Время любить - Вильям Козлов

— Чудной ты, — сказала она. — Небось сильно жену свою любишь?

— Не в этом дело, — остановился он на пороге. — Не могу я так, Галя…

— Гляжу, все один, да такой скучный, — продолжала она. — Ну и пожалела я тебя, Вадим…

«Пожалела! — с горечью размышлял он, шагая по пустынной улице к своему дому. — Вон до чего дожил! Женщины жалеть стали, как брошенную собачонку…»

У аптеки под березой стояла парочка. Девушка была тоненькой, с белыми волосами, высокий длинноволосый парень обнимал ее и что-то шептал на ухо. Увидев Казакова, девушка отпрянула от парня, стыдливо спрятала лицо за его широкую спину. А в городе молодые люди целуются среди бела дня на улице, ничуть не стесняясь прохожих. На станции негромко гукнул маневровый, послышались голоса, где то высоко среди звезд пророкотал самолет. Сколько Вадим Федорович ни вглядывался в небо, огней не заметил. Вскоре гул замолк, и снова стало тихо.

Раздевшись, он улегся на железную койку, но сон не шел. Вспоминал светящиеся точки в глазах Прокошиной, ее большую мягкую грудь, могучие бедра и не мог понять, что же такое с ним случилось. Почему ему вдруг захотелось уйти? Сейчас он снова желал ее… Стиснув зубы так, что скулам стало больно, перевернулся со спины на живот, накрыл голову второй подушкой и крепко сомкнул веки.

И, как всегда в эти ночные часы, перед ним возник солнечный пляж, шум волн и стоящая возле кромки воды загорелая и такая желанная Виолетта Соболева. Легкий морской ветер трепал ее золотистые волосы, женщина улыбалась и манила его за собой в зеленоватые волны…

3

Желтый, почти прозрачный лист бесшумно влетел в форточку и, потрепетав у занавески, опустился на письменный стол, за которым сидел Андрей Абросимов. Перед ним пишущая машинка с заправленным в каретку чистым листом бумаги. Взглянув на залетевшего в комнату нежданного гостя, Андрей улыбнулся и, быстро ударяя двумя пальцами по коричневым клавишам, напечатал: «Осенняя песня». Так будет называться его новый рассказ… Желтый, с коричневыми крапинками лист напомнил, что кончилось лето и пришла осень. А осень в Ленинграде всегда мягкая, солнечная, не то что весна с ее моросящими дождями, холодными ветрами с Финского залива, утренними рыхлыми туманами. Отец любит осень и, наверное, до конца сентября пробудет в Андреевке. Там сейчас грибной сезон… На днях оттуда вернулась Оля и привезла с килограмм сушеных белых грибов. На кухне до сих пор витает запах грибов. Андрей с удовольствием съездил бы в Андреевку, но ему теперь нужно каждый день ходить на службу. Получив диплом об окончании отделения журналистики Ленинградского университета, он устроился редактором в издательство. Его предшественник как раз ушел на пенсию. Работать с рукописями ему нравилось.

Честно говоря, Андрей с удовольствием поехал бы поработать куда-нибудь подальше от Ленинграда, например на Дальний Восток или Камчатку. Эти экзотические края давно его манили. Кстати, там можно вблизи полюбоваться на китов, тюленей, гигантских крабов и других морских животных. Но Маше еще оставалось до окончания университета три года, и она с полугодовалым ребенком, конечно, никуда не могла бы поехать.

С понедельника по пятницу Андрей жил у Машиных родителей — квартира у них просторная, — а субботу и воскресенье, как правило, проводил дома, на улице Чайковского. Здесь он в отцовском кабинете работал над сборником рассказов, которые собирался к концу года сдать в Издательство художественной литературы. Ушков сам прочел несколько его рассказов, дал почитать знакомым писателям, а потом заявил, что Андрей созрел для издания своей первой книжки, даже пообещал написать предисловие. По его же совету Андрей отдал в издательство несколько рассказов, и они заинтересовали редактора. Договор с ним, как с начинающим автором, никто, конечно, не заключил, но авторитетно пообещали, что если он сдаст рукопись к концу года, то есть надежда попасть в перспективный план. На писательских собраниях много говорили, что молодым очень трудно печататься, так вот издательство готово пойти навстречу начинающему писателю — выпустить сборник на следующий год. Все это подстегнуло Андрея, и он решил во что бы то ни стало подготовить книжку к декабрю. Хотя они с Машей и не испытывали особенных затруднений с деньгами — ее родители помогали, да и отец никогда не откажет, — но Андрей чувствовал себя обязанным им, а это чувство всегда было для него неприятным. Недавно он купил «Жигули». Если все будет удачно с книгой, то они быстро сумеют рассчитаться с долгами. На свою семейную жизнь Андрей не мог пожаловаться, с женой они ладили, сынишку Ивана все больше любил, хотя поначалу, когда мальчик по ночам спать не давал, он старался поменьше бывать у Машиных родителей. Все в один голос утверждали, что сын похож на него, Андрея. И слышать это было приятно.

С рассказом дальше названия дело не пошло, но Андрей, памятуя совет отца высиживать с утра за письменным столом положенные часы, даже когда работа не спорится, не вставал с кресла. Он как и отец, предпочитал работать с утра до обеда. Иногда рассказ продвигался так быстро, что становилось тревожно: не вредит ли эта легкость художественности? А иной раз, как сегодня, невозможно было сдвинуться с мертвой точки. И это тоже раздражало… Вместо нужных слов в голову лезли совершенно посторонние мысли, и не было никакой возможности от них избавиться.

Резкий телефонный звонок заставил его вздрогнуть. Звонила Анастасия Петровна Татаринова; услышав, что отца нет в городе, немного разочарованно попыхтела в трубку, а потом сказала, что нынче в Доме писателей состоится обсуждение новой книги Тимофея Александровича и Андрею нужно будет прийти, а если он пригласит еще своих товарищей, то совсем будет хорошо.

Андрей был знаком с четой Татариновых: они несколько раз были в гостях у отца. Если Тимофей Александрович ему понравился, да и как писателя он его уважал, то ворчливая и настырная жена его произвела на Андрея неблагоприятное впечатление. И сейчас по телефону хотелось послать ее к черту!.. Но он не послал, а, наоборот, пообещал прийти на вечер, который начинался в восемнадцать ноль-ноль. Он вспомнил, что отец относится к Татаринову хорошо; кажется, тот даже дал ему в свое время рекомендацию в Союз писателей.

В Доме писателей имени Маяковского было оживленно. К удивлению Андрея — он пришел сюда с Машей, — одна часть пришедших направлялась в Красную гостиную, другая — в Белый зал. Подскочившая к ним взволнованная Анастасия Петровна сразу же все объяснила: оказывается, старинный недруг Татаринова, Леонид Ефимович Славин, на этот же день назначил здесь встречу авторов литературного альманаха.

— Это он назло Тимоше, чтобы сорвать ему обсуждение, — говорила она. — Славина знают, вот и пойдут в Красную гостиную, где у них обсуждение. Я вижу, как его дружки-приятели шныряют вокруг…

По мраморной лестнице поднимались двое молодых людей. Оставив Андрея с Машей, Анастасия Петровна устремилась к ним. Самого Татаринова пока не было видно. В бильярдной, где под стеклом были помещены цветные фотографии членов Союза писателей, к Андрею и Маше подошел Николай Петрович Ушков. Он был в новом костюме, при галстуке. Мимоходом заметил, что будет вести обсуждение, посетовал, что народу собралось не так уж много, и повторил слова Анастасии Петровны, что, мол, встречу авторов альманаха можно было на этот вечер и не назначать.

— Старик расстроился и хочет уйти, — прибавил Ушков. — Я его, конечно, отговорил. Потом же это ему в вину поставят — мол, люди пришли, а писателя нет… Славин, зная болезненное самолюбие Татаринова, на это и рассчитывает.

— А чего они не поделили? — задала наивный вопрос Маша.

— Дух соперничества, — улыбнулся Николай Петрович. — Не поделили сферы влияния, как говорят международные обозреватели. В общем, Татаринов когда-то крепко поругался со Славиным, а Леонид Ефимович никому ничего не прощает. Мстительный мужик. Да и позиции у них разные…

— Ты иди на вечер Татаринова, — решила Маша, взглянув на мужа, — а я пойду в Красную гостиную, посмотрю на Славина.

— Тимофей Александрович обидится, — вставил Ушков.

— Он меня не знает, — ответила Маша.

— Зато Анастасия Петровна с тебя глаз не спускает, — кивнул на жену писателя Николай Петрович. Татаринова и впрямь смотрела на них.

В Белом зале с лепными стенами и потолком были заняты лишь задние ряды. С высокого потолка спускались старинные, бронзовые с хрусталем, люстры. На сцене стоял длинный стол, покрытый зеленым сукном, рядом деревянная трибуна. На столе ваза с хризантемами, графин с водой. Пока за столом никого не было. Андрей заметил, как в дверь просунулась плешивая голова Татаринова. Борода его поседела, да и сам он еще больше раздался вширь. Лицо старого писателя выразило досаду, — наверное, он ожидал увидеть больше народу. На миг рядом с ним возникла Анастасия Петровна, что-то сказала на ухо мужу и показала глазами на сцену: дескать, пора начинать. Однако Тимофей Александрович покачал головой и снова скрылся в проеме. Уже было десять минут седьмого, народу в зале немного прибавилось, Андрей и Маша прошли вперед и сели в пятом ряду. Маша немного похудела, светлые глаза ее стали еще больше, в них появилась какая-то умиротворенность. Пышные каштановые волосы она укоротила, они маленькими колечками завивались у шеи. И вся она была такая нежная, домашняя, что Андрей с трудом удержался, чтобы ее не поцеловать в завиток возле маленького уха. Жена, наверное, почувствовала его настроение, с улыбкой взглянула в глаза, потом взяла его большую руку и положила себе на колени.