Сила обстоятельств: Мемуары - Симона де Бовуар

Сартр работает над пьесой; я пытаюсь вникнуть в свое прошлое. По дороге в Онфлёр Ланзманн говорил мне: «Даже трава станет другого цвета». Я гляжу на площадь Сен-Жермен и думаю: «Это будет другой город».

Среда, 28 мая

Вчерашний вечер мы провели с Лейрисами. Слушали у них радио. Невозможно поймать «Радио Люксембург», есть только государственная станция. Вспоминается время, когда мы вот так же слушали вместе с ними радио в момент возвращения немцев в конце войны в Бельгию.

Во второй половине дня должна состояться многолюдная манифестация, мы идем туда.

Пятница, 30 мая

Я больше не могу писать ничего другого, кроме этого дневника, да и вообще нет желания писать, но надо убить время. В среду обед в «Палетт» с Клодом Руа, который попросил восстановить его в компартии, и его наверняка восстановят. Он процитировал высказывание де Голля о Мальро, которое гуляет по Парижу: «Он упрекал меня в том, что я ловлю рыбу на удочку на берегу Рубикона, а теперь, когда я перехожу Рубикон, сам он удит в лагуне». Все это время Мальро действительно провел в Венеции в разговорах об искусстве, однако позавчера вечером он вернулся и, по словам Флоранс, готовится стать министром информации или культуры.

В среду в 16.45 мы едем в такси к станции метро «Рёйи-Дидро». Длинное шествие по левому тротуару, судя по всему, коммунисты, они несут плакаты «Да здравствует Республика!». Из метро выходит множество знакомых людей: Понтали, Шапсаль, Шоффар, Адамовы, Познеры, Анн Филип, Тцара, Жеже со своей семьей и мастерской, моя сестра. Все удивлены при виде такой огромной толпы, каждый опасался, что манифестация потерпит неудачу. На площади Нации черно от народа. Старые республиканцы ликуют, это заставило их помолодеть на пятьдесят лет; они подпрыгивают, чтобы увидеть поверх голов длину шествия, их лица сияют. Люди карабкаются на столбы посреди шоссе, взбираются на плечи приятелей и одобрительно кивают: шествию не видно конца ни в ту, ни в другую сторону. Вдоль тротуаров люди аплодируют и кричат вместе с нами: на самом деле это тоже манифестанты. Толпа радостная, толпа благоразумная, которая повинуется инструкциям. Никто не кричит: «Да здравствует Республика!», в основном кричат: «Фашизм не пройдет!», многие: «Смерть Массю, смерть Сустеллю!», а кое-кто и «Долой де Голля!», но неуверенно. Поют «Марсельезу» и «Походную песнь». Сартр поет во весь голос. В окнах — любопытные, многие из которых выражают нам свою симпатию; дети аплодируют. Огни светофоров загораются то красные, то зеленые, хотя движение перекрыто. Между тем время от времени шествие замирает, люди останавливаются, потом снова двигаются вперед. У полицейского поста бесстрастно застыли блюстители порядка, повернувшись в их сторону, толпа с вызовом кричит: «Смерть Массю!» Шествие пылкое, единодушное, волнующее. Говорят, что бывшие узники лагерей прошествовали в полосатой одежде, а инвалиды, больные — в своих инвалидных колясках. Прибытие на площадь Республики стало разочарованием, там ничего не предусмотрели. Взобравшись на цоколь, люди размахивали флагами, но не прозвучало ни одного лозунга; все начали расходиться. Послышались крики: «На площадь Согласия!» — но никто этому призыву не последовал; впрочем, пройти все равно было нельзя. На пути — ни одного полицейского, но оба конца охранялись автобусами жандармерии. Толпе не хватало боевого духа. Удивлял порыв, который всех увлек: пришли даже самые аполитичные люди. Однако некоторые из нас заметили, что настроение у всех слишком хорошее, люди с удовольствием кричали и пели, но к действию не были готовы.

Мы вернулись к Сартру взволнованные, с проблеском надежды в душе. У Сартра вечер был занят, а я не могла оставаться в одиночестве и пошла в ресторан на улице Станисласа, чтобы встретиться с Бостами и Аптекманами. Мы забрали машины, оставленные на улице Фобур-Сент-Оноре, и кружили возле сверкающего огнями Елисейского дворца. Время близилось к полуночи; собравшиеся вечером люди стали расходиться. Доносились выкрики: «Массю в Париж! Парашютистов в Париж!» То была горстка элегантных сорокалетних. Полицейские очень вежливо оттеснили их. Всюду — республиканские отряды безопасности в темных машинах и без машин, с оружием в руках; если бы они действительно были республиканскими, можно было бы чувствовать себя защищенными, но при нынешних обстоятельствах они скорее внушали страх. Пешеходов и машины пропускали. Барбара Аптекман решила пококетничать с ними, в ответ они отпускали любезные шуточки. «Чего вы ждете?» — спросила она. «Де Голля, но ждем уже два часа, а его все нет», — отвечали ей. А другие добавили: «Ждем, когда придет час драться». На следующий день утро выдалось на редкость печальным. Стояла чудесная погода, я вышла посмотреть газеты, в скверах пели птицы, с каштанов опадали цветы. Я села на террасе кафе на углу авеню д'Орлеан. «Фигаро» критиковала манифестацию. «Юманите» сообщала о 500 000 манифестантов, это меня разочаровало, потому что я думала, что нас действительно было 500 000. Вернувшись, я не чувствовала в себе силы ни серьезно читать газеты, ни писать, ничего. Меня обуяла тревога. На тротуаре стояли переполненные мусорные ящики: началась забастовка мусорщиков.

Обедали мы у Пуйонов. Именно там мы услышали обращение Коти к палате депутатов: он грозил подать в отставку, если де Голля не наделят властью. Вечером де Голль собрал в Енисейском дворце руководителей «национальных» групп. Понадобится еще один день торга, и все произойдет согласно хорошо продуманному и прекрасно исполненному сценарию. Я возвращаюсь домой в состоянии сильнейшего раздражения.

Суббота, 31 мая

Спокойствие вернулось ко мне, сама не знаю почему; возможно, потому что Сартр отказался принимать снотворное, призывает себя успокоиться и спать, а это заразительно. Но главное, все уже решено, партия проиграна, и, как говорил Тристан Бернар после своего ареста, бояться уже нечего, пора начинать надеяться. Наверняка сегодня вечером де Голля утвердят. По крайней мере, произойдет раскол СФИО. Забастовка преподавателей, которую поддержали родители, прошла успешно. Возникнут серьезные оппозиционные силы, и с ними так или иначе будут считаться. В четверг вечером в Сен-Жермен-де-Пре не обошлось без происшествий, Эвелина при сем присутствовала. К Елисей-ским полям двинулись роскошные автомобили с роскошными господами внутри; образовалась пробка. Они стали сигналить: «Алжир французский». Кафе опустели, все посетители вышли, и так как перед церковью лежали груды камней, они подобрали их и стали кидать в автомобили. Эвелина вместе с Робером проследовала в машине за роскошными автомобилями. Возле Елисейского дворца дамы, увешанные драгоценностями, в вечерних платьях, в длинных кожаных перчатках, братались с жандармами в касках.