Лист - Дёрдь Гаал

На этот раз молодой профессор академии Енё Хубер-Хубаи. Вот как он вспоминает об этих незабываемых днях:

«Вся знать Антверпена столпилась вокруг Листа, принимавшего эти знаки внимания с достоинством короля. На следующий вечер устроили в честь Мастера музыкальный вечер в зале «Societe de la Grande Harmonie», вмещающем три тысячи человек. Концертом дирижировал Нетер Бенуа, директор Антверпенской королевской консерватории. Когда вошёл Лист, весь огромный зал поднялся с мест. Оркестр играет бельгийский национальный гимн, затем начинается исполнение «Детской оратории» Бенуа с участием тысячи детей в белых одеждах.

На следующий день прогулка на яхте по реке. Я стоял рядом с Мастером. Неожиданно он воскликнул: «Очень красиво, и всё же насколько красивее наш Дунай!»

Енё Хубаи был свидетелем героизма Мастера, «с удивительным молодым задором» исполнявшего Шопена в одном из концертов в Антверпене. Зато «веймарский страж» Паулина Аппель с ужасом отметила, как буквально на её глазах Лист начал быстро сдавать. Однажды, спускаясь по лестнице дворцового сада, он поскользнулся, упал и получил много ушибов.

Сердитый, обиженный Бюлов — первый, кто спешит ему на помощь: он велит своей дочери Даниеле немедленно выехать из Байрейта в Веймар и быть постоянно при своём больном дедушке… И вот они вдвоём с Даниелой прогуливаются по хрустящему гравию на дорожках сада.

— Говори же, говори, — подбадривает Ференц внучку, а сам слушает в её звонком голосе свою юность: Мари, Берлиоз, Шопен, Мюссе…

И конечно же, Лист не может сидеть долго взаперти. Едва распрощавшись с Даниелой, он спешит отправиться снова в путь, на встречу на этот раз с самим Бюловым. Ганс даёт концерты — сначала в Вене, затем в Будапеште. Хоть он и заявлял уже не раз, что разочаровался и в Листе, и в Вагнере, но в Вене на своих концертах играет исключительно Листа и Бетховена. А в Пеште устраивает специальный листовский концерт и играет такие его произведения, которые многие серьёзные исполнители считают не поддающимися их технике.

Звучит Соната си минор — великий Сфинкс, никому — или очень немногим — до сих пор не открывавший своей тайны. Но под пальцами Бюлова соната звучит в полную силу, этот блистательный жест благородства: ведь соната посвящалась Роберту Шуману, хоть тот всю жизнь недобрым взглядом следил за карьерой Листа. Звучит соната, а Ференц, сидя в первом ряду зала, думает о том, что это произведение, собственно, вобрало в себя всю его жизнь. Грозные звуки в начале сонаты — это как бы и начало «Божественной комедии»; чтобы понять жизнь, нужно опуститься в самые глубины страстей и страданий. Затем идёт сладостная мелодия — об удивительной юности, о любви, о женщинах, усыпавших цветами путь, и, наконец, героическая песня, потому что он умел и сражаться — нет не за себя, это было редко, — но за других! Страстно, бескорыстно.

Звучит соната под пальцами верного и изменчивого, бунтующего и всё же привязанного к нему Ганса Бюлова. Изумительно звучит соната. Он играет её так, что по сердцу старого аббата разливается приятная теплота. «Может, я всё же больше дал миру, — думает Ференц, — чем считал до сих пор сам? Может, эта соната вобрала в себя не только мою жизнь, но жизнь целого века?»

Он поднимается на подмостки и долго держит Ганса в своих объятиях. И тот, пятидесятилетний, покорно склоняется и целует старому Мастеру руку.

Через Будапешт и Коложвар с целой свитой друзей Лист отправляется в Колто, в гости к старому верному другу, к графу Шандору Телеки. Шандор показывает Ференцу свой дом, имение. Здесь провёл с женой медовый месяц, свои самые счастливые дни Шандор Петефи. И может быть, здесь впервые родились в голове великого поэта мысли об удивительных стихах: «Когда ты сбросишь чёрную вуаль…»

Изумительная весна. Ференц будто обрёл былую подвижность, бодро шагает под сенью гигантских дубов и буков. Вчера ещё весь лес стоял нагой, а сегодня он уже покрыт молодой зелёной листвою.

Перед домом небольшой стол, за которым сиживали Петефи и Юлия Сендреи. Домотканая скатерть, прозрачная бутылка с вином, бокалы.

— Сейчас работаю над серией венгерских портретов, — говорит графу Ференц. — Мемуары писать уже некогда — стар. Но хочу, чтобы несколько музыкальных портретов сохранили и мою память кое о ком. И в первую очередь о человеке трагической судьбы, об Иштване Сечени. О нашей с ним прогулке по Цепному мосту… И «мудрецу отчизны»[67] тоже хотелось бы посвятить листок в моём альбоме: ведь это он довёл до победного конца дело с Музыкальной академией. Вашему милому родичу Ласло Телеки тоже. Йожефу Этвешу. Два следующих портрета — Михая Вёрёшмарти и Шандора Петефи. Самые трудные. И последний — Михая Мошони…

Заходит разговор о Париже.

— Недавно я встретился с Виктором Гюго. Не видел его более полувека. Но он узнал меня тотчас же. А я его — только по голосу. Он много рассказывал о вас, Шандор, о том, сколько долгих лет вы провели вместе с ним в изгнании. Говорил о Парижской коммуне и коммунарах, в какой ужасной нищете, загнанные в подвалы на окраинах города, они вынуждены были ютиться. Иногда я задумываюсь, припоминая слова Гюго, над тем, что мы всё же изменили идеалам своей юности. Привыкли к жизни с удобствами. А ведь когда-то я посвятил вам одно своё произведение с надписью: «В знак братства и дружбы». Вот чего ждут от нас многие несчастные люди: братства и дружбы.

Телеки тоже отдался воспоминаниям.

— Я много лет работал в газете «L’Homme», где сотрудничали и Мадзини, Виктор Гюго, Арнольд Ругге, Кошут, Герцен. И девизом нашей газеты были слова: «Дружба и братство народов».

Удивительные дни. Осенью 1881 года Ференц Лист отмечает своё семидесятилетие. Приходит поздравление от Бюлова. Подпись: «Капельмейстер и пианист Двора Его Величества императора Народа Германии».

В Риме отмечают этот день по-своему: исполняют его симфонию «Данте», а в германском посольстве в Риме устраивают ослепительно блестящий вечер Листа в Палаццо Каппарелли.

В Веймаре дают «Святую Елизавету», в Лейпциге «Христа», в Париже и Лондоне — торжественная серия листовских концертов. Всегерманский союз музыкантов избирает его своим почётным президентом. Только в Будапеште нет Листовских празднеств.

Чтобы хоть как-то загладить досадную ошибку, обер-бургомистр столицы Венгрии присылает очень тёплое поздравительное письмо. Но старый аббат не обижается и, как положено, приезжает к началу учебного года и весь год преподаёт в Музыкальной академии. С его приездом снова оживает духовная жизнь венгерской столицы. В «Хунгарии» — обществе писателей и деятелей искусства — снова регулярно собираются Михай Мункачи, Мор Йокаи, Ференц Эркель, Михай Зичи и Ференц Лист.