Архитектура для начинающих (СИ) - "White_Light_"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Переключив на громкую связь, Ольга сдается:
— Чего тебе?
В эфире Золотарева слышен шум, отдаленно напоминающий музыку — нечто среднее между линкин парком, металликой и натужным ревом дизельного двигателя.
— На той заправке, следующей, стой, — отрывисто доносятся Мишкины слова/команды.
— И не подумаю, — пожимает плечами Кампински.
— Я тебя в зад сейчас долбану! — успевает крикнуть Миха и даже слегка сократить расстояние, прежде чем Ольга прервет соединение.
Показав бывшему другу фак, Кампински отрывается, мысленно признает, что такая скорость здесь «не есть хорошо», но и с Золотаревым беседовать посреди трассы на отстраненные или определенные темы никак не входит в ее планы. То, что он не в адеквате, читается по всем невербальным признакам. Участвовать в его безумии ей сейчас неинтересно.
Золотареву ничего не остается, как лететь следом, ожидая подходящего момента.
До Москвы остается меньше половины пути.
Свесив ноги с кровати, Нина Андреевна потягивается, зевает и поднимается, стараясь попасть ногами в тапочки с первого раза — примета такая, значит, день удачный будет, и задуманное дело обязательно выгорит.
Левый тапок перекосился, пришлось нагибаться, поправлять его руками.
«Это Ритка, — вздыхает женщина, — будь она неладна», — встает на ноги, поправляет ночнушку, накидывает халат поверх и идет в туалет. Позади в кровати досматривает свои сны ее первый и единственный мужчина. Постаревший, давно уже не страстный, но привычный, родной и даже любимый.
«Так продолжаться не может»,— она не смотрит в зеркало — что там хорошего? С каждым новым днем очередные морщинки забот, сединки проблем.
«Отпустила Мишку пожить/успокоиться и что из этого вышло? — Катерина!»
— Вот ведь свинья оказалась! — ворчит женщина, кряхтит, усаживаясь на унитаз. — Только маленькую щелочку в заборе нашла, так весь огород изнахратила своим рылом. От соседей теперь не скроешься никуда после вчерашнего скандала, когда она с голой жопой через заборы скакала от собственного мужа из Мишкиного дома.
— Позорище! — Нина прикрывает глаза, на душе становится легче — «пусть мужики думают себе, что хотят, но в жизни ясно одно — как женщина решит, так и будет».
Спустя два часа она выходит из дома готовая ко всему.
Муж благополучно собран и отправлен на работу.
Дочь поставлена в известность и поддержит информационный фронт.
Денег в гомонке и зарядки в телефоне достаточно. Решимости — хоть отбавляй!
А Городок, конечно, изменился за последние пятьдесят лет, но все равно остался прежним — ее Городком. Просто повзрослел вместе, заматерел, обзавелся новыми детьми-районами.
«А вон там когда-то они с мамой и сестрой ели мороженое по выходным и караулили отца. Он с друзьями ходил болеть за их футбольную команду на городской стадион, а после матча норовил сбежать в пивнушку, дабы отпраздновать победу или запить поражение.
Позже стадион заброшенный стоял, потом его трибуны оккупировали спекулянты в девяностых, потом хулиганы, а после вовсе снесли, когда одна компания отморозков сожгла на футбольном поле другую компанию себе подобных….»
«Хотя стадион-то не виноват был в людской дикости…»
Теперь здесь три новых дома, построенных компанией мужа и ехидно прозванных в народе «шукшинскими».
А еще здесь любовница Мишкина живет, почитай — вторая жена — Джамала.
Подходя к остановке, Нина Андреевна думает о том, что, может быть, и впрямь было бы лучше поженить их тогда еще, после выпускного…
Это глупые детки думают, что об их делишках взрослые не догадываются, а родители знают многое и если молчат, то лишь по своим взрослым соображениям.
«Теперь уже поздно, — женщина оглядывается на подходящий автобус. — Отболело у нее. К Мишке она теперь ни за что не вернется. И чего его только в Ритке привлекло?»
Оплатив проезд, Нина Андреевна проходит в середину, занимает свободное место — путь неблизкий предстоит и нелегкий.
На подходе к Москве пришлось сбросить скорость. Движение здесь плотнее, ограничителей больше, камер.
Мишка не выдохся. Судя по всему, включил ненадолго остатки мозга, что само по себе не может не радовать.
Рита отписалась о том, что договор в силе, и она уже завтра готова к переезду на питерскую квартиру.
Талгат коротко ответил «на месте».
Вера прислала жаркое приветствие/пожелание доброго утра и скорейшей встречи.
«Странное я существо, — усмехается сама себе Кампински. — И вроде все хорошо, а выискиваешь в слове каждого подвох».
Мозг у Золотарева обязательно выключится — это ясно, как белый день. Ему нужен сейчас кто-то виноватый. Ольга — претендент номер один.
Рита слишком быстро согласилась — значит, плохо подумала или просто поругалась вчера с мамой (Диана — женщина со стальным характером), и это ее решение еще может и будет не единожды пересмотрено.
Талгат «на месте» — ну, молодец! Эти два слова создают жизнерадостный прогноз лицезреть его кисляк всю предстоящую половину дня.
«Хотя можно объединиться с тобой против Золотарева и вообще соскочить потом, оставив вас наедине».
— Только эти засранцы мне весь проект попортят своим «острым личным неприязнем», — Ольга сворачивает на относительно тихую улицу, ведущую к ее району (есть еще время заехать домой, принять душ) — и остается Вера с этой неизменной своей надеждой на любовь.
Проснувшись рано утром, словно очнувшись не ото сна, а от глубокого обморока, Рита поднялась с кровати, открыла окно. С ее второго этажа виден только туман, густой, как молоко и лишь слегка подсвеченный первыми солнечными лучами. Часы констатировали 06:01.
Прихватив запасное одеяло, Рита ныряет в тепло к спящей в широкой «гостевой» кровати дочери.
Утро вечера мудренее — без сомнений!
К общему мнению вчера так и не пришли, но «это уже ничего не изменит. Назад мне дороги нет. Я это признаю для себя, и мама признает со временем».
А творческая часть души уже отпустила все якоря семейного груза проблем. Она уже мысленно сносит фанерные стены бывшей Питерской коммуналки, обдирает до самого кирпича несущие, меняет окна, пол, потолок…
«Странная квартира! — делится впечатлением внутренний голос. — Странная история, этот их круглый подъезд…» — в памяти олицетворение времени застывает в спирали лестничных маршей и уходит куда-то вверх, наверное, до самого Олимпа.
— Питер вообще жутко странное место, — тихо вздыхает Рита, по спирали вновь возвращаясь к исходнику. — «Ремонт и дизайн, это хорошо, но что будет с нами? Со мной и тобою? — перебирает пальцами Сонины волосики. — Ты тоже вырастешь, как и я у мамы однажды. Ты уже чуть-чуть изменилась за тот месяц, что я почти тебя не видела, зависая в своих чувствах и бедах. Ты загорела. Научилась прыгать через ступеньку и еще, совсем как я, закусывать губу, не желая иногда спорить с бабушкой».
Глядя на такую серьезную маленькую дочку, Рита едва сдерживает противоречивые желания — расплакаться, разбудить, зацеловать ее носик сопящий и спросить: — «Солнце мое, что я делаю?»
Продолжением этой именно мысли звучит прямой и недвусмысленный вопрос свекрови. Нина Андреевна одна приехала, без группы поддержки в виде мужа и сына, поговорить с невесткой «заглянуть ей в глаза» и спросить:
— Что ты делаешь, Рита?
Диана оставила их одних, но, наверняка, ходит рядом, за дверью, прислушивается.
Павел Юрьевич со Стефаном и Соней пошли зачем-то на пруд.
— Исправляю ошибки свои, Нина Андреевна, — тихо и твердо отвечает женщине Рита. Но последняя не согласна.
— Ты их делаешь, — отрицательно качает головой. — Новые, ужасные ошибки. Ведь это именно ты начала. Стала сбегать, уходить… Что ты хотела доказать? Чего тебе не хватало?
Странно, но Нина Андреевна словно не помнит их с Ритой последней встречи, когда Рита приезжала за собственными вещами, а сама Нина Андреевна устроила безобразный скандалище с проклятиями, обвинениями.
Может быть, в чем-то она и права, Нина Андреевна. Может быть, даже во всем, но больше всего Рите хочется сейчас встать и уйти, а не переливать в сотый раз из пустого в порожнее. Для себя она уже все решила. Рита всегда была такой – терпеливой, уступчивой, отходчивой, но если доходила до определенной черты, то назад уже пути не могло быть – уходила без оглядки, безвозвратно.
