Воспоминания дипломата - Юрий Соловьев

   Что же происходило в это время в Париже? Уже 23 ноября объединенное главное командование отправило в Могилев "верховному главнокомандующему" российской армии следующее заявление: "Начальники миссий, аккредитованные при русском верховном командовании, действуя на основе определенных инструкций, полученных от их правительств через полномочных представителей в Петрограде, имеют честь предъявить самый энергичный протест русскому верховному командованию против нарушения условий договора от 5 сентября 1914 года, заключенного союзными державами, по которому союзники, включая Россию, торжественно согласились не заключать сепаратного перемирия и не прекращать военных действий.

   Нижеподписавшиеся, начальники военных миссий, считают своим долгом уведомить ваше правительство, что всякое нарушение этого договора Россией повлечет за собой самые серьезные последствия".

   Таким образом, эта телеграмма явно подготовливала путь к разрыву отношений с Советской Россией, так как II Всероссийский съезд Советов уже обнародовал постановление о созыве мирной конференции для заключения мира "без аннексий и контрибуций". К тому же им было хорошо известно, что на Восточном фронте ведутся мирные переговоры с центральными державами и что требования стран Антанты могут лишь поставить новое правительство в затруднительное положение в отношении своих вчерашних врагов. Именно этого, по-видимому, и добивались союзники.

   Как известно, внешняя политика каждого самостоятельного государства есть проявление его верховной воли, отражение его государственной, вернее, социальной сущности. Тот факт, что эта ультимативная телеграмма была послана не в Петроград, а в Могилев и не через дипломатические представительства, а через военных агентов при русском верховном командовании, свидетельствовал о том, что союзные державы не хотели официально признать Советское правительство, хотя и ставили ему косвенно ультимативные требования. Таким образом, нельзя было не убедиться, что уже в ноябре 1917 г. в Париже подготовлялась вооруженная интервенция, которая и началась весной 1918 г. Тем не менее союзные дипломаты в России оставались на своих местах, не будучи ни официально аккредитованы при Советском правительстве, ни признаны им. По-видимому, для военной дипломатии, которая являлась лишь пособницей главного командования, все приемы были хороши, вплоть до устройства заговоров. Так было во время войны в Греции, то же подготовляли военные союзные державы и в России. Но в последнем случае союзники потерпели неудачу. Они вынуждены были понемногу отступить, несмотря на все попытки "раздавить" Советское правительство. Во всяком случае нельзя не признать, что все военно-дипломатические планы Парижа в течение 1918 г. носили фантастический характер. Они были рассчитаны лишь на ближайшее время и подчинялись стратегическим требованиям данной минуты. Дипломатический корпус в Петрограде, по-видимому, вспомнив, что в обязанности дипломатов не входит играть роль заговорщиков против правительства страны, в которой он пребывает, явился в полном составе к В.И. Ленину для переговоров. Я забегаю вперед, но мне хотелось привести этот пример в доказательство того, что союзная военная дипломатия уже с конца 1917 г. готовилась ко всякого рода выступлениям, не стесняясь прибегать и к таким средствам, которые до того никогда не применялись в дипломатических сношениях.

   Комическим примером военной дипломатии было появление в Мадриде самозванного посла Стаховича. Он к этому времени основательно опустился и полностью сохранял приемы, применявшиеся им, вероятно, в прежние времена на дворянских выборах в захолустных уездах. Признаться, за 25 лет моей дипломатической службы я подобного рода приемов не знал: прежний дипломатический обиход, рассчитанный на долголетнее применение, их исключал. Зная о моем желании вступить в сношения с Советским правительством, мои парижские коллеги считали меня врагом. Вернувшись из поездки в Париж, Стахович пустил в ход против меня всю свою "уездную" артиллерию. Правда, это несколько запоздало, так как к тому времени я уже подготовил все к своему отъезду из Испании.

   Не согласный с политикой, которую я проводил в Мадриде как поверенный в делах России, Стахович послал на меня жалобу французскому министру иностранных дел Пишону (кстати сказать, я хорошо знал Пишона еще по Китаю и могу себе представить удивление последнего при получении телеграммы с обвинениями против русского дипломата от лица, не попавшего в дипломаты). Кроме того, Стахович доставил маркизу Алусемасу окольным путем экземпляр "Сборника секретных документов" (издание НКИД), содержащего и несколько моих секретных телеграмм, где я, между прочим, давая отчет о революционном движении в Испании летом 1917 г., говорил, что репутация Альфонса XIII идет на убыль. Наконец, произошло то, чего я хотел избежать: мы со Стаховичем перестали кланяться. Мне донельзя все это претило и было стыдно за Стаховича перед иностранцами.

   Впрочем, как я уже говорил, все эти интриги лично для меня имели значение лишь своеобразного курьеза, доказывавшего, однако, что политические назначения Временного правительства были столь неудачны.

   Итак, я готовился к отъезду и хотел его обставить после шести лет пребывания в Мадриде возможно корректнее в отношении местного правительства и двора, с которыми все время был в хороших отношениях.

   Перед отъездом я нанес прощальные визиты иностранным представителям обеих воюющих коалиций, нейтральных стран и был принят в прощальной аудиенции Альфонсом XIII и королевой-матерью.

   Во время прощальной беседы Альфонс XIII заметил как бы между прочим: "А с вами произошел случай, еще не отмеченный в летописях дипломатии: мне стали известны ваши секретные телеграммы". С улыбкой я ответил, что за последний год так много посылал телеграмм, что не помню, было ли в них что-нибудь заслуживающего внимания моего собеседника. Как бы то ни было, расстались мы с королем вполне дружески, и я искренне поблагодарил его за все то, что было сделано им и его правительством для русских военнопленных и вообще для граждан России, находившихся в неприятельских странах.

   И действительно, испанские послы в Берлине и в Вене Полоде-Барнабе и Кастро-Казалес, а также посланник в Брюсселе маркиз де Вилолобар отнеслись весьма ревностно к возложенным на них порой очень сложным и не всегда приятным для нейтральною представителя обязанностям; самому же королю удалось даже спасти жизнь одному из русских, приговоренному к смерти в Австро-Венгрии, путем непосредственного обращения по телеграфу к императору. Подобных дел по защите русских во вражеских странах прошло через наше посольство значительное количество.