Между двух миров - Эптон Синклер

После того как дамы тоже поговорили о разных разностях, он поднялся и стал прощаться, не делая попытки уговориться о следующей встрече.

На другой день Эмили позвонила Ланни и спросила, не покатает ли он их на автомобиле, — она заверила приезжих дам, что никто не может рассказать о здешних местах столько интересного, как он. — Ах ты, верный старый товарищ! — невольно вырвалось у Ланни. Едва ли это восклицание можно было назвать остроумным.

Между матерью и дочерью, несомненно, произошел на его счет какой-то разговор, и По-видимому, благоприятный для молодого художественного эксперта, так как, хотя у них был собственный шофер и у миссис Эмили тоже, — они милостиво разрешили Ланни катать их. Мисс Барнс сидела рядом с ним, и он показывал местные достопримечательности и рассказывал о жизни на Лазурном берегу, не всегда подчеркивая только благоприятные стороны: ей полезно знать, что побережье кишит жуликами и предприимчивыми господами всякого сорта, весьма в своей области изобретательными.

Они приехали в Монте-Карло, позавтракали в ресторане и пошли осматривать город. Ирме захотелось зайти в казино, взглянуть на игру в рулетку, о которой она столько слышала. Ланни проводил молодую девушку и обеих пожилых дам, следовавших за ней, как дуэньи, в роскошное палаццо в стиле рококо. Они прошли по белым с золотом залам, отличавшимся слишком пышной отделкой и очень плохой вентиляцией; он рассказал, что теперь рулетка и палаццо уже не принадлежат Захарову; старый ловкач наверняка продал дело втрое дороже, чем купил, — можно не сомневаться.

Они постояли у одного стола, потом у другого, наблюдая за игроками, и, в заключение, Ирма тоже пожелала попытать счастья. Предчувствие, по ее словам, подсказывает ей поставить на «одиннадцать»; она слышала, как кто-то из играющих произнес это число, и поэтому она вынула десять франков и поставила их на «одиннадцать»; если ее предчувствие правильно, она получит в тридцать пять раз больше.

Крупье пустил колесо, произнося обычную формулу: «Rien ne va plus[37]». Шарик упал на 28, и крупье забрал десять франков Ирмы. Она отошла, говоря: — Может быть, это к лучшему, а то я бы еще увлеклась,

— Не все так благоразумно принимают проигрыш, как вы, — заметил ее спутник. — Иные делают попытки отыграться, и с этого начинаются все их беды.

Еще в ресторане они были узнаны, публика оборачивалась, чтобы взглянуть на них, а некоторые уже следовали за ними на почтительном расстоянии. Об их прибытии стало известно и в казино, и на другой день появились заметки в газетах: «Американская наследница посетила «Монте» и рискнула десятью франками, которые и проиграла». Очевидно, эта тема пришлась журналистам по вкусу; они уже высчитали, что проигрыш составляет одну стомиллионную часть состояния Ирмы Барнс, и телеграф разнес этот подсчет по всему миру. Один из светских хроникеров нью-йоркской прессы вспомнил по поводу случая в Монте-Карло черточку из жизни другого американского богача — «старика Джона Д.» (то есть старого Рокфеллера), который неизменно преподносил новенькую монетку в 10 центов каждому человеку, богатому или бедному, с которым он знакомился. Миссис Барнс получила от своего брата из Нью-Йорка телеграмму, в которой он заявлял, что подобную рекламу нельзя признать удачной; он не уточнял, однако, имеет ли он в виду игру в рулетку вообще или игру по таким ничтожным ставкам. Сам он был биржевым дельцом с Уолл-стрит.

Этот инцидент имел кое-какие последствия и для Ланни. При описании свиты мировой знаменитости стали упоминать и его имя. Он тоже сделался известном лицом, и эта известность для его матери и для ее друзей была более приятна, чем та, которую он приобрел, когда бежал от фашистов. В Бьенвеню появилось множество посетителей, жаждавших быть представленными американской наследнице; люди, о которых Бьюти совершенно позабыла, вспомнили вдруг прежнее знакомство и теперь претендовали на звание старых друзей. Один стремился сдать Ирме Барнс свою виллу, другой— продать ей свои семейные драгоценности, третий — женить на ней своего сына, четвертый — хотя бы просто познакомиться с ней. Все это были мотыльки, летевшие на свет, мечтавшие, что их фамилии появятся в газетах, как появилась фамилия Ланни. Бьюти отвечала всем жаждущим, что управляющий делами мисс Барнс проживает в таком-то отеле и принимает от такого-то до такого-то часа; но это их, конечно, не удовлетворяло.

Эмили устроила в честь наследницы грандиозный прием, на котором присутствовали «сливки сливок»: столько титулов, что зараз не перечислишь и не удержишь в памяти, как бы вы ни старались, а Ирма даже и не старалась. Американская девушка плохо улавливала различие между маркизом, маркезе и марчезе, а люди со смуглой кожей все были для нее «неграми», хотя бы иной и носил титул индийского раджи. Некоторые из этих господ были холостяками, другие готовы были возвратиться в холостое состояние, только бы Ирма Барнс подарила их улыбкой; а так как она одинаково бесстрастно улыбалась каждому, то они липли к ней, точно пчелы во время роения. Ланни, не обладавший ни титулом, ни богатством, ощущал вполне ясно, в какую нелепую затею его втравила предприимчивость его дам; он предпочел удалиться на веранду и, сидя на солнышке с м-сье Рошамбо и каким-то французским дипломатом, обсуждать, долго ли будет соблюдаться пакт Келлога и кто первый его нарушит.

Ирма Барнс ознакомилась с Ривьерой и узнала, что жить в Ницце «вульгарно», а в Каннах — «прилично». Она посетила и одобрила «шато», принадлежавшее наследнице одного медного короля. «Шато» стояло в горах, неподалеку от «Семи дубов». Там и расположились Ирма и ее свита: управляющий, его секретарша и бухгалтер, секретарша Ирмы, горничная Ирмы, горничная ее матери и шофер; это был тот персонал, который она всюду возила с собой, а прочих слуг управляющий предполагал нанять здесь же на месте. Ей самой не требовалось делать никаких усилий, ни умственных, ни физических, самое большее — запоминать имена дворецкого и экономки. Ее дело — носить восхитительные платья и доставлять людям радость одним своим видом. Вскоре она будет возведена в сан «одной из самых элегантных женщин в Европе» — честь, выпадающая на долю тех, кто заказывает платья в прославленных модных ателье Парижа или в их отделениях на Ривьере, предоставляя им полную свободу творчества и платя за это двойную или тройную цену.

Газеты утверждали, что американская наследница миллионов приехала в Европу в поисках «культуры», но в «свете» этому, понятно, никто не верил. Разумеется, она ищет мужа, и уж конечно ей нужен титул, и притом из самых громких. Все матери, считавшие своих сыновей кандидатами в женихи, встрепенулись, а некоторые специально ради этого приехали на Ривьеру; да и как не купить билет в лотерею с таким выигрышем? Великосветская публика была в волнении, а бойкие журналисты развлекали себя и читателей, перечисляя статьи всех участников состязания, словно это были скачки в Лоншане: имя, из какой конюшни, сколько взял призов, от какого производителя и матки. В этом для Ирмы и ее матери было одно удобство: они могли просто вырезать список и ознакомиться с титулами: принц цу Пумперникель из германского владетельного дома, герцог де Шуфлер из представителей старинной французской знати, пылкий молодой барон Понсоховский из Польши, сказочно богатый магараджа из Индии.

Собственно говоря, миссис Варне следовало пригласить поверенного, которому поверенные кандидатов должны были бы представить их фотокарточки и родословные списки, перечень титулов, замков и других владений, а равно и заявления о том, какое приданое они хотят получить за невестой. Поверенный миссис Барнс доложил бы ей обо всех предложениях, и, если бы семья Барнс кем-нибудь заинтересовалась, можно было бы наметить встречу невесты и будущего жениха. Вот как следовало поступить, и это было бы корректно и прилично. Но, конечно, от этих диких американцев можно всего ждать. Чего доброго, они воображают, что их управляющий, нанявший этот дом и оплачивающий слуг, будет устраивать и брак мисс Барнс? Или миссис Барнс намерена сделать все сама? Этими вопросами одолевали секретаршу, одолевали миссис Чэттерсворт и запрашивали даже самоё миссис Барнс по почте: «Будьте любезны указать, каким образом..» и т. д.

Рик сказал: — Я не шучу, из этого может выйти пьеса с идеей. Если ты раздобудешь материал, я напишу.

Ланни, смеясь, спросил — Сказать ей, что ты собираешься писать пьесу?

— Скажи, что ты сам собираешься писать.

— Тогда я тоже окажусь в роли охотника за миллионами, и притом довольно пошлого.

— Да что ты всего боишься! Возьми ее в оборот!

Ланни сказал: — Попробую. — Его рассмешил совет

Рика, ведь сам он подходил к людям совсем иначе. Вот значит, как представляет себе англичанин отношение американца к американке!