Большие надежды (без указания переводчика) - Чарльз Диккенс

Вторая пьеса была новая, великолѣпная, Рождественская пантомима. Въ первомъ дѣйствіи, мнѣ кажется, я узналъ Уопселя въ роли неизвѣстнаго существа въ красныхъ шерстяныхъ чулкахъ съ чудовищно-свѣтившимся лицомъ и съ цѣлою горою красной занавѣсочной бахрамы, вмѣсто волосъ. Онъ ковалъ громы въ какой-то пещерѣ и обнаружилъ необыкновенную трусость, когда его хозяинъ возвратился домой (совершенно охрипши) и потребовалъ обѣдать. Но онъ вскорѣ явился въ болѣе видной роли. Геній юношеской любви, нуждаясь въ помощи — по случаю отеческой жестокости одного невѣжественнаго фермера, противившагося сердечному влеченію своей дочери — вызвалъ одного велерѣчиваго кудесника. Этотъ кудесникъ, не совсѣмъ твердо державшійся на ногахъ, вѣроятно вслѣдствіе неудобствъ, испытанныхъ на пути, былъ никто иной какъ Уопсель въ высокой, острой шапкѣ и съ большой книжкой черной магіи въ рукахъ. Такъ-какъ вся должность этого кудесника состояла въ томъ, чтобъ быть предметомъ рѣчей, пѣсней и тычковъ, то онъ имѣлъ много досуга. Я съ удивленіемъ примѣтилъ, что онъ посвящалъ все свое свободное время на то, чтобъ глядѣть на меня, какъ бы теряясь въ изумленіи.

Было что-то особенно-замѣчательное въ возраставшемъ блескѣ Уопселевыхъ глазъ, и онъ по-видимому столько вещей перебиралъ въ своей головѣ и былъ такъ смущенъ, что я рѣшительно не могъ понять, что съ нимъ. Я продолжалъ обдумывать его странные взгляды, когда онъ уже давно исчезъ за облаками въ какомъ-то большомъ часовомъ чахлѣ, и однако не могъ ничего придумать. Я все еще былъ занятъ этими мыслями, когда часъ спустя, выходя изъ театра, я увидѣлъ его, дожидавшагося меня у дверей.

— Какъ вы поживаете? — сказалъ я, пожавъ ему руку, и продолжая идти рядомъ съ нимъ по улицѣ. — Я примѣтилъ, что вы меня увидали.

— Увидалъ васъ, мистеръ Пипъ! возразилъ онъ — конечно я васъ видѣлъ. Но кто это былъ съ вами?

— Кто былъ со мной?

— Право, непонятное дѣло, сказалъ мистеръ Уонсель, и лицо его снова приняло прежнее растерянное выраженіе — я готовъ побожиться.

Испугавшись въ свою очередь, я сталъ упрашивать Уопселя объясниться.

— Не поручусь, узналъ ли бы я его, еслибъ вы не сидѣли около, продолжалъ онъ съ тѣмъ же растеряннымъ видомъ.

Я невольно оглянулся, какъ я имѣлъ привычку всегда оглядываться, возвращаясь домой; эти таинственныя слова бросили меня въ холодъ.

— О! Мы его не догонимъ, сказалъ мистеръ Уопсель — онъ вышелъ прежде меня. Я видѣлъ, какъ онъ уходилъ.

Имѣя столько основаній подозрѣвать всѣхъ и каждаго, я даже началъ подозрѣвать и бѣднаго Уопселя. Мнѣ показалось, что онъ хотѣлъ побудить меня на какую-нибудь откровенность. Поэтому я только вскользь взглянулъ на него и не сказалъ ни слова.

— Страшная мысль мнѣ пришла въ голову, мнѣ казалось, что вы пришли вмѣстѣ съ нимъ, но потомъ я увидѣлъ, что вы и не подозрѣвали его присутствія, а онъ сидѣлъ за вами какъ тѣнь какая.

Прежній страхъ снова овладѣлъ мною, но я рѣшился еще не говорить, ибо изъ его словъ можно было понять, что онъ хочетъ побудить меня отнести все сказанное къ Провису. Конечно, я былъ увѣренъ, что Провисъ не былъ въ театрѣ.

— Вы, должно-быть, удивляетесь; конечно, вы удивляетесь, я вижу это по вашему лицу. Но, право, такъ странно! Вы просто не повѣрите тому, что а вамъ сейчасъ разскажу. Я бы самъ не повѣрилъ, если бы вы мнѣ то же самое разсказали.

— Будто? замѣтилъ я.

— Право. Помните вы мистеръ Пипъ, давно-давно, одно Рождество, когда вы были еще ребенкомъ, и я обѣдалъ у мистера Гарджери, вдругъ пришло нѣсколько солдатъ прося починить пару колодокъ?

— Очень хорошо помню.

— И помните ли вы, какъ мы гонялись за двумя бѣглыми и Гарджери взялъ васъ къ себѣ на сторону и я еще шелъ впереди, а вы плелись за мною, какъ могли?

— Я помню все это очень хорошо. Лучше даже чѣмъ онъ полагалъ — за исключеніемъ конечно послѣдняго факта.

— И помните, мы нашли двухъ людей въ канавѣ, они дрались между собою и одинъ другаго порядкомъ отработалъ, особенно сильно помялъ ему лицо?

— Я все это какъ-будто вижу передъ собою.

— Помните, солдаты зажгли факелы и повели обоихъ, а мы пошли чрезъ темныя болота, за ними, чтобъ посмотрѣть, чѣмъ все это кончится, и свѣтъ отъ факеловъ падалъ на ихъ лица — я напираю именно на это обстоятельство, свѣтъ отъ факеловъ падалъ на ихъ лица, между-тѣмъ какъ вокругъ насъ царствовала темнота.

— Да, да, сказалъ я. — Я все это помню.

— Ну-съ, мистеръ Пипъ, вотъ одинъ изъ этихъ каторжниковъ сидѣлъ за вами весь вечеръ. Я видѣлъ его чрезъ ваше плечо.

— Рѣшительно сказано! подумалъ я, и потомъ спросилъ его — который же изъ нихъ, по вашему, былъ здѣсь?

— Тотъ, котораго помяли, запинаясь, отвѣтилъ онъ. И я готовъ побожиться, что видѣлъ его. Чѣмъ болѣе я думаю, тѣмъ болѣе убѣждаюсь, что это дѣйствительно былъ онъ.

— Однако, это очень-любопытно, сказалъ я, стараясь показать, что фактъ этотъ для меня дѣйствительно былъ не болѣе какъ любопытенъ.

Я рѣшительно не въ состояніи разсказать въ какое безпокойство меня повергъ этотъ разговоръ и въ какой ужасъ я приходилъ при мысли, что Компесонъ сидѣлъ за мною, «какъ тѣнь». Если была минута, когда я не думалъ о немъ съ-тѣхъ-поръ, какъ явился Провисъ, такъ это именно тогда, какъ онъ былъ рядомъ со мною. Я не могъ сомнѣваться, что онъ былъ тамъ именно потому, что я былъ тамъ, и что какъ ни маловажна была опасность, угрожавшая намъ, она тѣмъ не менѣе существовала и была близка.

Я спросилъ мистера Уопселя: когда вошелъ этотъ человѣкъ? Но онъ не могъ мнѣ дать на это отвѣта, онъ только когда увидѣлъ меня, то сейчасъ за моею спиною увидѣлъ и его. Онъ не вдругъ узналъ его, но тотчасъ же нашелъ, что-то общее между мною и имъ, напоминавшее ему мою прежнюю жизнь въ деревнѣ. Какъ былъ онъ одѣтъ? — Хорошо, но ничемъ особеннымъ не отличался, кажется весь былъ къ черномъ. — Было ли лицо его изуродованно? — Нѣтъ, какъ помнится, нѣтъ. Я также полагалъ что нѣтъ, потому-что хотя одумавшись я и не замѣтилъ никого изъ сидѣвшихъ около меня, но все же очень вѣроятно, что совершенно изуродованное лицо бросилось бы мнѣ въ глаза.

Когда мистеръ Уопсель разсказалъ все, что онъ могъ припомнить, или все что я могъ изъ него вытянуть и когда я угостилъ его кое-чѣмъ, необходимымъ послѣ трудовъ того вечера, мы разошлись. Былъ уже первый часъ, когда и возвратился въ Темплъ и ворота были заперты. Никого не было вблизи, когда я вошелъ въ домъ и прошелъ въ свою квартиру.

Гербертъ уже былъ дома, и мы тотчасъ же открыли долгое и серьезное совѣщаніе передъ огнемъ.

Нужно было только сообщить Уемику о моемъ открытіи и напомнить ему, что мы ожидаемъ его намека. Такъ-какъ я боялся повредить ему слишкомъ частыми визитами въ замокъ, то и рѣшился сообщитъ ему эти извѣстія по почтѣ. Я написалъ ему прежде чѣмъ легъ спать и тотчасъ же самъ отнесъ и опустилъ письмо въ почтовый ящикъ. Мы съ Гербертомъ рѣшили, что слѣдовало быть какъ можно осторожнѣе. И мы дѣйствительно были осторожны — осторожнѣе чѣмъ прежде, если это возможно. Что касается меня, то я никогда не бывалъ и вблизи чинковскаго бассейна, развѣ только проѣзжалъ мимо, на лодкѣ, и тогда даже я смотрѣлъ на набережную мельничнаго пруда такъ же хладнокровно, какъ и на всѣ другіе берега.

XLVIII

Вторая изъ двухъ встрѣчъ случилась съ недѣлю спустя послѣ первой. Я опять оставилъ свою лодку у буяна, ниже моста, только я вышелъ на берегъ часомъ раніе и не рѣшился, гдѣ буду обѣдать. Я добрелъ до Чипсайда и пробирался одинъ-одинешенекъ, безъ опредѣленной цѣли, въ дѣловой, суетливой толпѣ, когда кто-то, догнавъ меня, потрепалъ по плечу. Это былъ мистеръ Джаггерсъ, и онъ тотчасъ подхватилъ меня подъ руку.

— Такъ-какъ мы идемъ въ одну сторону, Пипъ, то пойдемъ вмѣстѣ. Куда это вы направляетесь?

— Да я думаю въ Темплъ, сказалъ я.

— Вы развѣ не знаете навѣрно? спросилъ мистеръ Джаггерсъ.

— Вотъ, видите ли, отвѣтилъ я, обрадовавшись, что на этотъ разъ могу увернуться отъ его допросовъ:- я дѣйствительно не знаю, потому-что еще не рѣшился.

— Но вы идете обѣдать? сказалъ мистеръ Джаггерсъ. — Это вы можете допустить?

— Да, отвѣтилъ я: — это я могу допустить.

— И никуда не приглашены?

— Даже и это я могу допустить.

— Въ такомъ случаѣ, сказалъ мистеръ Джаггерсъ: — приходите обѣдать ко мнѣ.

Я уже собирался отказаться, какъ онъ прибавилъ:

— Уемикъ у меня обѣдаетъ.

Я тотчасъ же согласился. Мы отправились вдоль Чипсайда къ Литель-Бритенъ. Между-тѣмъ, въ окнахъ магазиновъ загорались огни, и фонарщики, едва находя мѣсто для своихъ лѣстницъ среди толкотни и суеты, то-и-дѣло карабкались и спускались по нимъ, зажигая фонари.

Въ Литель-Бритенѣ повторилось все по обыкновенію: писаніе писемъ, мытье рукъ, тушеніе свѣчей, запираніе замковъ, означавшее, что дневная работа окончена. Не имѣя занятія, я стоялъ и грѣлся у камина. При его мерцавшемъ свѣтѣ, мнѣ показалось, что обѣ маски на полкахъ играли въ какую-то бѣсовскую игру, поперемѣнно поглядывая другъ друга, а что толстыя жирныя конторскія свѣчи, тускло освѣщавшія уголокъ, въ которомъ писалъ Джаггерсъ, были украшены грязными саванами, какъ-бы въ воспоминаніе цѣлаго легіона повѣшанныхъ кліентовъ.