Воспламеняющая - Стивен Кинг

Он вскарабкался на обесточенную секцию и спустился на собачью дорожку. Два пса бросились к нему. Оу-Джей обхватил правое запястье левой рукой и застрелил обоих. Крупные псины, но Кусака был круче. Больше им не лакомиться собачьей едой, если, конечно, на собачьих небесах не полагается кормежка.

Третья собака прыгнула сзади, вырвала клок брюк вместе с куском левой ягодицы и повалила Оу-Джея на землю. Он перевернулся, отбиваясь одной рукой, не выпуская из второй Кусаку. Ударил собаку несколько раз рукояткой пистолета, потом, когда тварь попыталась вцепиться ему в горло, сунул ствол ей в пасть. Ствол проскользнул между зубами добермана, и Оу-Джей нажал спусковой крючок. Раздался приглушенный выстрел.

– Клюквенный сок! – воскликнул Оу-Джей, с трудом поднимаясь на ноги. Затем истерически расхохотался. Наружные ворота обесточило полностью: не осталось даже слабого, дневного напряжения. Оу-Джей попытался их открыть. Несколько человек сгрудились у ворот, отталкивая его. Оставшиеся в живых собаки пятились и рычали. Некоторые агенты, тоже перелезшие внутренний забор, достали пистолеты и отгоняли их выстрелами. Удалось восстановить некое подобие дисциплины и окружить безоружных секретарей, аналитиков, техников.

Оу-Джей всем телом навалился на ворота. Они не сдвинулись. Замки заблокировало. Он огляделся, не зная, что делать дальше. Способность рассуждать здраво вернулась. Одно дело – бежать и прятаться, когда тебя никто не видит, совсем другое – когда вокруг столько свидетелей.

Если, конечно, это адово дитя оставит хоть одного свидетеля.

– Надо лезть через ворота! – крикнул он, но его голос растворился в шуме. – Лезьте, черт побери!

Никто не отреагировал. Люди толпились у наружного забора, с тупо застывшими, перекошенными паникой лицами.

Оу-Джей схватил женщину, прижимавшуюся к воротам рядом с ним.

– Не-е-е-ет! – взвизгнула она.

– Лезь, сука! – проревел Оу-Джей и шлепнул женщину по заду, чтобы привести в чувство. Она полезла.

Остальные увидели это и начали проникаться идеей. Внутренний забор по-прежнему дымился и время от времени плевал искрами. Толстяк, в котором Оу-Джей узнал одного из поваров, держался за две тысячи вольт. Он плясал и подпрыгивал, ноги выбивали на траве чечетку, рот раскрылся, щеки почернели.

Очередной доберман прыгнул и вырвал кусок мяса из ноги худого очкастого молодого мужчины в белом халате. Один из агентов выстрелил в собаку, промахнулся, пуля раздробила локоть очкарику. Тот упал на землю и принялся кататься по ней, держась за локоть, призывая на помощь Деву Марию. Оу-Джей пристрелил пса, прежде чем тот успел вцепиться очкарику в горло.

Ну и дерьмо, мысленно простонал он. Господи, ну и дерьмо.

Теперь по широким воротам карабкалось человек десять. Женщина, которой Оу-Джей придал импульс, добралась до вершины, закачалась и со сдавленным воплем свалилась вниз с нужной стороны. Ударившись о землю, начала кричать. Ворота были высокие, девять футов, и женщина сломала руку.

Господи Иисусе, ну и дерьмо.

Карабкавшиеся на ворота люди напоминали новобранцев в каком-то безумном тренировочном лагере морской пехоты.

Оу-Джей обернулся и вытянул шею, пытаясь увидеть девчонку, пытаясь понять, не идет ли она к ним. Если идет, свидетели могут отправляться к черту: он перелезет ворота и свалит.

Один из аналитиков взвизгнул:

– И что это должно…

Громкое шипение заглушило его голос. Потом Оу-Джей скажет, что в тот момент подумал о своей бабушке, жарящей яичницу, только звук был в миллион раз громче, словно яичницу решило одновременно поджарить целое племя великанов.

Звук ширился, нарастал, и внезапно утиный пруд между особняками закрыло облако белого пара. Целый пруд, шириной около пятидесяти футов и глубиной четыре, кипел.

На мгновение Оу-Джей увидел Чарли, стоявшую ярдах в двадцати от пруда, спиной к тем из них, кто все еще пытался выбраться, а потом пар поглотил ее. Шипение не стихало. Белый туман поплыл по зеленой лужайке, яркое осеннее солнце расцвечивало его безумными радугами. Пытавшиеся сбежать повисли на воротах, как мухи, вывернули шеи, наблюдая.

А что, если воды не хватит? вдруг подумал Оу-Джей. Если воды не хватит, чтобы потушить ее спичку, или факел, или что там у нее есть? Что тогда?

Орвилл Джеймисон решил, что не хочет этого выяснять. Хватит с него героизма. Он сунул Кусаку в плечевую кобуру и буквально взлетел на ворота. Аккуратно перемахнул их, спрыгнул вниз и приземлился на согнутые в коленях ноги рядом с женщиной, которая сломала руку и все еще кричала.

– Я бы посоветовал вам не сотрясать понапрасну воздух и сматываться отсюда, – сказал ей Оу-Джей и тут же последовал собственному совету.

23

Чарли стояла в созданном ею белом мире и изливала свою силу в пруд, борясь с ней, пытаясь придавить, заставляя иссякнуть. Огнечудище казалось непобедимым. Да, Чарли держала его под контролем, выплескивая в пруд, словно по невидимой трубе. Но что будет, если вся вода испарится до того, как сила иссякнет?

Больше никакого уничтожения. Она направит силу на себя и погибнет, прежде чем позволит ей снова вырваться и начать набирать мощь.

(Назад! Назад!)

Теперь она наконец чувствовала, как сила теряет цельность, связность. Разваливается на части. Густой белый туман окружал Чарли со всех сторон, пахло прачечной. Громкое шипение доносилось со стороны невидимого пруда.

(!!! НАЗАД!!!)

Вновь мелькнула мысль об отце, и горе с новой силой обрушилось на нее. Мертв. Он мертв. Мысль эта будто заставила огнечудище рассеяться, и шипение начало стихать. Пар величественными волнами катился мимо Чарли. Солнце над головой напоминало тусклую серебряную монету.

Я изменила солнце, рассеянно подумала Чарли. Нет… не изменила… это пар… туман… когда его унесет…

И с внезапной уверенностью, исходившей откуда-то из глубин, поняла, что сможет изменить солнце, если захочет… со временем.

Ее сила продолжала расти.

Этот акт уничтожения, этот апокалипсис достиг лишь своих нынешних пределов.

Потенциал был намного больше.

Чарли упала на колени и заплакала, скорбя о своем отце, скорбя о людях, которых убила, даже о Джоне. Может, Рейнберд хотел для нее лучшего, но пусть ее отец умер, а она уничтожила все вокруг, Чарли чувствовала, что должна жить, должна сделать все возможное, чтобы выжить.

И потому, может, даже больше, чем обо всех остальных, она скорбела о себе.

24

Чарли не знала, сколько просидела, обхватив голову руками. Каким бы невероятным это ни казалось, она вроде бы даже задремала. Придя в себя, она увидела, что солнце стало ярче и немного сместилось к западу. Легкий ветерок раздирал поднявшийся над кипевшим прудом пар и уносил клочья.

Чарли медленно встала и огляделась.

Пруд первым привлек ее внимание. Она увидела, что воды хватило… едва. Остались отдельные лужицы, сверкавшие на солнце, как драгоценные камни в грязной оправе илистого дна. Листья кувшинок и водоросли напоминали искореженные украшения. В некоторых местах ил подсох и потрескался. Чарли увидела несколько монет и что-то ржавое, вроде длинного ножа или лезвия газонокосилки. Траву вокруг пруда выжгло дочерна.

Территория Конторы погрузилась в мертвую тишину. Ее нарушали только треск и пощелкивание огня. Отец велел Чарли продемонстрировать, что это война, и остатки штаб-квартиры напоминали покинутое поле боя. Конюшня, сарай и особняк с одной стороны пруда пылали. От второго особняка остались дымящиеся руины – словно в него попала большая зажигательная бомба или ракета «Фау» времен Второй мировой войны.

Лужайку пересекали черные полосы, образовывавшие глупые спиральные узоры. Они все еще дымились. Бронированный «кадиллак» выгорел дотла в конце пропаханной им же канавы. Он уже ничем не напоминал автомобиль, превратившись в груду обгорелого металла.

Но самое худшее ждало Чарли у забора.

Пять или шесть тел лежали по внутреннему периметру. Еще два или три, а также несколько мертвых собак – между заборами.

Словно в полусне, Чарли побрела в том направлении.

Другие люди тоже бродили по лужайке, но их было немного. Двое увидели Чарли и отпрянули в сторону. Другие, похоже, понятия не имели, кто она, и не догадывались, что случившееся – ее работа. У них были сонные, изумленные лица выживших в катастрофе.

Чарли начала карабкаться на внутренний забор.

– Я бы этого не делал, – будничным тоном посоветовал ей мужчина в белой униформе уборщика. – Собаки набросятся на тебя, девочка.

Чарли пропустила его слова мимо ушей. Оставшиеся животные рычали на нее, но близко не подходили: очевидно, решили, что с них хватит. Она полезла на наружные ворота, медленно и осторожно, вставляя мыски кожаных туфель в ромбовидные ячейки. Добравшись до верха, перекинула одну ногу, потом другую, с прежней осторожностью спустилась и впервые за полгода оказалась на земле, не принадлежавшей Конторе. Несколько секунд могла только стоять, потрясенная до глубины души.