина апреля, асфальт ещё не просох от талого снега, а холодный ветер трепал куртки и плащи горожан. А тут перед глазами замелькала толпа смуглых, легко одетых мужчин и женщин, где-то над головой явственно орали чайки, и взлохматил тут же влажные волосы настоящий тёплый бриз.

— Такси надо было вызвать, — проворчала мать близнецов.

— Надо было, — вздохнула Елена, которая шла позади всех, — ну, чего уж. Нас всё равно много, что, две машины искать?

Так, держась плотной группкой, они спустились по крутой улочке; тут же Настю подхватили ещё крепче и заставили бежать куда-то, оказалось — к остановке трамвая, куда как раз неспешно подъезжал вагон. Ошеломлённая, Настя вертела головой, постепенно проникаясь ощущением на самом деле. Она и правда была в чужом городе, её и правда каким-то образом перетащили за тридевять земель. Всё, что случилось с ней раньше, всё-всё — знакомство с Соней, их странные уроки, то, что она делала с другими людьми, то, что случилось в её доме — всё было правдой, но не той правдой. Не волшебством, не приключением, не могуществом и не победой.

А отвратительным и чудовищным провалом.

Настя словно споткнулась. Её с двух сторон подхватили, потащили, сунули прямо в толпу, втиснули между разгорячёнными людьми. Она на какое-то время как будто потеряла связь сама с собой. Её тянули, толкали, её прижали наконец в закуток за поручнем в самой задней части вагона, а она стояла, не чувствуя рук и ног, и смотрела на себя и всё происходящее со стороны. Смотрела и думала отстранённо: сейчас я вдруг увидела всё произошедшее не так, как видела раньше. Но значит ли это, что я прежде ошибалась, или это я сейчас поддалась мороку, наваждению, обману? Прежде я верила, что я особенная, что мне судьбой назначено совершить что-то необычное и великое, и я совершила нечто — а теперь оказывается, что моей роли там было не больше, чем у гончего пса, который бежит за зайцем. Почему я забыла, что произошло в тот день? Мы закрыли город, всё получилось, я сумела остановить путешественницу, которая хотела разрушить наш замысел, всё было правильно, если бы не беда с Сашкой… Но что именно с ним случилось?