Повелитель гроз. Анакир. Белая змея - Танит Ли

— Ты зовешь этого человека Ральднором, — негромко сказал жрец, — который объявил себя нашим королем.

Фигура заговорила.

— Назови любого человека королем — это не изменит его. Назови короля любым другим названием — он все так же останется королем.

— Я разговариваю с тобой из уст в уста, — сказал жрец, — потому что твой разум слишком выразителен и передает слишком многое. Ты заронил мысль и пробудил змею в сознании нашего народа. Они никогда не видели тебя, но для них ты миф, полукороль-полубог. Я не собираюсь оспаривать ничто из этого. Равно как и образ другой страны, который дошел и до меня по цепочке, что протянулась от твоего разума. Все эти века наша раса была пассивной, покорной, скорее подчиняющейся законам войны, чем соблюдающей их. Мы столетиями склонялись под пятой Висов, попиравшей нас. Эта пята давила нас, но научила нас терпению. Ты раскрыл нашу тайну — змею, дремлющую в наших душах. Этой абстрактной, но совершенной мыслью ты внушил нам, ты сказал вот что: кто больше терпел, тот более закален, кто больше страдал, тот может достичь большего. Кто преодолел себя, может одолеть и других. Кто владеет говорящим разумом, не должен склоняться под игом глухих, слепых и немых. Ты подарил нам достоинство. Это оно было той нерожденной змеей в нашем сердце. Ты разбил то яйцо, где дремала эта змея, ты пробудил нас. Но это обоюдоострый меч. После того, как ты научил нас быть жестокими, сумеешь ли ты вовремя научить нас снова стать кроткими, вновь уместить нас в разбитой скорлупе и запечатать ее, прежде чем мы начнем грызть друг друга?

— Нужно жить настоящим, — сказал ему голос, — а не прошлым и не будущим. Если мы не пробудимся сейчас, то будем истреблены навеки. Те, кто спят, будут убиты во сне. Коса Амрека скосит всех без разбору.

— Ты — дитя обоих наших народов. Это очень заметно.

— Я — та амальгама, которая в конце концов должна была появиться, — отозвался голос. — Эпоха породила и меня, и Амрека, черного тирана. Мы — порождения судеб каждый своего народа. И ничего более.

— Те, кто называли себя твоими глашатаями, вызвали нас сюда с Бестеневых Равнин. Они сказали, что сегодня ночью ты будешь говорить с нами и твой разум войдет в сознание каждого из Народа Равнин в этом городе. Ты действительно можешь это сделать? Я тоже почувствовал, что это так.

Уголь внезапно вспыхнул ярким пламенем, на миг выхватив из тьмы лицо, казавшееся отлитым из темного металла, и два горящих глаза из странно бесцветного ледяного золота. Казалось, за этими глазами нет души. Одна лишь решимость, одна только сила.

Воистину, подумал жрец, ты больше не человек.

«Я — перчатка на руке богини», — пришел ответ, и разум жреца затопила ужасающая насмешливость. Он опустился перед огнем и стал ждать.

В полночь городом овладела какая-то странная напряженность, скрытая под внешне спокойной поверхностью, какой-то незримый трепет, предшествующий буре.

Дорфарианцы на улицах переговаривались громким сорванным шепотом. Солдаты в гарнизоне ругались и накачивались вином. В воздухе стоял гул. Яннул Ланнец, натянутый, точно струна, лежал в постели в доме оммосца, чувствуя, как город приходит в движение, словно захлестнутый неукротимым потоком.

Дождь хлынул преждевременно, как когда-то снег пошел слишком поздно. Но все же это была не настоящая, ненадежная оттепель, снежинки все еще кружились серебристыми спиралями, хотя по сточным канавам уже бежала грязная вода.

Эти яркие пружинки били в ставни покоев Йир-Дакана, по которым бесшумно скользил Рас, гася свечи в огромном колесе люстры. Эротическая фреска в виде прекрасного юноши на полу в переливчатом свете фиолетовой лампы казалась живой, дышащей.

Йир-Дакан лежал в постели, поглощая сладости. Иногда рядом с ним лежала девушка, ожидая, когда он решит, чего хочет, или юноша, а временами и оба сразу. Сегодня место рядом с ним пустовало.

Рас подошел к кровати и остановился, глядя в пол.

— Чего тебе? — раздраженно осведомился Дакан.

— Господин Дакан, — негромко начал Рас, — с тех пор, как я поступил к вам, я был вам послушным слугой.

— Не будь это так, ты у меня быстро отведал бы плети, — лениво отозвался Дакан.

— Господин Дакан, — прошептал Рас, не поведя бровью, — завтра ночью один из ваших людей убьет вас.

Дакан вздрогнул, уронив недоеденное лакомство.

— Кто? — прохрипел он. Его глаза сверкали от потрясения. — Кто?

— Один из нас, господин Дакан. Может быть, Медаси, девушка, которая печет вам хлеб. Может быть, Аним, который приглядывает за вашей конюшней. Может быть, и я.

Желчная ярость бросилась в землистое лицо Дакана.

— Должно быть, Зарок прожег дыру в твоих мозгах. Ты спятил. Завтра же прикажу тебя выпороть.

— Хорошее решение, господин Дакан. Не жалейте плетей. Отрубите мне руки, чтобы я не мог взять в них нож и зарезать вас.

Дакан отвесил Расу оплеуху.

— Завтра я прикажу Орклосу разобраться с тобой.

Рас сказал безо всякого выражения:

— Ходят слухи о короле. Помните Ральднора из Хамоса? Он велел нам убивать каждого виса в городе, господин Дакан. Завтра по его сигналу, в седьмом часу после захода солнца.

— Зарок опалил тебя, — повторил Дакан, но его одутловатое лицо уже исказил страх. В конце концов он спросил: — Откуда тебе известно все это?

Мертвая улыбка едва тронула губы Раса.

— Мой разум. Разве вы никогда не слышали, что народ Равнин разговаривает друг с другом в своих мыслях? — Он развернулся и двинулся к занавешенным дверям, но оглянулся назад. — Перебейте всех своих слуг с Равнин, Йир-Дакан, — сказал Рас. — Перебейте нас прежде, чем в нас шевельнется змея. Потом заприте свою дверь на засов.

Все еще стоял страшный холод.

Два солдата, которых каждые пять дней отправляли в терзаемый ветрами Сар с донесением Рийула Повелителю Гроз, подгоняли взмыленных лошадей, кляня свои кольчуги, липшие к ним, словно вторая кожа изо льда. Те, кто остались в гарнизоне, в ту ночь спали очень скверно. Днем они повесили на древней рыночной площади  нескольких желтоволосых.

Утром в день именин Рийула облака покрывал тонкий золотой налет, как будто на них пролилось вино из расколотого кувшина.

Иир-Дакан вышел к завтраку позднее обычного.

— Надеюсь, вы в добром здравии, — сказал Яннул.

Дакан, вид у которого был неважный, буркнул что-то невнятное.

— Расскажи-ка, — пробормотал он, — тебе не кажется, что в моем доме что-то затевается… какой-то заговор против меня?

— Кто осмелился бы пойти на такое?