Любовь — всего лишь слово - Йоханнес Зиммель

— Ничего не понимаю! Алло… алло..! Оливер… Ты меня слышишь?

— Слышу нормально.

— Что? Что ты сказал? Ах, а я так радовалась…

— Мне так жаль, Верена. Клади трубку. Ничего не поделаешь.

— Может быть, ты хоть послушаешь, что я тебе скажу…

— Да.

— Я ничего не слышу! Барышня, барышня, что за безобразие?

Барышня не откликается.

— После того как ты бываешь у матери, ходи куда-нибудь развеяться, ладно? Только не напивайся! И веди себя хорошо. Не смотри на других женщин. Я ведь тоже ревнивая.

— Хорошо, Верена.

— С ума можно сойти с этой связью! Наверно, надо кончать.

— Я тоже так считаю.

— Что ты сказал? Ах, мне хочется плакать…

— Не плачь.

— К счастью, — Рождество за границей — веселый праздник. Это только у нас в Германии все так торжественно и чинно. Здесь и джаз, и конфетти, и воздушные шары, и уже полно пьяных. Я буду все время думать о тебе! Ты меня слышишь? Слышишь меня? Алло… алло… алло..!

Я кладу трубку.

К счастью, Рождество за границей — веселый праздник.

3

У меня два смокинга.

Тот, что получше, висит в шкафу в «Родниках». Другой, не такой новый, принадлежит к той одежде, что я всегда оставляю в Люксембурге, в гостинице, в камере хранения. Я надеваю смокинг и иду в бар. И здесь уже есть пьяные, и воздушные шары, и бумажные гирлянды, и веселые люди. Я пью коньяк. На душе у меня погано.

Коньячок идет хорошо. После трех рюмок мне становится лучше. Эхтернах — небольшой город. Я знаю, что Лиззи и отец всегда куда-нибудь идут в Сочельник. Найти их нетрудно. Они сидят в «Рикардо». Этот ресторан просто находка для того, кто хочет наблюдать за кем-нибудь. Он состоит сплошь из маленьких лож, обтянутых красным бархатом. Посетителей очень много, и мне приходится дать администратору очень большие чаевые, чтобы попасть за столик, откуда я могу наблюдать за обоими. Они меня не видят.

Подходит официант. Я заказываю так называемый «фирменный ужин».

— Ваш господин отец сидит вон там, — говорит официант. — Может быть, вы, месье, желаете, чтобы я…

— Нет, я не хочу, чтобы мой отец знал, что я здесь.

Официант также получает свои чаевые.

— Все в порядке, месье.

Отца я навестил в его шикарном доме в день своего приезда, вечером двадцатого числа. Я вручил ему книгу от его друга Лорда. («Дибук»! «Ах, как он меня порадовал! Я тоже должен подарить ему книгу! Ты захватишь ее на обратном пути?») Я посидел у отца полчаса. Уйти еще раньше не удалось, хотя он, как обычно, разобиделся, когда я объявил, что собираюсь остановиться в «Эдене».

— Потому что ты меня не любишь. И никогда не любил. У тебя нет ни малейшей привязанности ко мне.

Поскольку он говорит это каждый раз, я попросту не ответил.

Потом пришла тетя Лиззи. Она обняла и поцеловала меня в губы — отнюдь не как тетушка. По-другому она явно и не умеет.

— Малыш Оливер! Да что я? Взрослый Оливер! Да ты просто красавчик! Не делай только бешеные глаза. Я и так знаю, что ты меня ненавидишь! — Я опять не отвечаю, потому что и она говорит это всякий раз. — Ты ненавидишь меня, как чуму! Но меня это не смущает! А почему не смущает? Потому что я тебя люблю, очень, очень люблю…

Кстати, насчет красавчика: тетенька сама выглядит просто великолепно! Стройная, но с формами. Холеная. Сексуальная. Вызывающая. Раньше у нее были черные волосы. Сейчас они выкрашены в серый с серебряным отливом цвет. Они у нее были уже и рыжими, и каштановыми. Я ее ненавижу. Но по-честному: переспать с такой женщиной для любого мужчины должно быть удовольствием. Она абсолютно не меняется. Сколько ей лет? Сорок? Моей матери пятьдесят пять. А выглядит она на восемьдесят. Тетушке можно дать тридцать пять. Запросто…

Сидя в «Рикардо» и без всякого удовольствия поедая «фирменный ужин», я еще раз внимательно рассматриваю Лиззи. Великолепно накрашена. В платье, которое наверняка обошлось в целое состояние: спереди закрытое, а сзади с вырезом до самой… Одним словом — ясно. Украшения на руках, в ушах, на шее, в волосах — одним словом, вся в украшениях. Во взгляде мужчин, начинающих глядеть на тетку, появляется что-то голодное. А как она смеется! Как объясняется руками, звеня при этом браслетами! Как светятся ее красивые глаза! И как гоняет она официантов…

Папочка тоже не внушает мне ни малейших забот. И он совсем не изменился: громадный, толстый, краснолицый, громкоголосый. В великолепном настроении. Пьет немного сверх меры. Причем, видимо, постоянно. Под глазами у него я замечаю темные круги.

На длинных волосатых пальцах отца перстни. С бриллиантами. По две штуки на каждой руке. Лиззи бесконечно ему что-то внушает. У обоих хороший аппетит. Отец пьет, как бочка. Ест он неловко (как, впрочем, и всегда). У него с тарелки падает кусок мяса.

Лиззи выговаривает ему. Громко. Визгливым голосом. Я слышу каждое слово и другие тоже.

— Деревенщина, — говорит тетка моему отцу. — Даже есть не научился как следует! Стыдно за тебя! Возьми салфетку! Повяжись ей!

И поскольку сам он этого не делает, это делает она. На виду у всех людей. Я прямо-таки ощущаю, насколько ему все это приятно. Он целует ей руку. О, сколько есть способов доставить человеку радость!

4

После еды они едут смотреть стриптиз. Это заведение находится не в Эхтернахе. Знатоки знают, где расположен «Пигаль». Я следую за ними в такси.

Уже почти полночь, и все люди пьяны. «Пигаль» полон так, что яблоку негде упасть. У моего предка, конечно же, заказан лучший столик у самой площадки для танцев. Здесь мне нечего бояться, что они меня засекут. У стойки бара я снова пью коньяк. У него вкус болотной воды. Папаша пьет шампанское. И без устали, словно восемнадцатилетний, танцует с подругой своей юности. Буги. Румбу. Ча-ча-ча. Любой запыхался бы. Но не мой отец.

Мужчины пожирают Лиззи глазами. В своем черном шелковом платье в обтяжку она выглядит непристойно. Лицо моего предка мало-помалу приобретает окраску вареного рака. Пот течет у него со лба, но держится он железно. Лиззи ходит кругами вокруг него, хлопая в ладони и выкрикивая: «Оле!»

Рядом со мной толстая дама говорит своему немолодому спутнику:

— Посмотри вон на того старого парня! На что он способен! А ты?

— А у меня астма.

— С ним самая обычная шлюха. Но хороша. Должна признать!

— Наверно, какой-нибудь крупный денежный мешок.

Эта пара, должно быть, не местные. Иначе бы они знали, кто такой этот старый парень и его самая обычная шлюха. В Эхтернахе и окрестностях их знает каждый.

Интересно, моя мать все еще беседует с доктором Валлингом о финансовых проблемах?

Тем временем пара, привлекающая к себе всеобщее внимание, возвращается за свой столик. Лиззи ругается. У них снова ссора. Конечно, наигранная. Но громкая! Все должны слышать, иначе мой папа не получит никакого удовольствия. О, мой папа…

— Еще один двойной…

— Сейчас, месье.

Господа наперебой приглашают тетечку. Она никому не отказывает. И с каждым танцует так, словно она его любовница. Так, собственно, всегда и было. Мой отец сидит за столом с осоловелым взглядом, пьет шампанское, поднимая в ее сторону бокал и желая ей здоровья. В какой-то момент другие пары удаляются с танцплощадки, а на ней остается лишь тетя Лиззи с каким-то молодым человеком. И они выдают потрясающую румбу, тут надо отдать справедливость.

Вся публика хлопает, и больше всех — мой отец. Когда Лиззи после очередного танца возвращается к столу, он каждый раз целует ей руки. После румбы она приводит с собой молодого партнера. Тот присаживается за стол, дует отцовское шампанское и ведет себя так, словно моего предка тут вовсе и нет. Папаша внезапно бледнеет и вскакивает. Тех двоих за его столом это не волнует. Мимо меня мой предок, шатаясь, идет в туалет. Меня он не видит.

За столом молодой человек изощренно целует тетеньке ладони, а потом шею. Он что-то пишет на клочке бумаги. Конечно же, телефонный номер и адрес. Она прячет записку. Потом они идут танцевать. Когда отец возвращается, за столом никого нет. Интересно, мать уже спит? Может быть, во сне она разговаривает с доктором Валлингом о том, какой будет свадьба, после того как мой отец помрет, а тетя Лиззи будет сидеть в тюрьме?

— Ча-ча-ча! — весело кричат музыканты.

5

Около пяти часов утра начинаются выступления. Выходят и раздеваются черные, коричневые и белые девушки. Они дают себя раздевать. Раздевают друг друга. Блондинка раздевает черноволосую. На блондинке коротенький черный дождевичок. Она необычайно нежна к черноволосой. Поцелуи. Объятия.

Когда черноволосая раздета догола, блондинка сбрасывает с себя плащик и тоже оказывается совершенно голой. Они принимают позу, в которой женщины любят друг друга. И свет гаснет.