Евангелист Иван Онищенко - Юлия Крюденер

- Как мне хорошо сейчас на душе, - тихо сказал он, когда она помогла ему сесть.

- Спасибо, - ответила ему Елена.

Ночью она долго не могла уснуть. Думала о себе, об архиерее, думала о жизни. Тихо заскрипела дверь, и в комнату на цыпочках вошла мать.

- Это ты, мама?

Мать обняла ладонями голову девушки и заплакала:

- Леночка, сокровище ты наше!..

- Ну что вы, мама, успокойтесь.

Мать опустилась у кровати на колени и, гладя голову дочери, заговорила:

- Прости меня, ангел мой, прости нас, кроткая ты наша.

- За что, мама? Вы ни в чем не виноваты.

- Не уходи от нас, радость наша. Как мы будем без тебя? Мы тоже изменимся. Всем нам надо меняться, всем надо верно жить. Как я теперь это поняла.

Почти до полуночи сидели они, лаская друг друга, утешая, усваивая в своем понимании те истины, которые так величаво открылись им. И верилось обоим, что солнце правды, засветившее в их душах, согреет их, оживит и даст жизнь. Перед уходом мать преклонила колени, дочь стала рядом, и в первый раз из уст стареющего человека полились слова благодарности, слова прошения у Бога света и любви.

Глава 11. В Дубнинской тюрьме

Солнце было уже над гладью реки Сулы, когда Онищенко подходил к местечку Лубны, что располагалось на ее высоком правом берегу. Блестели золоченые верхушки церквей, прыгали галки, перелетая из селения в рощу за рекой.

Войдя в село, Иван прошел мимо синагоги, миновал так называемую казачью тюрьму с темными стенами и глухими воротами, остановившись у двух сидящих стариков, спросил, где здесь можно переночевать. Старики в недоумении переглянулись, а затем один из них сказал:

- А ты пройди к заезжему двору. Вот так иди прямо к собору, там базар, а рядом этот двор, спросишь там.

Когда Иван зашел во двор, уже стемнело. С трудом пробравшись между тарантасами, лошадьми, заполнившими двор, он зашел в сенцы и заглянул в большую комнату. В табачном дыму едва различались фигуры людей: лежащих, сидящих, тех, которые стояли, двигались, что-то говорили. Он попытался войти, но все казалось столь диким, бессмысленным, что он остановился, не зная, что ему делать. Пойти искать ночлег у людей? Но кто пустит, кто откроет? Тем более, что по ночам шатается много разного сброда. Кто решится пустить в дом бродягу? Летом он вышел бы за город и переночевал в степи, а теперь уже холодно, дожди. И вдруг он почувствовал себя одиноким, брошенным, отвергнутым человеком. Он лишний. И ему стало грустно и нашло уныние. Куда пойдут его ноги завтра?

Утомленный, он присел на корточки в углу сенцев. Мимо него туда и обратно сновали люди, со двора дуло. Впереди длинная ночь, а завтра снова надо идти. А откуда силы?

А Христос говорил о радости, совершенной радости, которая никогда не должна переставать. Что же это за радость? На пути своем он знал радость, когда от его слова каялись десятки грешников. Была ли там радость совершенная? Он знал радость, когда его любили, ласкали, принимали как дорогого гостя. Всякий радуется, когда его ласкают. В чем же совершенная радость, доступная каждому? И вдруг его обдало радостью необычной, отошло осуждение кого-то, отошло огорчение, отошло уныние. Он понял, осознал себя не как человек, которому кто-то должен служить, а как наименьший раб, назначение которого служить, делать то, что поручил хозяин. И ему стало хорошо. Он вышел во двор, чтобы принести благодарность своему Хозяину - Богу.

Мирно жевали лошади. Из-за тучек иногда выглядывала луна. Он вышел на улицу. Хорошо как! И вдруг ясно пришла мысль: "Пойду в тюрьму! Пойду, попрошусь туда и там примут, должны принять".

Подойдя к воротам тюрьмы, Онищенко постучал. Через некоторое время раздался голос:

- Кто там?

- Свой. Свой я, откройте.

- Кто это, свой? Наши все дома, а ты кто?

- Отопри, узнаешь.

Заскрежетал замок, узкая дверь калитки в воротах приоткрылась,

и показалась голова стражника. Увидев одинокого путника, стражник открыл калитку полностью,

- Я ссыльный, иду пешком по документам, хочу переночевать.

Стражник впустил Онищенко во двор тюрьмы, запер калитку и, велев оставить здесь свои пожитки, потребовал заложить руки за спину и следовать за ним. Пройдя двор, он подошел к обитой войлоком двери и, постучав в нее, сказал:

- Господин начальник, вот человек просится в тюрьму ночевать. Я его под оружием привел к вам. Позволите идти? Вещи его находятся у ворот.

Дежурный по тюрьме взял у Ивана бумагу, внимательно прочел, наклонил голову и покачал ею в знак удивления. На его звонок пришел солдат.

- Отведите его в рабочую камеру. Вещи его у ворот. Осмотрите и отдайте ему.

В рабочей камере все уже спали, людей было немного. У каждого была своя койка с матрацом, подушкой и одеялом. Несколько коек были свободны. Подойдя к одной из них, Иван преклонил колени и горячо поблагодарил Бога за все, затем лег, укрылся одеялом и сразу уснул.

Как обычно, утром после поверки все разошлись по работам, а Ивана только к обеду вызвал начальник тюрьмы Сахно для беседы. Узнав по документу, что это тот самый Онищенко, который наделал столько много шума в Херсонской тюрьме, он принял его особо и внимательно, обо всем расспросил.

- Такого, чтобы ссыльный сам шел в Сибирь, я не знаю. И это невероятно, это невозможно, - говорил старый казак, начальник тюрьмы,