Корпорация «Попс» - Скарлетт Томас

— О'кей, — говорю я. — Спасибо.

Она вытаскивает из-под зажима планшета несколько листков А4 и протягивает мне. Заголовок — просто номер: 14. Подзаголовок гласит: «Взрослый или ребенок?» Она отмечает что-то на листке, оставшемся на планшете, и вручает мне стопку журналов.

— Эти штуки всем раздаются. Для помощи в ваших исследованиях.

Забрав у меня журналы, она кладет их в изножье кровати, вновь одаряет меня широкой улыбкой и исчезает. Почему это у людей с планшетами всегда такие жизнерадостные улыбки? Может, мне стоит завести планшет.

Сегодня я себя чувствую точно так же, как вчера, отчего на душе совсем погано. Пару дней валяться больной в постели еще ничего, но потом это слегка надоедает. Я пыталась усилием воли поправиться за ночь, но по-прежнему кашляю, да и в животе такая тяжесть, что стоит мне только пересечь комнату, и я уже устала как не знаю кто. Проснувшись утром, я сделала то, что всегда делаю по утрам, если у меня гриппуха. Серия экспериментальных действий: глубоко подышать, покашлять, сесть в кровати. Когда я больна, меня никогда не покидает надежда, что однажды утром я проснусь и чудесным образом почувствую себя лучше, что мой кашель (или что у меня там) просто исчезнет, его заберут у меня во сне феи, что ли, или еще какие магические существа. Но сегодня перемен нет. И все же, пока я была в душе, кто-то приходил и поменял постельное белье, а еще принес из прачечной кое-что постиранное из одежды; это мило. Хотя белье поменять я могла бы и сама.

Мне неуютно оттого, что кто-то делает такие вещи за меня, что делать их за меня — чья-то работа.

Джон нажимает кнопки на дистанционном пульте, остальное оборудование он уже установил.

— Вот, пожалуйста, — говорит он, протягивая мне пульт. — Этим управляются и видео, и телевизор. Если устанете от корпоративных пленок и захотите посмотреть мыльную оперу или спутниковое ТВ, нажмите эту синюю кнопку. — Он ухмыляется. — Надеюсь, скоро поправитесь.

И тоже исчезает.

Журналы, глянцевые и пахнущие духами, как-то опасно балансируют на краю кровати, так что я пододвигаю стопку поближе к себе. Их штук семь-восемь, все выпущены в этом месяце. Пару названий я помню по тем временам, когда была тинейджером, но с тех пор все сильно поменялось. У некоторых более успешных женских журналов о стиле жизни теперь появились младшие сестренки, к названию бренда добавилось слово «девушка». Еще я вижу свежеизобретенные журналы для совершенно новой демографической группы — для девчонок младше четырнадцати, которым тоже охота читать про поп-звезд, косметику и секс. Ладно, решаю я, сначала видео.

Бен наполнил мой термос кипятком, так что я завариваю себе зеленого чая, потом нажимаю «Play» на пульте. Недавно кто-то мне сказал, что универсальная кнопка «Play» со значком > появилась только после того, как фирма «Сони» изобрела ее то ли в 60-х, то ли в 70-х — этот человек не помнил точно. Теперь, разумеется, это известная всему миру иконка. Я вспоминаю другие универсальные иконки: изображение мусорной корзины на рабочем столе компьютера, кнопку «mute», буквы www, «Золотые Арки»,[102] сокращение «txt», треугольные коробки для сэндвичей и значок @. Все эти вещи обосновались в реальности при моей жизни, как и электронные часы, видеомагнитофон, плеер «Уокмен», микроволновка, ноутбук, замороженные готовые блюда, спутниковая тарелка, компакт-диск, мобильный телефон, DVD, наклейки-напоминалки, торговые городки, блоги и даже дистанционный пульт. Я задумываюсь обо всем, что современный тинейджер принимает как должное и о чем никто не слыхал каких-то пятнадцать лет назад, — эсэмэсках, электронной почте, мгновенном обмене сообщениями. На свете есть дети, которые даже не помнят времена, когда Интернета в его нынешнем виде еще не было, когда за информацией нужно было топать в библиотеку, а свежий хит, услышанный на вечеринке, приходилось искать на виниловом сингле в лавке грамзаписи. Может, записать эти мысли? Неохота париться, хотя вон она, моя записная книжка, рядом со мной, вместе с журналами и гигиенической губной помадой. Пожалуй, зафиксирую пару идеек, когда кончится видео.

Программа вот-вот начнется, так что я взбиваю подушки, откидываюсь на кровать и лежу, прихлебывая чай. Из вступления узнаю, что этот цикл документальных короткометражек является частью исследования — «первого в своем роде», футы, ну-ты, ложки гнуты, — современных британских тинейджеров. Каковы их взгляды на секс, жизнь, деньги, школу, работу, порно? Дети они — или взрослые? Можно ли позволить им участвовать в выборах, бросать по своему желанию школу, заниматься сексом? Вспыхивает логотип продюсерской компании, и закадровый голос объясняет, что этот цикл документалок был частично финансирован одним из телеканалов, а спонсором выступила «Попс». Мелькает наш логотип, и программа начинается. Думаю, когда это будут показывать по ТВ, нашего логотипа уже не будет. Это скорее корпоративная версия, не рассчитанная на массовый рынок.

Первая документалка — про группу из десяти четырнадцатилеток (пять мальчиков плюс пять девочек), которые неделю живут вместе, без взрослых, в каком-то пригородном домике. Там нет ни телевизора, ни музыкального центра, ни видеоигр. Словно протестуя против того, что за ними не надзирают («А с нами не случится беда?» — «Тут же никого нет, ну совсем, так что можем делать, что хочем!..»), тинейджеры немедленно устраивают погром. Не могу сдержать улыбку, наблюдая, как они исписывают стены слоганами из баллончиков с краской. Две самые «популярные» девочки (те, что больше всех похожи на телеведущих) неделю заигрывают с мальчиками, несколько раз играют в «бутылочку», а потом решают — да ну это все на фиг! — и корешатся с остальными девчонками против мальчишек. В какой-то момент мальчишки вешают «Полосатика» одной из девчонок на фитинге люстры с петлей на шее. «Убить медвежатину!» — кричат они. Девчонка ревет, и они останавливаются. Девчонки критикуют внешность и шмотки друг друга, сплетничают о мальчишках и придумывают танцевальные номера, а мальчишки смеются над девчонками и изготавливают экстравагантные водяные бомбы. Все живут на чипсах и полуфабрикатах из микроволновки. На кухне воцаряется хаос.

В следующей программе показан сходный эксперимент, только на этот раз другая компания подростков помещается в роскошные апартаменты, где есть огромный домашний кинотеатр, несколько магнитофонов, большая стереосистема, джакузи и мини-аркада. Эту квартиру дети не громят. Первую неделю они буквально не отлипают от телевизора — сидят и смотрят клипы и рекламу, обсуждают, какие вещи купили бы, если б могли, на что это было бы похоже — стать знаменитостью, и кто на экране «клевый», а кто — нет. Они все равно устраивают на кухне свинарник, но организуются так, что видеть это чуть ли не жутко. Они решают, что по средам у них будет «ночной клуб», а по четвергам — «состязания по аркадным играм». Только на это время они отходят от телевизора — ну, и еще когда ложатся спать. Позже, на второй неделе эксперимента, две девчонки забираются в кровать к двум мальчишкам, и их родители, которым разрешили непрерывно наблюдать за детьми через скрытую веб-камеру, хотят было вмешаться, но сотрудники съемочной компании их отговаривают.

Я начинаю кое-что записывать. Меня заинтриговала гомогенизация молодежной культуры. Все смотрят одни и те же программы по ТВ, у всех, похоже, сходные устремления (по сути, вариации на тему «стать знаменитостью»), и большинство тинейджеров из южных графств говорят с абсолютно одинаковым лондонским акцентом. Это не полупародийный акцент «мокни» моей собственной юности, а «черный», южно-лондонский, хип-хоповый выговор. Не могу сказать, что мне он не нравится, но любопытно все равно. Откуда он берется? Может, это такой приятный пример мультикультурализма — что все эти детишки пытаются разговаривать одинаково, с акцентом, который моим старикам показался бы несомненно заграничным, — или это слабый протест против беззубости их культуры: типа, мы будем отличаться, но все будем отличаться одинаковым образом? Кажется, существуют даже региональные версии этого акцента. Ой, ладно — по крайней мере, люди больше не могут жаловаться на «эстуарный английский» (меня всегда упрекали, что я так говорю, хотя я в жизни не была рядом с эстуарием Темзы).

По-другому говорят только ребята из частных привилегированных школ, но даже в их голосах не различить «нормативного произношения», которое с такими школами обычно ассоциируется. Если остальные подростки выбрали своим языком «городской негритянский», то эти — «супермаркет в Беверли-Хиллз». В каждой программе образцовая «девушка из привилегированной школы» была самой худенькой, самой привлекательной и одевалась в самые «клевые» (на мой взрослый взгляд) шмотки. И все же у обеих этих девушек далеко не сразу получилось вписаться в «группу». Они почему-то казались более «обложечными», с их балетными юбками от известных дизайнеров, закатанными джинсами, полосатыми носочками, вязаными гетрами, противопотными ленточками, понтовыми футболками, сшитыми на заказ куртками из денима и бейсбольными ботинками. Девчонки, которые становились популярными мгновенно, предпочитали более безопасное решение — хипстерские джинсы, топики, украшенные клепками пояса и кроссовки. Все девушки (за исключением одной в каждой группе — антимодницы), носили на голове противопотные спортивные повязки, самый «клевый» аксессуар года (это я знаю от Чи-Чи и ее братии), и, похоже, намеренно выставляли бретельки лифчиков. Почему, когда я была тинейджером, мода была не такой? Когда мне было столько лет, вся фишка заключалась в том, чтоб найти лифчик, который бы видно не было, — затея почти безнадежная. Если б тогда я стала разгуливать, как девчонки сейчас, в красном лифчике под белоснежным топиком, да еще чтобы торчали бретельки, меня бы тотчас осудили как придурочную/наркоманку. Как меняются времена.