Альманах «Мир приключений». 1969 г. - К. Домбровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И снова — вперед!
Вскоре они вышли на голый, заснеженный склон. Тропа пошла круто, в лоб.
Ух и тяжело! Уже давно пришло второе дыхание, но и его не хватает. Надо помогать лошадям, изо всех сил тянуть за повод, бежать и вдруг отскакивать, давая им дорогу. Они идут скачками, глаза их сверкают зло — того гляди, сомнут!
Из-под копыт — фонтаном — комья снега, земли и листьев.
Частые остановки, тяжелое дыхание, стремительный бег. Отдав все силы, лошади мгновенно замирают, торчком ставя копыта, как бы впиваясь в мерзлую землю. Разит потом и прелью.
Еще рывок, еще — и наконец-то под ногами ровная каменистая площадка, а выше лишь прозрачная синева!
Выскочив на перевал, и люди и лошади застывали неподвижно, словно от удивления.
Впереди сверкали огни, подмигивали, переливались! От них невозможно было оторвать глаз. Это были первые электрические огни, которые они увидели за четыре месяца.
Лошадиные спины дымились, как вулканы.
Марков, страстный курильщик, первым делом вытащил папиросу.
Надя, не выпуская повода, обхватила лошадь за шею, почти повисла, чтобы не упасть. Огни она видела как сквозь туман.
Вахтанг снял шапку, вытер ею, мокрой и холодной, потное лицо, заиндевевшие усы.
Все лошади, как по команде, начали шумно принюхиваться, насторожили уши и вдруг нестройным, но все же коровы и ржанием приветствовали давно оставленный дом.
— Поди же ты, почуяли, признали! — обрадовался Степан Петрович.
Женька смеялся, аплодировал. Он чувствовал себя лучше всех, что и не мудрено: в семнадцать лет горы еще не кажутся крутыми.
Когда отдышались, стало слышно, как в поселке постукивает движок. Огни засверкали еще веселей и ярче.
— Море огней!
— Настоящий город!
— Живут же люди!
Все восклицания были искренни.
— А кто говорил — дыра? — не без ехидства спросил Степан Петрович, для которого Николаевка была дом родной.
— Я глупо ошибался! Теперь это понял. — Вахтанг прижал руку к сердцу.
— Выходит, не только у жирафа от головы до хвоста и обратно расстояние не одинаково, — усмехнулся Марков.
Действительно, четыре месяца назад, когда они уходили из Николаевки, эти огни не вызывали эмоций.
Вероятно, они еще долго любовались бы этим оазисом света среди безграничной тьмы, но ветерок, вроде и не меняясь, быстро стал иным — вместо приятной прохлады он уже нагонял холод.
Вахтанг натянул шапку, Надя зябко поеживалась.
Лошади быстро стали одинаковыми — их посеребрил иней.
— Двинулись! — скомандовал Марков. — А то прохватит, сейчас, наверно, минус десять.
— Надо подхвостники подтянуть, спуск крутой, — напомнил Степан Петрович. — Тут случай был — вьюк коню на голову, тот с испугу на дыбы, да и вниз — сперва галопом, потом кувырком!
— Ну и что же? — заинтересовался Женька.
— «Что же, что же»! — хмуро повторил Степан Петрович. — Акт составили, а шкуру в Заготсырье сдали.
Лошади, которых вел Женька, стояли рядом, доверчиво касались мягкими губами его плеч и лица.
За лето все они стали совсем своими, с ними можно было даже разговаривать. И представить страшно, что кто-нибудь из них вот так, кувырком!
Тщательно проверили упряжь и через час благополучно закончили путь.
Если Николаевка (42 двора, клуб, магазин) была единогласно признана городом, то дом Шелгунова мог быть назван только дворцом.
После приплюснутой тесноты палаток так приятно ходить не сгибаясь, а главное, во «дворце» было тепло, даже жарко.
Великолепно сияли две сорокасвечовые лампочки — одна в кухне, другая в горнице. Уютно тикали ходики. Стены были сплошь покрыты картинками из журналов. Юрию Гагарину с противоположной стены ослепительно улыбалась актриса Лиа де Путти из «Прожектора» за 1925 год.
Шелгунов был рад возвращению геологов и хорошо понимал, что надо людям, которых выгнал из тайги снег.
Он постарался как мог — истопил баньку, поставил на стол все, чем богат, даже пол-литра раздобыл, хотя это был «дефицит», в магазин уже с месяц не привозили.
— Итак, мы у финиша. Поздравляю с благополучным, без происшествий, окончанием работ! — провозгласил Марков.
После всего этого они, не пошевельнувшись, проспали часов двенадцать.
За окном голубело прозрачное, холодное небо, а посреди стола бронзовый пузатый самовар сиял и излучал тепло, почти как солнце.
Степан Петрович неутомимо подкидывал оладьи. Они получились отменные, румяные и пузатые.
В туесках с медом и брусникой уровень быстро понижался. Ели и похваливали.
— На печке не то, что на костре, совсем иное дело, удовольствие одно! — скромно отвечал на похвалы Степан Петрович.
И все с умилением смотрели на белую печку с докрасна раскаленной чугунной плитой, всем сердцем ощущая, какое это великолепное изобретение!
Скоро им предстояло возобновить знакомство и со многими другими, пожалуй не менее замечательными.
На таком лучезарном фоне была только одна тучка.
Женька вспомнил о ней, когда Надежда Ивановна, взглянув на часы, решительно поднялась из-за стола.
Из полевой сумки она достала сложенную гармошкой карту и линейку, начала что-то измерять.
Женька, перестав жевать, хмуро следил за ее движениями.
Потом посмотрел в окно. Все было по-прежнему: кое-где пятнами лежал снег, лениво шевелились тонкие ветки березы.
— Еще холодней стало! — неизвестно по каким признакам заключил Женька. — Собаку и ту выпустить жалко!
— Ничего, — попивая чай, благодушно отозвался Марков, — человек, в отличие от собаки, имеет спички, может погреться у костра.
— Шевелись быстрей, тогда не замерзнешь, — посоветовал Вахтанг.
Им хорошо говорить!
Федор Андреевич вообще никуда не идет, будет заканчивать карту, а Вахтанг сам сказал — сбегаю на три часа, и аминь! Только Наде да ему, Женьке, предстоит мерзнуть, наверно, до вечера.
Женька понимал — остались доделки, у каждого свои, но все-таки было обидно.
И вообще, чего они все так торопятся в город? Сегодня вполне справедливо было бы сделать выходной!
Женька никуда не спешил, а когда вспоминал, что все его приятели уже второй месяц сидят за партами, улыбка сама собой раздвигала его губы.
Сейчас было не до улыбок. Надежда Ивановна ему ничего не ответила, начала одеваться — натянула толстые шерстяные носки, аккуратно заправила в них брюки, взяла свитер.
Больше надеяться было не на что. Женька набрал в рот брусники сколько поместилось и, с раздутыми щеками, шумно дыша, проверил рюкзак. Все, за что ему могло попасть — бумага, вата, мешочки для образцов, липкий пластырь, зубило, — оказалось на месте. Затем он намазал медом четыре ломтя хлеба, подумал и добавил четыре оладьи да горсть сахару. Завернул все это в кальку, уложил в мешок для проб. Мешки эти сшиты из разноцветных обрезков. Женька выбрал самый веселый.
Надежда Ивановна надела ватник, поправила очки и завязала под подбородком меховой шлем, который был ей великоват — закрывал щеки и лоб до бровей.
Она достала из сумки зеркальце, густо смазала лицо вазелином и широко накрасила губы.
В горнице на одной из картинок примерно в таком виде были изображены марсиане — шлем, очки, яркие губы.
Дед Шелгунов с интересом глядел на Надю. Остальные не обращали внимания, понимая, что делается это не для красоты, а для защиты от ветра.
— Женя, захвати с собой, — Марков протянул сверток, — здесь вся испорченная фото- и кинопленка. Сожги, только подальше от поселка и очень осторожно! Дыму будет море, близко не стой!
Женька ощупал сверток, сказал:
— Может, оставим, вдруг она пригодится!
— Она может пригодиться, только чтобы устроить пожар! Понял?
Не дождавшись ответа, Марков добавил:
— Надя, проверьте, чтобы сжег, а то этот Плюшкин еще прибережет!
Бесшумно ступая, они вышли в сени и там надели сапоги.
— Холод-то какой! — Женька хмуро посмотрел на Маркова и Вахтанга, которые их провожали.
— Вот тип! — возмутился Вахтанг. — В таком обществе идет почти на увеселительную прогулку и еще ноет!
* * *Началась увеселительная прогулка.
Шли молча, привыкая к солнечному блеску, поеживаясь.
За огородами опустились в овраг. Перешли ручей по заледенелому бревну и, скользя по седой траве, опираясь на молотки, одолели крутой подъем.
— Тетя Надя, сколько нам сегодня топать?
Она уже привыкла к тому, что у нее появился племянник, на голову ее выше.
— Километров двенадцать. Подход — четыре, с работой чуть больше трех и обратно пять.
Маршрут был, что и говорить, льготный, вдвое короче, чем обычно. Женька повеселел. Хорошо было и то, что подходы длинные, — можно разговаривать, петь, действительно как на прогулке. Правда, и на подходах Надя то и дело поглядывает на карту, но все же тут она совсем иная, чем за работой.
