Собрание сочиненийв 10 томах. Том 2 - Генри Райдер Хаггард

Наконец мы увидели чудо и гордость Милозиса — большое крыльцо и лестницу дворца, от великолепия которых дух захватывало.

Вообразите себе великолепную лестницу с балюстрадой, в два яруса; каждый ярус, в сто двадцать пять ступеней, заканчивается красивой площадкой. Лестница спускается от дворцовой стены к краю скалы, где по каналу проведена вода из реки. Чудеснейшее крыльцо поддерживается огромной гранитной аркой, увенчанной красивой площадкой между двумя ярусами. От этой арки отделяется другая летучая арка, красота которой затмевает все, что мы видели до сих пор.

Это крыльцо было тем редким произведением искусства, которым человек мог поистине гордиться. Нам рассказывали потом, что крыльцо, постройка которого была начата еще в древности, обваливалось четыре раза и три столетия простояло неоконченным, пока за него не взялся молодой архитектор Радемес, который заявил, что или окончит работу, или пожертвует своей жизнью! Если ему не удастся окончить работу, он бросится с скалы вниз, а если работа будет окончена, наградой ему будет рука королевской дочери! Пять лет возился он с работой, которая поглотила невероятное количество труда и материалов. Три раза падала арка, пока архитектор, видя, что его труды напрасны, не решил покончить с собой. Ночью во сне ему явилась прекрасная женщина, дотронулась до его лба, и он увидел здание законченным и понял, что, несмотря на массу затруднений, его гений преодолеет все. Он проснулся и снова принялся за работу, но уже по другому плану, и закончил ее. Через пять лет труда и терпения Радемес повел прекрасную дочь короля по лестнице во дворец, сделался королем-супругом и положил начало теперешней королевской династии Зу-венди, которую называют до сих пор Домом Лестницы, в память о могучей энергии и таланте строителя, которые послужили ступенями к его величию.

В честь своего торжества и успеха король-супруг Радемес изваял статую, изображавшую его спящим, а над ним — прекрасную женщину, которая прикасается к его лбу, и поставил ее в большом зале дворца, где она стоит и теперь.

Таково происхождение великолепной лестницы дворца в Милозисе. Неудивительно, что его называют «Нахмуренным Городом». Могучие гранитные здания глядят сурово и хмурятся на человечество в своем мрачном величии.

Мы увидели Милозис, когда он был залит лучами солнца, но когда грозные тучи собираются над царственной вершиной города, он выглядит каким-то сверхъестественным обиталищем, мечтой поэтической фантазии!

XII. Сестры-королевы

Большая лодка скользнула по каналу к подножию лестницы и остановилась. Старик вышел из лодки и пригласил нас следовать за ним. Усталые, мы без колебания пошли за ним, конечно захватив с собой винтовки. Наш проводник снова приложил пальцы к губам, низко поклонился и приказал людям в лодках, собравшимся, чтобы посмотреть на нас, отправляться по домам. Последней вышла из нашей лодки девушка, которую мы вытащили из воды. Она поцеловала мою руку, вероятно из благодарности за спасение от бегемота. Мне казалось, что она совершенно забыла свой страх перед нами и вовсе не торопилась уйти к своим. Она подошла поцеловать руку Гуда, когда молодой человек, ее спутник, вмешался и увел ее. Как только мы очутились на берегу, несколько человек сейчас же завладели нашим имуществом и пожитками и отправились с ними на великолепное крыльцо, а наш проводник всеми способами старался объяснить нам, что наши вещи останутся целы и невредимы. Затем он повернул вправо и повел нас к маленькому дому, — как я позже узнал, представляющему из себя гостиницу. Мы вошли в красивую комнату и увидели деревянный стол, уставленный всякими яствами, очевидно приготовленными для нас. Наш проводник пригласил нас сесть на скамейку около стола. Мы не стали ждать вторичного приглашения и накинулись на закуску. Она была подана на деревянных блюдах и состояла из холодного козьего мяса, завернутого в какие-то листья, придавшие ему восхитительный вкус, из зелени, вроде латука, коричневого хлеба и красного вина, наливаемого в роговые чашки. Вино имело нежный и прекрасный вкус, напоминавший бургундское.

Через двадцать минут мы встали из-за стола, чувствуя себя совсем другими людьми. После всего, что мы пережили, мы нуждались в двух вещах: в пище и в отдыхе. Две красивые девушки, совершенно так же одетые, как та, которую мы видели в лодке, стояли около нас, пока мы ели, и были очень деликатны. Я узнал позднее, что национальный костюм туземной женщины — белая полотняная юбка до колен и платье в виде тоги из коричневой ткани, причем часть груди и правая рука остаются обнаженными. Если юбка была совершенно белая, это означало, что обладательница ее — девушка, белая юбка с пурпурной каймой на конце — обозначало замужнюю женщину и первую законную жену. Если кайма на юбке была волнистая — женщина была второй или третьей женой; юбка с черной каймой указывала на вдову.

Тога, или кеф, как ее называют здесь, могла быть различного цвета, от белого до темно-коричневого, согласно общественному положению женщины, и вышитой внизу различными шелками. Рубашки или туники мужчин различались лишь цветом и материалом. Одно только национальное украшение неизменно носили и мужчины, и женщины — золотые обручи на правой руке, около локтя, и на левой ноге, ниже колена. Люди высокопоставленные надевали обруч на шею, я заметил такой обруч на шее нашего почтенного проводника.

Как только мы кончили есть, этот старик, стоявший около нас и беспокойно поглядывавший на наши ружья, низко поклонился Гуду, которого, очевидно, считал предводителем отряда благодаря его блестящей форме, и повел нас к большому крыльцу. Здесь мы остановились полюбоваться двумя колоссальными львами, изваянными из черного мрамора и стоявшими на конце широкой балюстрады крыльца. Эти львы были великолепно сделаны — как говорят, самим Радемесом, который, судя по его работам, был одним из величайших скульпторов в мире. С чувством удивления и восхищения мы поднимались по лестнице, этому чудному произведению человеческого гения, которым, несомненно, через многие тысячи лет будут любоваться еще не существующие поколения! Даже старый Умслопогас, считавший недостойным себя чему-то удивляться, был поражен и спросил, был ли мост выстроен людьми или дьяволами, так как любил все приписывать сверхъестественной силе. Только Альфонс ничего не понимал и не заботился об этом. Суровая красота лестницы была непонятна легкомысленному французу, который сказал: «Все это очень красиво, но печально, ах, как печально!» — И добавил, что «ему больше было бы по душе, если бы лестница была вызолочена».