Белая ведьма, черные чары - Ким Харрисон

Я смотрела на него изучающим взглядом, пытаясь понять, шутит он или нет.

— Правда?

— Ага.

Его спокойная уверенность поколебалась, когда на следующей странице он увидел проклятие для создания ветра, способного переворачивать дома. Он снова посмотрел на меня.

— Рэйчел…

— Что такое?

У меня зазвенели звоночки. Нет, я, черт побери, не черная колдунья!

— Жуткие тут штуки описаны, — сказал он, хмуря брови, и я засмеялась, беря демонскую книгу на колени, а учебник опуская на пол.

— Вот почему я этим не занимаюсь, — ответила я, благодарная, что он не счел меня негодяйкой просто потому, что у меня есть книга, где описано плетение проклятия, вызывающего чуму.

Он хмыкнул и подвинулся так, чтобы читать у меня через плечо.

— Рискуя разбередить рану, я все же спрошу: как Робби отнесся к тому, что ты попала в больницу?

Я перевернула страницу и побледнела. «КАК ЗАСТАВИТЬ ЖЕНЩИНУ РОДИТЬ ВОЛКА». Господи, я даже не знала, что здесь такое есть.

— Н-ну, — начала я, быстро переворачивая страницу, — Робби сказал, что этого следовало ожидать, и велел мне прекратить делать опасные вещи, чтобы не расстраивать маму. Но расстроился он, а не она.

— Примерно это я и предполагал. — Маршал наклонился ко мне и перевернул для меня страницу.

Я глубоко задышала — мне было приятно и тепло его тела в истопленном помещении, и запах красного дерева. Он недавно колдовал, и я подумала, не модифицированный ли амулет тепла позволяет ему не дрожать?

— Мне твой брат симпатичен, — сказал он, не замечая, что я вдыхаю его запах. — Но меня достает, что он с тобой обращается как с соплячкой, которой тебя помнит. Мой старший брат так же точно пытается вести себя со мной. Иногда просто хочется его стукнуть.

— Ум-гу. — Я позволила нашим телам сдвинуться чуть ближе под действием собственного веса. Мне что-то было подо зрительно, что Маршал все время говорит правильные вещи. — Робби уехал, когда мне было тринадцать. И взрослой он меня не видел. — Я перевернула страницу, и наши руки соприкоснулись, но Маршал будто и не заметил. — А тут, когда он собрался приехать, я на эту самую неделю загремела в больницу. Неслабо?

Маршал рассмеялся, потом внимательней всмотрелся в текст, где описывалось, как делать пузыри, держащиеся до восхода солнца, и мне стало приятно, что не все проклятия тут плохие. Конечно, можно такие пузыри организовать в чужих легких для удушения, но ведь можно и просто поразвлечь детишек.

— Спасибо тебе, что поехал со мной к маме, — сказала я тихо, глядя на него, а не на проклятия, которые он перелистывал. — Не думаю, что я высидела бы целый вечер, выслушивая рассказы о том, какая прелесть Синди, как она хорошо то делает и это делает, и неизбежный вопрос после каждого: «А когда же ты, Рэйчел, заведешь себе постоянного бойфренда?»

— Матери все такие, — ответил он рассеянно. — Она просто хочет тебе счастья.

— У меня оно и так есть, — буркнула я, и Маршал усмехнулся, пытаясь, кажется, запомнить проклятие для превращения воды в вино. Для дружеских попоек незаменимо, но пробудить это проклятие Маршал не мог бы — нет у него в крови нужных ферментов. Я вот могу.

Вздохнув, я переложила книгу совсем к нему на колени и вытащила другую. Было холодно, но я не хотела спускаться, рискуя разбудить пять десятков пикси. Может, я завидую, что у Робби все есть? И притом так легко ему досталось?

— А знаешь, — сказал Маршал, не отрывая взгляда от книги, где искал для меня проклятие, — мы же не обязаны сохранять все как есть. Ну, в смысле у нас с тобой.

Я замерла. Маршал, наверное, ощутил это, потому что мы соприкасались плечами. Я ничего не сказала, и он, ободренный отсутствием негативной реакции, добавил:

— Я в том смысле, что в октябре я не был готов впустить кого-то нового в свою жизнь, а сейчас…

Я затаила дыхание, и Маршал резко оборвал речь.

— О’кей, — сказал он, отодвигаясь чуть-чуть. — Извини и считай, что я этого не говорил. Сам виноват, совершенно не понимаю языка жестов.

Сам виноват? Когда я последний раз от кого-нибудь это слышала? Но оставить его слова без ответа было проще сказать, чем сделать, тем более что я сама то и дело говорю себе «сама виновата» в минуты самоугрызений. И потому я, облизав губы, сказала:

— Мне с тобой было весело эти два месяца.

— Все путем, Рэйчел, — перебил он, еще отодвигаясь по длинному диванчику. — Считай, что я ничего не говорил. Слушай, я, наверное, пойду сейчас.

Пульс у меня забился сильнее.

— Я тебя не прошу уходить. Я говорю, что мне с тобой было весело. У меня была тогда душевная рана, она еще и осталась, но я много смеялась с тобой, и ты мне нравишься. — Он посмотрел на меня, слегка раскрасневшись, и в карих глазах появилась какая-то беззащитность, которой раньше не было. А мне вспомнилось, как я сижу на полу в кухне, и некому меня поднять. Испугавшись, я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. — Я тоже об этом думала.

Маршал выдохнул, будто узел развязался у него внутри.

— Когда ты была в больнице, — быстро сказал он, — помоги мне бог, но я вдруг увидел, как мы прожили эти два месяца, и почему-то сердце защемило.

— А мне там было не до лирических воспоминаний, — заметила я саркастически.

— А потом мне Дженкс сказал, что ты упала у себя на кухне, — добавил он с взволнованной искренностью. — Я знаю, что ты можешь о себе позаботиться, и с тобой были Айви и Дженкс…

— Линия прорвалась сквозь ауру, — объяснила я, — и это было больно.

Снова почему-то всплыло чувство зависти, с которым я слушала, как Робби расхваливает Синди и чуть не светится. Почему у меня не получается ничего постоянного?

Маршал подвинулся взять меня за руку — места между нами было многовато.

— И ты мне нравишься, Рэйчел, — сказал он, почти пугая меня. — Не потому что у тебя красивые ноги и ты заразительно смеешься, или заводишься когда в кино погоня, или не жалеешь времени, чтобы снять с дерева щенка.

— Вот дело было, правда?

Он сильнее стиснул мне пальцы, и я опустила взгляд.

— Дженкс сказал, что тебе одиноко, и потому ты можешь выкинуть какую-нибудь глупость, пытаясь спасти этого призрака.

Вот тут я отбросила легкомысленный тон.

— Я не одинока.

Может быть, Миа права, но я не хочу, чтобы она была права. И даже если так, я вполне могу жить самостоятельно. В конце концов, всю жизнь я так делала, и получалось. Но я не хотела этого. Я вздрогнула — то ли от холода, то ли от нашего разговора, и Маршал нахмурился.

— Я не хочу ломать то, что у нас есть, — сказал он, и голос прозвучал тихо даже в абсолютной тишине зимнего дня. Он медленно придвинулся ближе, а я сняла книгу с колен, положила на пол и прильнула к его боку, анализируя это ощущение, хотя сама была скована и неуверенна. Ощущение было приятное, и это меня тревожило. — Может быть, нам хватит и просто дружбы, — продолжал он, будто и вправду обдумывал такую возможность. — У меня никогда ни с одной женщиной не было таких хороших отношений, как с тобой, и я достаточно умен, и достаточно стар, и достаточно устал, чтобы оставить все как есть.