Седьмая жертва - Алан Джекобсон

– Латентные отпечатки – это здорово. У меня такое ощущение, что этот парень отметился в нашей системе. И если я прав, зарегистрированные отпечатки дадут нам его полное имя и фамилию, и тогда мы отправимся за ним в погоню. Ты где сейчас?

– Сижу дома у Робби. Но мне надо заехать в лабораторию, чтобы отвезти туда фото и конверт. Должна вернуться сюда примерно в половине двенадцатого.

– Только не заезжай к себе домой. Встретимся в оперативном центре.

– Да, его теперь можно назвать моим вторым домом.

– Карен, вот еще чтo… Ты отлично поработала. Мои поздравления.

Карен приехала в штаб-квартиру оперативной группы без четверти двенадцать, оставаясь на ногах вот уже восемнадцать часов. Впрочем, сна у нее не было ни в одном глазу, и она совершенно не чувствовала усталости. Она мысленно прокручивала в голове различные варианты развития событий, пытаясь совместить составленный ею же психологический портрет с тем, что она знала о своем отце, – а это было меньше, чем ничего. Позвонив Тиму Медоузу. она сообщила ему, что обнаружила новые улики и доказательства по делу Окулиста, которые необходимо проанализировать немедленно.

– Если я правильно тебя понимаю, то для того, чтобы обработать твои находки, нам понадобится эксперт по латентным отпечаткам, корректор четкости изображения, кто-нибудь из Отдела оспариваемых документов… Я должен буду посадить на это дело трех человек, если результаты тебе нужны вчера.

– Передай им мою вечную благодарность.

– Пожалуй, это слишком много.

– В таком случае скажи им, что чем быстрее мы получим результаты, тем раньше подозреваемый окажется под замком.

– Эту сказку они слышали уже миллион раз, Карен. Ладно, это уже моя головная боль. Сначала мы займемся латентными отпечатками, чтобы посмотреть, нет ли кого-нибудь подходящего в нашей базе данных. Не переживай, мы сделаем все, что можно, – заверил Тим.

Когда она прибыла в штаб-квартиру, у входа ее уже поджидал один из экспертов. Он молча принял у нее материалы и ушел, не сказав ни слова. По его виду можно было безошибочно заключить, что перспектива сверхурочной ночной работы его отнюдь не радовала.

Зато в оперативном центре ее ждал совершенно другой прием. Едва Карен перешагнула порог, как собравшиеся приветствовали ее аплодисментами и радостными криками – все, включая Дель Монако, который по случаю позднего времени был одет в спортивную куртку и брюки. Про себя Карен поразилась тому, насколько лучше его расплывшаяся фигура выглядела в строгом костюме.

– Полагаю, теперь можно отозвать хвост, который мы приставили к Хэнкоку, – сказал Бледсоу, черным маркером обводя на доске фамилию бывшего начальника службы безопасности и вычеркивая его из списка подозреваемых.

– Давайте сложим все кусочки воедино и посмотрим, что у нас получается.

Карен опустилась на свободный стул рядом с Дель Монако.

– Начнем. Вот вам моя теория. Моя биологическая мать, Элеонора Линвуд, знала, что мой отец неудачник и что от него лучше держаться подальше. Фактически она сказала мне это открытым текстом во время нашей встречи. Если этот Патрик приходился мне отцом и был каким-то образом связан с Линвуд – или брачными узами, или простым сожительством, – она могла забрать меня, не сказав ему ни слова. И если – еще одно «если» – все действительно обстояло таким образом, то можно предположить, что он разозлился и возненавидел ее. Пожалуй, можно утверждать, что он так никогда и не простил ее.

– Не исключено, что он искал ее всю жизнь, – добавил Дель Монако. – Хотел выследить ее и расквитаться с нею. Этим можно объяснить личные мотивы при убийстве сенатора, ведь он расправился с нею намного более жестоким образом, чем со всеми остальными. Судя по старой фотографии Линвуд, которой мы располагаем, можно утверждать, что каждая из жертв походила на нее в молодости. Брюнетка, волосы до плеч, стройная фигура, симпатичное личико. Они все казались ему воплощением и продолжением Линвуд. Такой, какой он запомнил ее в молодости.

– Уж что-то слишком долго он холил и лелеял свою ненависть, – заметил Робби.

– Чересчур долго, – согласился Дель Монако, поудобнее устраиваясь в своем кресле. – У человека, склонного к столь безудержному проявлению насилия, как этот парень, ненависть достигла такой точки кипения, что он больше не мог ее сдерживать.

– И как же сюда вписывается его любимое сообщение? – осведомилась Манетт. – Или Линвуд была для него носителем вселенского зла? Сосудом нечистот?

Карен отрицательно покачала головой.

– Все было совсем не так. Кровь – да, но не вирусная инфекция. «Это здесь, в крови» означает генетическую связь. Кровное родство. Или, может быть, эти слова относятся ко мне, к тому, что я работаю над делом. У меня есть старая фотография, на которой святы Эмма и Линвуд, и у обеих на шее совершенно одинаковые медальоны. Сейчас в лаборатории эксперты обрабатывают этот снимок, улучшают его четкость и контрастность. Как вы помните, мы обнаружили один медальон в заднем проходе у Линвуд, а второй нашелся среди безделушек, которые Эмма оставила себе на память. Совершенно очевидно, что убийца знал об этих медальонах. Должно быть, он каким-то образом заполучил тот, что принадлежал Линвуд, и все эти годы хранил его.

Бледсоу поднял трубку радиотелефона.

– Я распоряжусь поставить пост у дверей комнаты Эммы в доме престарелых, пока мы не посадим этого парня за решетку. Как называется это место?

– «Серебряные луга», – ответила Карен, и он начал набирать номер.

– Итак, что у нас получается с твоим списком? – спросил Дель Монако.

Робби, сидевший на краешке стола, протянул руку назад и взял желтый блокнот.

– Пятьдесят два Патрика. Один из них, некто Патрик Фаруэлл, действительно проходил по реестру заключенных, отбывавших срок в исправительной тюрьме строгого режима «Веландиа». Вышел на свободу в семьдесят девятом году по условно-досрочному освобождению, после того как отсидел два года за изнасилование. В начале восьмидесятых выпал из поля зрения полиции, и больше о нем ничего не известно.

– Сколько лет этому малому? – поинтересовалась Манетт. Подобно Дель Монако, она была одета в спортивные брюки и теннисные туфли, но, в отличие от психолога, на ней это смотрелось прекрасно и лишь подчеркивало достоинства ее стройной фигурки.

Робби перевернул несколько страниц.

– Судя по данным, что у нас на него есть, он родился восьмого августа сорок седьмого года.

Синклер выпрямился.

– В яблочко! Это наш клиент.

Бледсоу повесил трубку и сообщил:

– Все нормально, патруль уже выехал в «Серебряные луга».

– Одну минуточку! – вмешалась Манетт. – Но ведь это не вписывается в составленный тобой портрет. Или я ошибаюсь?

Она смотрела на Карен, раскинув руки в стороны и держа их ладонями кверху, словно бы радуясь тому, что профиль-портрет оказался неверным.

Карен наклонила голову.

– Разница в возрасте представляется несущественной…

– Ну вот, так я и знала. Сначала ты говоришь, что возраст убийцы находится в пределах от тридцати до сорока лет, а теперь, когда ему оказывается шестьдесят один год от роду, уверяешь, что это не имеет решительно никакого значения!

– Если ты дашь мне закончить, я объясню, что имею в виду, – спокойно заявила Карен. – Мы знаем, что Фаруэлл отсидел срок за изнасилование. Если он тот, кто нам нужен, я готова держать пари, что он сидел и в других тюрьмах, может быть, под другим, вымышленным, именем, или в другом штате, за аналогичные преступления, связанные с сексуальным насилием. Если это действительно так и он провел значительную часть жизни в каталажке, этим и объясняется разница в возрасте.

– Как это? – непонимающе поинтересовался Бледсоу.

– Мы обнаружили, что после того, как сексуальный насильник попадает в заключение, в эмоциональном смысле он не взрослеет, хотя физиологически и хронологически становится старше. Поэтому, хотя мы и ищем сорокалетнего мужчину, которому на самом деле исполнилось уже шестьдесят, в случае, если он отсидел примерно двадцать лет, с эмоциональной точки зрения в момент его выхода на свободу ему по-прежнему сорок лет. А поскольку мы анализируем поведение, которое является функцией наших эмоций, то он вполне соответствует составленному портрету.

Манетт пренебрежительно отмахнулась.

– Опять эти мумбо-юмбо психологические выкрутасы. У тебя найдется оправдание на все случаи жизни, верно? Неужели ты не можешь прямо и честно сказать, что ошиблась?

– Это ровным счетом ничего не изменит, – решительно поставил точку в споре Бледсоу. – В данный момент я готов принять объяснение Карен. Давайте двигаться дальше.

Синклер положил руку на свой счастливый талисман – баскетбольный мяч, подаренный ему самим Майклом Джорданом, – и прищурился.