Зимние каникулы - Владан Десница

Он отрицательно качнул головой, не открывая глаз, как человек, который боится ошибиться в счете. Все смотрели кто куда. Молчали.

— Может, ему вторую подушку надо? — спросила Марианна.

Лизетта умоляюще посмотрела на Эрнесто.

Тот моментально отправился за подушкой. Но когда вскоре вернулся, махнули рукой, чтоб не подходил, не тревожил больного. Он понял, что наступила новая фаза. Над больным склонился шьор Анте и внимательно смотрел на его лицо; прочие не дышали; во всем этом, в этом упорном взгляде, в этой тишине, было нечто зловещее, нечто напоминавшее обряд заклинания. Эрнесто на носках отодвинулся в угол и сокрушенно замер, придерживая перед собою подушку, как придерживают пальто долго прощающемуся гостю, с едва заметной страдальческой миной. Вопреки ожиданиям шьор Карло вдруг открыл глаза; он, казалось, пришел в себя, точно это подсчитывание несколько укрепило его силы. Взгляд его, обойдя всех, остановился на Аните. Она приблизилась с ободряющей улыбкой. Платочком убрала со лба прилипшую прядь волос. Он поблагодарил взглядом. Задвигал губами. Все ящерицами подползли ближе.

— Господь мне свидетель… — начал шьор Карло, однако сделанное усилие (а возможно, и волнение) заставило его умолкнуть. Он напряг всю свою волю и продолжал: — Господь мне свидетель… что никогда в своей жизни я никому не причинил зла…

Тут голос его опять сломался. Но достаточно уже было и того, что он сказал.

— Воистину верно, дорогой наш шьор Карло! — подхватил шьор Анте, которому по старшинству подобало досказать то, что алкала услышать душа шьора Карло, из своих или, что еще лучше, из чужих уст. — Вы не только никому не причинили зла, но каждому, знакомому или незнакомому, всегда стремились помочь, поддержать советом, наставлением, хотя бы добрым словом, если не могли дать ничего другого…

Нарциссо Голоб громко шмыгнул носом; казалось, что-то оборвалось: еще мгновение — и он разразится рыданиями, увлекая за собой большинство присутствующих. Шьора Тереза в нужный момент окинула его взглядом, и он сумел с собой справиться. Порядок был восстановлен.

Теперь взор шьора Карло, устремленный на Аниту, был мягок и растроганно отсутствующ, без каких-либо заметных признаков внутренней борьбы. «Мы вдвоем, мы понимаем друг друга», — говорил этот взгляд. Она склонила голову, опустила глаза; на ресницах у нее возникла слезинка, которую она смахнула платочком.

«Ты подумай, он будто нарочно все это вытворяет, чтоб растрогать старуху!» — мелькнуло у Эрнесто смутное предположение.

Шьор Карло опять сомкнул веки; он открывал их время от времени, но все реже и на все более короткие промежутки времени. Наконец погрузился в сон. Дыхание его становилось все более спокойным. Женщины уселись в кружок, шепотом беседуя; мужчины вышли наружу покурить. Разговаривали, обсуждали, как и откуда вдруг обрушивается такая беда — никогда прежде он не жаловался ни на сердце, ни на иные какие-нибудь хвори.

— И как раз сейчас, в самую злую минуту! — сказал Анте Морич.

Нарциссо высказал суждение, что беда всегда приходит в самый неудобный момент.

— А когда, интересно, для беды самый удобный момент? — спросил Эрнесто. — Когда б она ни приходила, она никогда не нужна. Смерть вот тоже приходит внезапно. Пусть больной месяцами томился, пусть со дня на день ожидал кончины, пусть все вокруг удивлялись, откуда у него такая выносливость — смерть, когда она приходит, всегда оказывается внезапной! Эта постоянная внезапность смерти, это нечто ее собственное, ей присущее, вероятно, и является формой ее сути — просто-напросто ею самой!

Умолкли. Поездка в город, казалось, была теперь поставлена под сомнение. Разве не полагалось бы при таких обстоятельствах отложить ее до другого раза? Хм! Осложнение!

— Если мы отложим поездку, — нарушил молчание шьор Анте, — ему мы этим не поможем, а дело с ущербом может затянуться, возникнут какие-нибудь новые обстоятельства, могут вовсе прекратить выплату — ведь по нынешним временам не знаешь, что может человеку на голову свалиться!.. А потом, мы получим возможность (это трудно, но все-таки — кто знает?!) привезти врача или хотя бы с ним посоветоваться.

Форма была найдена.

На рассвете женщин уговорили пойти к Доннерам и немного поспать. Нарциссо скрючился на стуле…

Уже солнце поднялось, когда в комнату ворвался деревенский парень и, не осознавая ситуации, громогласно начал:

— Петрина велел вам сказать…

Жестами ему велели замолчать и увели на лестницу.

— Петрина велел вам сказать, давай, говорит, туда и передай им, что, ей-богу, больше ждать не буду, если хотят, пускай сразу идут!..

От крика его проснулся и шьор Карло. Сообщил, что чувствует себя отдохнувшим и что ему получше.

— Езжайте, из-за меня не надо оставаться. Письмо к брату я не закончил. В другой раз, если здоровье позволит…

Едущие попрощались, вышли. Молча и словно бы нехотя полезли в телегу.

— Готово? — через плечо спросил Петрина.

— Готово!

Едва телега тронулась, шьора Тереза проговорила, что со шьором Карло, должно быть, все не так просто и что нынешний приступ, по сути дела, есть такой же, какие случаются перед кончиной, — ей это хорошо известно, у нее было три тетки, и за всеми тремя она ухаживала до самой их смерти. Сообщение это камнем пало на души обоих мужчин. Они подумали, что не стоило бы ей так сразу и так жестоко об этом болтать. Еще некоторое время обсуждали тему, потом погрузились в молчание, которому помогала и бессонная ночь. Отмеряя в душе агонию шьора Карла величиной пути и медленностью своей езды, они уже задолго до города, каждый про себя, пришли к выводу, что последний час его пробил. В этом их убеждали смутные угрызения совести за то, что они покинули его в такую минуту. Каждый понимал, что два его спутника испытывают подобные же чувства, и совпадение трех одинаковых суждений придавало более прочную и реальную основу их собственным, личным страхам. Однако вслух им не хотелось признаваться в этом, лишний раз напоминать. А когда они в конце концов достигли города и вылезли из телеги, от того момента, когда в их душах родилась уверенность, что шьор Карло мертв, прошло уже столько времени, что теперь они представляли его себе не иначе как остывшим, даже почти оледенелым трупом. Они больше и не думали о том, чтобы доставить врача. Вместо этого, вспомнив о невзгодах, связанных с погребением попадьи, Морич еле слышно сказал Эрнесто:

— Не худо бы мимоходом поинтересоваться, где тут гроб купить… На всякий случай…

XXVI

Попадавшимся навстречу знакомым они коротко сообщали о том, что постигло шьора Карло, и всякий раз Морич заканчивал словами:

— Когда мы уехали, ему и часа не оставалось прожить…

А горожане, передавая друг другу новость, принимали во внимание этот давно прошедший час, и по городу весть о смерти шьора Карло разнеслась как вполне достоверная. Ровно в полдень, завершив поход по учреждениям, Морич и Эрнесто объявились на площади. Их встретила группа друзей и знакомых, жаждавших из первых рук услышать подробности.

— Значит, умер наш Карло?

— По всей вероятности, — скорбно подтвердил Морич.

Эрнесто своим безмолвием и непривычно серьезным лицом подтверждал печальное событие.

— Бедный наш Карло!

— Но это бог знает что! — воскликнул Помпе Баук, добрый приятель и школьный товарищ шьора Карло. — Я же видел его, разговаривал с ним, я самолично, вот здесь, на площади, на этом самом месте, всего два или три дня назад! Просто не верится!

— Извините, в этом нет ничего необыкновенного, — вмешался Балдасар Детрико. — Было бы до некоторой степени странно, если бы вы виделись и беседовали с ним через два дня после его смерти, а то, что вы беседовали за два дня перед его смертью, не представляет ничего, что противоречило бы естественному течению вещей!

Все с досадой покачали головами: не тот случай, когда следует выказывать свою оригинальность, и они здесь не для того, чтобы внимать остроумию Бальдо Детрико!..

— Intanto, я вам говорю, что старожилов с каждым днем остается все меньше! — произнес горбун Бернардин, глядя на башенные часы, чтобы узнать, сколько уже прошло времени после полудня.

Бальдо Детрико снова вознамерился подать реплику — дескать, такое случается не только со старожилами Задара, но и Ливерпуля, и Бомбея. Но воздержался. Сказал лишь:

— Да, что поделаешь! Так с нами со всеми рано или поздно будет!

Эта фраза пробудила у Эрнесто грустное воспоминание.

— Всего несколько дней назад, когда мы хоронили там, в Смилевцах, какую-то старую попадью, шьор Карло произнес буквально такие слова: так кончим мы все. Кто бы тогда мог подумать, что без малого две недели спустя мы скажем вслед за ним то же самое?