Мне – 65 - Юрий Никитин

Ребята в Южном Бутово перехватили на дороге, сунули книжку для автографа. Два парня и девчонка, явно общая, теперь это нормально, лица всех троих усеяны бусинками и кольцами: в носу, на переносице и даже на щеках.

Я смолчал, но, видимо, по взгляду все поняли, один сказал запальчиво:

– Сейчас это клево!.. Старшее поколение не понимает…

Я покачал головой:

– Вот сейчас ждете, что этот старый пердун начнет зудеть о том, какая молодежь пошла не та, какие все гадкие… черт-те что творят… Эх! Как раз напротив. Это не ваше поколение, а мое совершило сексуальную революцию, добилось свободы полов, свободы в прическах, одежде, модах. Но мы добивались этого через тюрьмы, через побои в милиции, через увольнения с работы, а из университета так называемых стиляг исключали!.. А чем вы рискуете с этими кольцами или когда красите голову в зеленый цвет?

Ребята переглянулись, один буркнул с неуверенностью:

– Ну, фыркают…

Девчонка хихикнула:

– Ничем… И это здорово!

Я указал на ребят.

– А им хотелось бы, чтобы хоть какая старушка фыркнула неодобрительно. Но не больше, не больше… А то вдруг еще палкой вдарит. Кольца в носу – этого достаточно, верно? Бросаете вызов современному обществу!

– Да, – пробормотал один. – А разве не так?

– Разве это вызов? – спросил я. – Если кого и раздражаете, то не революционностью, а как раз ее отсутствием! Вы не молодежь, а старики – старые, слабые, робкие. Да попробуйте что-нибудь покруче!.. Скажем, принять ислам и отстаивать среди людей, которые по тупости ничего не знают, кроме своего огорода и своего православия. Не нравится ислам? Тогда попробуйте восстановить славянское язычество, выберете место и поставьте столб Сварогу или Перуну, восстановите касту волхвов и воинов… И это не нравится? Тогда возглавьте борьбу против ислама, против язычества, потому что ислам – давно сила, а язычество набирает силу теперь. Но у самых крутых из вас революционности и вызова обществу хватает только на то, чтобы разбить стекло у припаркованного на ночь у обочины автомобиля, украсть приемник или даже влезть и прокатиться с ветерком. Да и то по пьянке, у трезвых даже на такое отваги не хватает!

Он испуганно отшатнулся.

– Нет-нет. Мы так не делаем!

– Ну вот, – буркнул я, вспоминая, как в детстве грабили ларьки и магазины, – даже на это смелости нет….

Так недолго и поверить в то, что вся цивилизация подчиняется моей воле. Я ненавидел галоши и кальсоны, и их не стало. Ненавидел пиджаки с подкладкой из конского волоса – их не стало, пришли те, о которых мечтал – джинсовые куртки.

Восхищался США и ненавидел СССР: США вошли в силу, а СССР исчез. Жаждал много фантастики на прилавках – вот она, появилась наконец. Похоже, Творец меня любит, раз уж убирает из мира те мелочи, что меня раздражают, а значит – потребует от меня потом чего-то серьезного, когда придет пора расплачиваться. И вот сейчас я, прекрасно понимая, что он расчищал передо мной дорогу… могу ли предаться простейшим радостям, которые почему-то называют человеческими, хотя они свойственны именно животным: вкусной еде, отдыху, сексу?..

В мире, где правил партаппарат, где в писательском мире ценилось не умение писать, а умение пробиться в печать, завязать отношения с редакциями, у меня не было шансов, и Творец уничтожил для меня эту систему, заменив ее такой, где начали ценить именно книги, а не умение автора подлаживаться под всемогущего издателя. И мои книги пошли по нарастающей вверх. Без всякой раскрутки, рекламы, без интервью в газетах – медленно, но с каждым годом все шире по стране, с каждым годом все больше тиражи, с каждым годом все больше влияния. Естественно, он что-то потребует от меня взамен, а я, похоже, уже делаю то, что Он от меня ждет.

Для того, чтобы иметь возможность публиковаться, многие авторы устраивались в издательства редакторами, младшими редакторами, техническими работниками, хотя бы курьерами. Все это давало больше возможностей, чем приход «со стороны». Некоторые, пройдя всю лестницу взяток, унижений и соглашательства, поднимались на самый верх: становились главными редакторами и директорами. Разумеется, с одобрения ЦК КПСС – высокие кандидатуры утверждались только там.

Этим открывался доступ к неограниченным публикациям, государственным премиям, раздаче слонов. Имена пробившихся гремели в печати и по телевидению, а обладатели этих имен всегда за столом с красной скатертью.

Положение было безвыходное, приходилось продолжать продавать рукописи, тем и жил, после чего Бог увидел, что мне хреновее некуда, и разрушил эту систему. Пришла та, о которой мечтал в детстве. Я пишу что мне нравится и как мне нравится, а издательство звонит и спрашивает тонким голосом: ну когда же вы, любезный Юрий Александрович, да закончите свою новую книгу? Вы ж не забудьте, что у нас гонорары выше, чем у конкурента, и тиражи больше… А я генеральским басом отвечаю так это вальяжно: да-да, вот через две недели заканчиваю, скину на емэйл. Мне тут же: гонорар вам выплатим сразу же, как принесете, весь до копеечки! А то хотите, выплатим все авансом?

Конкурентные издательства, кстати, не забывают периодически проверять: не ухудшились ли мои отношения с издательством, не могу ли я соблазниться на их посулы и перейти к ним… Ну разве не жизнь для писателя?

И вот сейчас, рискуя снова нарваться на обвинение, что Никитин впадает в маразм, повторяет то, что уже говорил как-то, я все же повторю: пишите хорошо, пишите лучше, пишите интересно – и вам не придется «пробивать» рукопись! Поймите, хорошо написанная рукопись так же нужна издателю, как и вам. Ни один издатель не отвергнет рукопись, что принесет ему прибыль. И вам хорошо написанная принесет славу, тиражи, высокие гонорары.

Рак унес двух молодых и очень агрессивных ребят, что особенно яро набрасывались на меня в Инете, пробовали заваливать спамом, порнухой, от одного осталась пара книг, от другого – пиратская библиотека. Нельзя сказать, что меня порадовала их смерть: я предпочитаю, чтобы враги жили долго и видели, что посрамлены.

Я не знаю, как Творец уничтожит то положение дел, какое сейчас доминирует в мире, но оно мне активно не ндравится, а это значит, что ряд гнойников будет уничтожен. Не знаю как, однако это будет сделано.

Я отмахнулся:

– Да пустяки, просто клякса.

– А что такое клякса? – спросила она.

Я открыл рот и… закрыл. В самом деле, как объяснить, что такое клякса, человеку, родившемуся в век компьютеров? Даже устаревшие ручки, которыми иногда все еще пишут, давно шариковые, заправленные пастой, что в принципе не могут оставить клякс. А кляксы – это из мира Пушкина и Дюма, когда писали гусиными перьями, макая в черную жидкость, чтобы эта жидкость была видна на белой бумаге. Эту черную жидкость так и называли – чернила, ибо она чернила, зачернивала. Понятно, что надо было быть виртуозом, чтобы макать самый кончик пера. Иначе либо подцепишь черной жидкости слишком мало, хватит на одну букву, либо много – и тогда с кончика пера сорвется крупная капля, что безобразным пятном расплющится на бумаге, испортит уже написанное.