Коварный искуситель - Моника Маккарти

– Конечно, ты сумеешь провести меня внутрь. Это ведь монастырь, а не замок, битком набитый стражей. Его защищают монахини, а не солдаты. Для тебя это вообще детская игра.

Лахлан не привык к такому безоговорочному доверию, и ему сделалось не по себе. Он не понимал, отчего ему так тревожно. До сих пор все шло как по маслу. Ему вспомнилась присказка, бытовавшая среди гвардейцев: «Во время боевого задания твердо можно рассчитывать лишь на одно: обязательно что-нибудь случится».

Пока что Бог миловал. Проснувшись наутро после бури, они с Беллой увидели солнечный свет. Выпавший снежок не замедлил их продвижения и ближе к полудню растаял. Они сменили лошадей южнее Эдинбурга и поехали в сторону Берувика уже на пятый день путешествия, опережая рассчитанное Лахланом время на полдня, а после короткой встречи с соглядатаем – тот еще раз подтвердил присутствие в замке Деспенсера – отправились в сторожку лесника возле ручья, которая пришлась кстати, когда они спасали Беллу. Больше всего радовало, что поблизости не было никого из его товарищей-гвардейцев.

Но почему дурное предчувствие никак не отпускало?

Впрочем, Лахлан догадывался, почему: слишком он был переполнен счастьем, черт возьми! И не доверял этому состоянию. Счастье заставляло его быть начеку, соблюдать осторожность из страха его потерять.

По обоюдному молчаливому уговору они с Беллой избегали говорить о будущем по одной и той же причине. Ей первым делом нужно было удостовериться, что дочь в безопасности, а ему – обеспечить безопасность Беллы. Наступит день, когда все закончится, но он помнил, что случилось в прошлый раз, когда он заговорил о будущем. И до сих пор ощущал укор совести.

Белла оказалась права: сам того не сознавая, Лахлан был сторонником традиционных отношений и хотел видеть ее своей женой. А раз она его любит, этого пока что достаточно.

– Меня беспокоит не то, как ты туда попадешь, а как выйдешь обратно. Что, если одна из монашек что-нибудь заподозрит и захочет взглянуть на тебя поближе? Что, если Комин выкинет какой-нибудь фокус? Я ему не верю.

Слова Лахлана, кажется, возымели желанное действие. Белла помрачнела, но успокоилась и, погладив его по щеке, сказала:

– И все-таки стоит рискнуть. Я должна хотя бы попытаться. Меня защитят мои обеты – то есть, обеты Маргарет. А если нет, у меня есть ты.

Видит Бог, он очень хотел оправдать ее доверие.

– Белла, я не волшебник, а всего лишь солдат. Есть преграды, которых не одолеть даже мне. И ты это знаешь лучше, чем кто бы то ни было.

Она побледнела: воспоминания о тюрьме были еще слишком свежи в ее памяти! – и Лахлан чертыхнулся.

– Прости! Я не нарочно. Просто хочу, чтобы ты была осторожна. Помни, что ты обещала меня слушаться.

– Ладно, твоя взяла: буду сидеть в сторожке, – с улыбкой пообещала Белла.

Он быстро чмокнул ее в губы.

– Какая послушная девочка!

В ответ она скорчила гримасу.

– Идите же, не то я стану передумаю и стану очень-очень непослушной!

Лахлан с улыбкой поцеловал ее еще раз, уже не столь невинно, и с большой неохотой оставил одну.

Поскольку до монастыря было мили две, он решил идти туда пешком: так привлечет меньше внимания, если кого-нибудь встретит поблизости, – а чтобы быстрее пробираться сквозь кусты и деревья, перешел на бег.

Во время боевых заданий гвардейцам нередко приходилось долгими часами бежать вот так, по пересеченной местности, вверх-вниз по холмам, в снег, дождь, под палящим солнцем. Однажды во время тренировки изверг Маклауд потребовал, чтобы они пробежали в полном вооружении от его замка Дунвеган вдоль берега до северной оконечности полуострова Уотерниш – а это пятнадцать миль – всего за два часа. И перед тем, как бежать обратно, дал всего пять минут на отдых.

Для Лахлана, который вырос на море и усвоил молниеносный стиль нападения своих предков, бег был делом естественным, как для Маккея верховая езда. Чертов горец мог бежать дни напролет. Лахлан, хоть и ненавидел тренировки – каждую их минуту, – вынужден был признать, что скорость и выносливость не раз выручали его.

И теперь он мог бежать часами и не считал это чем-то особенным, но, видит Бог, предпочел бы иметь надежную лодку!

Под стенами монастыря Лахлан сбавил ход. Обитель на горе Кармел окружали леса, до города было далеко, поэтому ничто не нарушало тишину. Не заметив ничего необычного, Лахлан все же соблюдал осторожность. Как он ни убеждал себя, что это обычное задание, тревога не отступала.

Оказавшись на опушке леса, Лахлан осмотрел окрестности. Светила полная луна, поэтому света было более чем достаточно, по крайней мере для него, обладавшего невероятно острым ночным зрением.

Монастырь состоял из трех основных зданий, расположенных вокруг центрального двора. От внешнего мира монахинь защищали стены высотой десять футов и ров с водой, окружавшие главные здания монастыря. Но стражи не было, а вход преграждали единственные запертые на замок ворота – слабая защита от вторжения, скорее помеха для чужого любопытного носа. Проклятье! Даже англичанину под силу справиться с этой ненадежной преградой.

Лахлан думал, что самым трудным будет оставаться незамеченным, как только он попадет внутрь. Мужчину в женском монастыре видно сразу. Темный балахон поможет спрятаться в тени, но огромный рост не скроешь! И, в отличие от обычных заданий, здесь не уладишь дело – в случае ошибки или нечаянной встречи – посредством кинжала. У него имелись свои запреты: например, он никогда не cмог бы убить женщину, тем более монахиню.

Он выжидал в темноте, наблюдал и прислушивался. Наконец, через полчаса, пробил колокол. Этого Лахлан и дожидался: призыв к вечерней молитве, все женщины соберутся в одном месте.

Выждав еще минут десять – нужно было удостовериться, что они все внутри церкви, – Лахлан двинулся в путь. Он выбрал ту сторону замка, где тень была гуще всего – в данном случае восточную, защищенную деревьями и высокой скалой за ними, – и вышел на открытое пространство. Ему предстояло преодолеть ярдов сто, где, покинув безопасный лесной приют, он будет виден как на ладони.

Проворно бросившись вперед, он без всяких осложнений достиг стены. Пользуясь щелями и неровными выступами в каменной кладке в качестве опоры для ног и рук, он вскарабкался на несколько футов вверх и, ухватившись за верхний край стены, подтянулся – нелегкая задача, учитывая тяжесть надетой брони и оружия, – но у Маклауда это было еще одним излюбленным видом тренировки, так что труда Лахлану это не составило.

Лежа пластом на плоской крыше шириной фута два, он замер, осматриваясь. Он находился над зданием, которое предположительно было жилым корпусом,