Сила обстоятельств: Мемуары - Симона де Бовуар

Понедельник, 16 июня — Милан

Внезапно полная смена перспектив: каникулы. В субботу я проснулась в 6.30, и кто мне мешал уехать сразу? Я уехала. И словно помолодела, снова приобщившись к одиночеству, к свободе, как во времена путешествий пешком. Прекрасное утро. Я люблю такие ранние отъезды, что называется, до поднятия занавеса. Красивая, еще пустынная дорога вдоль берега озера, и вот постепенно деревни оживают, прихорашиваются. В Пти-Сен-Бернар лежит снег, и лыжники устраивают соревнования по слалому. Горные пейзажи вызывают у меня чувство легкой ностальгии, потому что навсегда утрачены длинные переходы по десять — двенадцать часов на высоте двух или трех тысяч метров, а то и выше, сон под навесом или в сараях, все, что я так любила. Обедаю я в Сен-Венсане. «Как там дела во Франции?» — спрашивает меня хозяйка. «Это зависит от того, на чьей вы стороне, зависит от того, любите вы генералов или нет», — отвечаю я. Проезжаю еще несколько городишек, переполненных воскресной радостью, мощенных желтыми камнями, затем автострада и площадь Ла Скала.

Сартр приехал сегодня утром в 8.30; мы читали газеты в кафе на Ла Скала. О Франции в сегодняшних газетах пишут мало, но у парикмахера в одном номере «Оджи» я нашла очень забавную статью «Десять заповедей голлиста». Там сравнивают нынешние события у нас с событиями 1922 года у них. Теперь наша очередь отведать фашизма, веселятся они. Левые смеются, но с тревогой: правда, диктатура во Франции и для Италии представляет большую опасность.

Этим утром мы бродили по Милану, потом обедали с четой Мондадори в ресторане на Ла Скала. За двенадцать лет сам Мондадори ничуть не изменился, все тот же вид неотразимого корсара; она стала блондинкой, но все с той же улыбкой, той же естественностью, тем же очарованием. Он пишет свои первые стихи, ангажированные стихи, и придерживается левых взглядов. Мы говорим о Хемингуэе. Мондадори рассказывает, что в Кортине тот пил по обыкновению, но был затерроризирован своею печенью, сердцем и мыслью о том, что питье убьет его. Однажды в конце трапезы у него началась икота. Напуганный, он позвал врача. «Надо сесть в лифт», — сказал врач. И шесть раз кряду Хемингуэй поднимался, спускался, поднимался, спускался, поддерживаемый с одной стороны врачом, с другой — Мондадори. Икота прекратилась. Поправив свой зеленый козырек, он лег спать.

Мы пошли посмотреть выставку старого ломбардского искусства; ничего хорошего, кроме большой заалтарной картины. Сартр рассердился: «Это военное искусство! Вот какая бывает живопись, когдау власти военные!» (Мондадори говорил нам не без лукавого сочувствия; «В течение двадцати лет у нас не было ни искусства, ни литературы…»)

Под вечер, избавившись от Франции и почувствовав облегчение, мы поужинали на Соборной площади. Сартр сказал, что давно уже не ощущал такого спокойствия.

Вторник, 17 — Венеция

Тем не менее я по-прежнему вижу плохие сны и утром спешу проснуться.

Мы выезжаем чуть раньше десяти часов; небо серо-голубое, погода солнечная и влажная: Северная Италия. Обедаем в Падуе. Пьем кофе в кафе, которое славится как самое большое в мире. Я купила газету. На первой странице: Надь расстрелян, Малетер тоже и еще двое других. «Не надо больше покупать газет!» — говорит Сартр, все его спокойствие улетучилось.

Венеция: в десятый, в двенадцатый раз? Мило привычная. Прелестные комнаты в «Каваллето». Сартр заказывает «три чая» и располагается работать.

Пятница, 20 июня

Мне очень нравится моя комната с игрой света и тени на потолке и batti-becco[51] гондольеров. Но до сегодняшнего утра я работала плохо, в основном только читала, я была очень усталой. Этим утром я решила погрузиться в работу. Мне следует заставить себя писать по десять страниц в день чернового наброска. В конце каникул у меня будет материал, целая куча «заготовок», на которых я смогу что-то выстроить. Столько нужно собрать воспоминаний, что это единственный, как мне кажется, метод. Перечитав с начала до конца «Гостью», я записала свои мысли об этой книге. В ней я почти слово в слово нахожу те вещи, о которых говорю в «Воспоминаниях», и другие, те, что обнаруживаются в «Мандаринах». Да, — тут, впрочем, нечего смущаться — все всегда пишут только свои книги.

Суббота, 21 июня

Письма. Одно от римлянки, замужней женщины, матери двоих взрослых детей, она боролась с фашизмом, активно работала в компартии, ее сразила расправа над Надем, и она жалуется на свою жизнь: нечего делать, и нет возможности ни на что повлиять. Сколько корреспонденток твердят мне: «Как ужасно быть женщиной!» Нет, я не ошиблась, написав «Второй пол», для этого у меня даже было гораздо больше оснований, чем я думала. Из отрывков писем, полученных после выхода этой книги, можно составить удручающий документ.

Налаживается ритм нашей жизни. В 9.30 подъем, продолжительный завтрак с чтением газет на площади Сан-Марко. До 2.30 — работа. Потом легкий обед. Прогулка или музей. Работа с 5 до 9 часов. Ужин. Виски в «Баре Харри». Последнее виски в полночь на площади, когда она наконец избавляется от музыкантов, туристов, голубей и, вопреки стульям на террасах кафе, вновь обретает ту трагическую красоту, которой наделил ее Тинторетто в картине «Похищение тела святого Марка». Вчера во второй половине дня я просмотрела большую пачку корректуры, присланной Фе-сти: в кои-то веки мне доставляет удовольствие перечитывать написанную мной книгу. Если не ошибаюсь, она должна иметь успех у девушек, которые испытывают трудности в семье и в отношениях с религией и которые еще не дерзают дерзать. С другой стороны, думается, я собралась с силами, чтобы приняться за новую книгу.

Воскресенье, 22 июня

Да, я снова пустилась в путь и, думаю, по меньшей мере на два года. В каком-то смысле это своего рода надежность. Мне по-прежнему присущ дух прилежной школьницы, которая беспокоится, если больше одной или двух недель «я остаюсь без дела». Путешествие — это деятельность, которой я отдаюсь без угрызений совести. Но в Париже я колебалась, хотя и осыпала себя упреками. И все-таки я не совсем зря потеряла время. Кроме этого дневника и поправленной корректуры, я собрала материал для новой книги, перечитала свои старые романы, письма, записала воспоминания. Думаю, что теперь я действительно сумею писать по десять страниц в день.

Среда, 25 июня

«Коррьере делла Сера» вовсю подшучивает над пресс-конференцией Мальро. Фотографы, телевидение, пыль в глаза; Мальро вещал тоном мистического проповедника, сильно удивив многочисленных журналистов. Информации мало, сообщал итальянский корреспондент, но зато мы многое узнали о «психологическом и хореографическом стиле режима».