Порт-Артур (Том 2) - Александр Степанов

- Бомбардир-лабораторист Блохин.

- Титуловать надо, дурак. Зачем здесь? На неделю без горячей пищи! брызгался слюной генерал, злобно глядя на солдата.

- Хорош друг, нечего сказать! - пробурчал Блохин себе под нос.

- Не угодно ли вашему превосходительству послушать, как работают японцы?

- поспешил отвлечь внимание генерала Рашевский.

Смирнов махнул рукой, чтобы все замолчали, и припал ухом к бетону. Прошла минута напряженного молчания.

- Да, да! Но они, по-моему, еще очень далеко от капонира, не ближе тридцати саженей.

- Я считаю, что не больше десяти-двенадцати, - возразил Рашевский.

- Вы считаете! - презрительно бросил комендант. - Я окончил две академии артиллерийскую и генерального штаба - и, надо думать, кое-что в минном деле понимаю.

- Я же учился всего лишь в одной - в инженерной академии.

- Вечно вы, полковник Рашевский, вступаете в неуместные споры, - оборвал генерал и вышел из капонира.

- Видели? - кивнул ему вслед головой Рашевский. - Изволь иметь дело с таким упрямым ослом!

Электрические провода от мины были выведены на внутренний дворик форта в один из блиндажей переднего бруствера. Смирнов, все еще раздраженный, брюзжал всю дорогу. На дворике он громко, во весь голос, поздоровался с солдатами. Те ответили сдержанно и тихо, не желая привлекать внимания японцев, до которых было не более пятидесяти шагов.

- Отвечать как следует, а не бормотать себе под нос! Здорово, друзья! крикнул генерал.

Солдаты ответили на этот раз громко и дружно, и через минуту около бруствера разорвались две бомбочки, брошенные японцами.

- Ой, братцы, ой, рука! - застонал стрелок, у которого по локоть оторвало руку. Соседи бросились к нему на помощь. Генерал же поспешил юркнуть в блиндаж.

Не успели солдаты отойти от брустверов, как Смирнов включил ток. Над местом взрыва поднялся столб дыма и пыли, полетели вверх доски, камни и какие-то бесформенные предметы. Сильно осела земля.

В первый момент у японцев воцарилось полное затишье, которое через минуту сменилось неистовой ружейной трескотней и градом ручных гранат. Пули и осколки засвистели во всех направлениях, раня и калеча не успевших укрыться.

Смирнов предпочел отсиживаться в блиндаже, пока не уляжется этот ураган смерти. Фролов, выскочивший наружу, чтобы успокоить метавшихся по дворику солдат, тоже получил ранение в кисть руки.

- Всего этого можно было избежать, если бы ваше превосходительство не так торопились, - проговорил Рашевский, глядя на происходившее в форту смятение.

- Потрудитесь не учить, что и как мне делать! - обозлился Смирнов. - Вы боялись, что развалится капонир, а он стоит целехонек. Я предвидел и учел все возможное и невозможное, когда рассчитывал взрывной заряд. У меня было сделано свыше десяти вариантов для разных случаев.

Как только стало тише, Смирнов торопливо скрылся в тыловую казарму. Здесь прапорщик Берг доложил ему, что капонир остался совершенно цел и забивка камуфлета хорошо выдержала удар взрывной волны.

- Вот видите, - торжествовал генерал, обращаясь к Рашевскому, - а вы еще со мной спорили.

В это время с Куропаткинского люнета прибежал с запиской запыхавшийся стрелок. Комендант люнета сообщал, что камуфлетом была обнажена тыловая стена капонира и японцы, видимо, подготовляли ее взрыв снаружи.

- Немедленно обстрелять и забросать бомбочками, - распорядился Смирнов.

- Обстрелять нельзя, так как это место в мертвом пространстве, а бомбочками можно повредить стену, - нахмурился Рашевский.

- Вашескородие, японец долбит самую крышу капонира! - прибежал с докладом Блохин.

Рашевский опрометью бросился к потерне. За ним устремились все, кроме Смирнова, что-то сердито кричавшего им вдогонку.

Оправдались наихудшие опасения Рашевского. Японцы подобрались к крыше капонира и, положив на нее заряд динамита, произвели один за другим несколько взрывов. После первого в своде появились трещины, после которого в нем образовалось небольшое отверстие, а после третьего свод рухнул, и японцы ринулись внутрь капонира. Все это произошло настолько быстро, что стрелки едва успели загородить мешками с землей выход из капонира в контрэскарпную галерею.

Японцы втащили в капонир пулемет и открыли из него огонь вдоль галереи.

Положение русских стало сразу критическим. Спасая положение, Фролов бросился вперед и бомбочкой уничтожил пулемет. Оправившиеся стрелки кинулись за ним.

У входа в тесный, темный, полуразрушенный капонир начался рукопашный бой.

Несколько японских солдат подобрались по рву к пушечным амбразурам и через них забросали внутренность капонира бомбочками большой разрушительной силы, при этом взорвалась целая груда пушечных патронов, оставшихся в орудиях.

Часть капонира рухнула. Контрольная галерея наполнилась едким дымом и пылью.

Среди солдат началась паника.

Раненый Фролов, стараясь перекричать грохот, сзывал к себе стрелков и попытался с несколькими смельчаками еще раз броситься в штыки.

Звонарев потерял в темноте Рашевского и, схватив первую попавшуюся под руку винтовку, выпускал патрон за патроном в сторону японцев.

- Поберегитесь, Сергей Владимирович, я их сейчас угощу, - хрипел у него над ухом Блохин и, размахнувшись, кинул сразу целый десяток бомбочек.

Страшный взрыв оглушил припавшего ничком к земле прапорщика. Сверху посыпались осколки бетона, земля и окровавленные куски человеческих тел.

Блохин вскочил на ноги и, громко закричав, со штыком наперевес бросился в сторону японцев. Прапорщик последовал за ним. Вдвоем они вскочили в полуразрушенный капонир, где в живых застали двух оглушенных японцев, которых Блохин тут же и приколол. За ним вбежали стрелки и наскоро стали сооружать траверс из земляных мешков. Японцев не было видно.

Звонарев начал осматриваться. Половина капонира около левой минной галереи была разрушена сверху донизу и представляла собой груду бетонных осколков. Часть капонира около правой минной галереи уцелела. Ее-то и начали торопливо укреплять земляными мешками.

Вскоре японцы опять попытались прорваться в ров через разрушенный капонир, по были отброшены картечью с брустверов форта и вернулись в свои окопы. Настало временное затишье. Рашевский, дважды оцарапанный бетонными осколками, перевязанный носовым платком, расхаживал окопы остатков капонира.

- Надо сейчас же вокруг разрушенного пространства в гласисе устроить бруствер из мешков с землей и гнезда для пулеметов, иначе ночью японцы прорвутся через ров прямо на форт, - предупреждал он.

Стрелки быстро и сноровисто стали укладывать метки по его указанию.

- А Смирнов где? - вспомнил Звонарев.

- Как только запахло жареным, дал стрекача. Забыл и про свой генеральский чин, когда бежал через горжевой мост, - ответил подполковник.

День промелькнул очень быстро, и совсем неожиданно наступил вечер. Стало быстро темнеть. Начавшийся артиллерийский обстрел форта заставил стрелков спрятаться в контрэскарпную галерею и казармы. Тяжелые, сотрясавшие до основания весь форт взрывы указывали, что идет бомбардировка из одиннадцатидюймовых орудий. Звонарев, Рашевский, Фролов и артиллерист Корсаков сидели в казарме, когда на форт неожиданно прибыл Кондратенко в сопровождении своего неизменного начальника штаба Науменко. Невзирая на обстрел, они сразу же отправились осматривать повреждения капонира.

- Зачем вы, Сергей Александрович, впутали в минное дело Смирнова? Он ведь ни уха ни рыла в нем не понимает, - упрекал генерал Рашевского.

- Сам впутался, будь он неладен! Кинься японцы сразу после взрыва на штурм, была бы нам крышка, не отбились бы от них.

- Эта опасность, по-моему, еще не миновала. Я распорядился передвинуть сюда две роты резерва и направил вам еще два пулемета с китайской гладкостенной картечннцей.

- Она-то нам на что? - удивился Корсаков.

- Она у нас будет на ролях сторожевой пушки. Поставите ее на месте прорыва и в случае штурма ударите картечью.

Проходя по казармам, Кондратенко, как и Смирнов, здоровался с солдатами, но обращал внимание исключительно на их вид, а не на выправку.

- Когда ели, давно ли были на отдыхе, нет ли цинготных? - спрашивал он у стрелков.

Глядя со стороны на этого невысокого, невзрачного на вид генерала с глуховатым голосом и живыми умными глазами, Звонарев мысленно представил себе его в серой солдатской шинели.

"Едва ли бы он выделился чем-либо из толпы десятков и сотен других стрелков, разве что своей сметкой", - подумал прапорщик, так мало было в Кондратенко специфически барского, офицерского.

Солдаты, видимо, чувствовали то же самое и свободно разговаривали с генералом, путая официальное титулование с простым обращением к нему по имени и отчеству, которое твердо знали все стрелки. Кондратенко даже не замечал этого нарушения уставной формы.