Судьба - Николай Гаврилович Золотарёв-Якутский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вскоре стачком выработал от имени всех бастующих требования к администрации: продолжительность рабочего дня — восемь часов, оплату работы производить один раз в месяц, наличными; рабочим, занятым на подземных работах, повысить заработок на двадцать-тридцать копеек; все вопросы, касающиеся заработной платы и организации питания рабочих, администрация должна будет решать совместно с выборными от рабочих; разрешить рабочие собрания и выпуск рабочей газеты.
Однажды вечером к Федору домой пришел Трошка. Федор и Майя обрадовались нежданному гостю, посадили его за стол и стали поить его чаем. Трошку любили и уважали на прииске. Федор гордился, что дружен с таким человеком.
После чая Трошка не спешил уходить. Майя, не вмешиваясь в разговор мужчин, мыла посуду. Она видела, как Трошка вытащил из-за пазухи какую-то бумагу и показал Федору. Потом сказал:
— Прочитай это лесорубам. Пусть тоже знают.
Федор, не говоря ни слова, взял у Трошки бумагу и тоже спрятал за пазуху.
— Что он тебе дал? — спросила Майя, когда Трошка ушел.
Федор без слов показал Майе бумагу. Это были требования стачечного комитета к администрации корпорации.
Майя прочитала бумагу вначале про себя, шевеля губами, потом вслух. Как ни далека была жена Федора от жизни приисковых рабочих, она поняла, что в бумаге пишут о таком, о чем не следует говорить на всех перекрестках. И если узнают, что Федор читал эту бумагу лесорубам, — быть беде. Майе стало страшно.
Федор понял состояние Майи, скомкал бумагу, чтобы бросить ее в печку. Майя остановила его. С одной стороны, ей было лестно, что сам Трошка доверяет ее Федору, с другой — она боялась за мужа. Но если Федор сделает то, о чем его просят, осторожно, предупредит лесорубов, чтобы те молчали, может, и обойдется.
Майя сказала об этом Федору.
— А если пронюхают и посадят в острог? — заколебался Федор. — Что тогда будет с вами?
Майя через силу улыбнулась:
— А ты сделай так, чтобы не пронюхали.
У Федора на душе стало легче. «Значит, Майя не против, чтобы я помогал Трошке», — с теплотой подумал он, ласково глядя на жену.
— Я поеду к ним на ночь. Ладно? — сказал Федор.
Майя, помолчав, ответила:
— Делай, как лучше.
Когда Федор приехал к лесорубам, те еще не ложились спать. Федора встретили громкими, радостными возгласами.
— Ну что нового на приисках? — спрашивали у него.
— Погодите, дайте согреться. — Федор подошел к печке.
Ему налили горячего чая, подбросили в печку дров, потеснились, чтобы гость сел.
— Как там забастовка?
— Говорят, меня могут в острог упрятать, если казаки узнают, что я рассказываю вам о забастовке, — вместо ответа сказал Федор.
— А откуда они узнают? — спросил самый пожилой лесоруб Иван Чэмэй.
— Да мало ли что?.. Кто-нибудь проговорится.
— Да ведь здесь все свои.
Федор достал из-за пазухи бумагу, которую дал ему Трошка, с грехом пополам стал читать ее про себя по-русски и вслух переводить по-якутски.
Слышно было, как в печке потрескивали дрова.
— Вот это разговор! — с восхищением сказал Чэмэй, когда Федор кончил читать и переводить. — Вот так русские!
Федор слышал возбужденные голоса:
— Не дают себя в обиду!..
— Ах, какие молодцы!..
— Нам бы с ними заодно!..
…Утром, когда Федор привез на прииск лес, к нему подошел Трошка и спросил, был ли он у лесорубов.
Федор редко улыбался, но на этот раз показал Трошке ровный ряд белых зубов:
— А как же? Был.
— Что говорят лесорубы?
Федор огляделся, желая убедиться, что их никто не слышит:
— Говорят, нам бы заодно с русскими.
— Дело говорят, — одобрил Трошка и как бы мимоходом сказал: — Нынче вечером приходи в баню Липаевского прииска. Буду ждать тебя.
— Ладно, приду, — ответил Федор.
Вечером Федор не стал мешкать, распряг оленей, отпустил их в лес, а сам заспешил домой.
Дома Федора, как всегда, встретили радушно. Семенчик забрался к отцу на колени и попросил спеть. Пел Федор сыну всякий раз одну и ту же песню, но Семенчику не надоедало ее слушать.
Пока Майя накрывала на стол ужин, Федор пел сыну о большой росомахе, прыгающей с дерева на дерево. Вот она прытко соскочила на землю, рысью помчалась по опушке — за Семенчиком.
Семенчик прижался к отцу, прячась от росомахи.
Увидели росомаху папа с мамой и закричали: «Стой, злодейка, стой, обжора, не смей трогать Семенчика!»
Испугалась росомаха, на дерево — прыг и скрылась.
— Вот и песне конец. — Федор подбросил сына вверх и поставил на пол. — Давай будем ужинать.
Пока поужинали, на дворе стало темно. Федор посмотрел в окно и стал одеваться.
— Далеко собираешься? — спросила Майя.
— Да нет, — неопределенно ответил Федор. — Я сейчас вернусь.
— Ночью запрещено ходить. Или ты забыл?..
— Мало ли что нам запрещают, — сердито ответил Федор. — А если нужно.
Майя опешила. С ней никогда Федор так не разговаривал. Она даже не нашлась, что сказать ему.
«Ни за что ни про что обидел Майю, — с досадой подумал Федор, злясь на себя. — Ничего бы не случилось, если бы я ей сказал, что иду к Трошке на разговор в липаевскую баню. Но она бы стала расспрашивать: на какой разговор, почему на ночь глядя. А он сам не знает, зачем Трошка его пригласил».
Федор, прижимаясь к баракам, пробирался к окраине прииска. Он миновал один барак, второй, третий. Впереди, впотьмах, послышался скрип снега и разговор. Кто-то шел навстречу.
«Патруль», — мелькнула у Федора догадка.
Справа, почти у дороги лежала куча дров. Федор метнулся к кое-как сваленным поленьям и присел за ними.
К дровам подошли два казака.
— Присядем, отдохнем малость, — сказал один из них.
Федор тихонько прилег прямо на снег. Снег оглушительно заскрипел. У Федора похолодело в груди. Патрульные, к счастью, не услышали, воротники их полушубков были подняты.
«Еще чего доброго попадусь, — подумал Федор. — Беды тогда не оберешься». Он стал соображать, что он им скажет. «Скажу, искал оленей…»
Казаки сидели шагах в пяти от него и вели мирный разговор о рыбной ловле. Один из них хвалился, что знает местечко, где полно сигов, и обещал показать. Второй, зевая, говорил, что он предпочитает сигов жареных, а ловить их в проруби — дело не очень завлекательное. Первый доказывал, что нет более интересного занятия, чем рыбная ловля.
— Каждый по-своему с ума сходит, — глубокомысленно заключил напарник рыболова. — Кто рыбной ловлей, кто скачками, а господин Тюменцев пристрастился девок портить. Сказывают, у него есть палка с зарубками, так он ее всю изрезал. Что ни девка — зарубка. —
