Собрание сочиненийв 10 томах. Том 2 - Генри Райдер Хаггард

— Замечаю ли я? — ответил он. — Я думаю. Мне кажется, что я попал в турецкую баню!

Проснулись Гуд и Умслопогас, задыхаясь от жары. Все мы вынуждены были снять с себя платье. Умслопогас имел преимущество перед нами, так ему нечего было снимать, кроме мучи.

Жара все усиливалась, мы едва могли дышать, обливаясь потом. Через полчаса, хотя и раздевшись донага, мы едва могли выносить жар. Это походило на преддверие ада. Я опустил руку в воду и с криком отдернул ее; вода кипела. Маленький термометр показывал 193°[63]. От поверхности воды клубился пар. Альфонс причитал, что мы попали в ад еще при жизни. Сэр Генри предположил, что мы находимся близ подземного вулкана, и, пожалуй, это предположение было верно. Трудно описать наши страдания! Пот высыхал на нас. Мы лежали на дне лодки, физически неспособные управлять ею, и испытывали то же ощущение, которое испытывает рыба, умирающая на земле от недостатка воздуха. Наша кожа начала лопаться, и кровь приливала к голове, стуча, как паровая машина.

Вдруг река повернула налево, и сэр Генри хриплым, задыхающимся голосом позвал меня и указал на ужасное зрелище. В полумиле впереди нас с поверхности воды поднимался на пятьдесят футов вверх огромный столб белого пламени и падал назад извилистыми каскадами огня. Ужасное извержение газа походило на большой огненный цветок, выросший на поверхности воды. Над ним и кругом его царил мрак. Кто может описать всю красоту и ужас этого зрелища? Хотя мы находились в пятистах ярдах от него, но в пещере было светло как днем, и мы могли видеть свод ее, возвышающийся на сорок футов над нашими головами.

Скала была совершенно черная, и я мог различить длинные блестящие жилки руды на стенах ее. Но какой это был металл — я не знаю!

Мы неслись прямо к огненному столбу, похожему на горнило печи.

— Держите лодку вправо, Квотермейн, вправо! — вскричал сэр Генри. Через минуту он упал без чувств. Альфонс давно лежал без сознания, Гуд был близок к этому. Остались только мы двое с Умслопогасом. Мы находились теперь в пятидесяти ярдах от огня. Я заметил, что голова Умслопогаса склонилась на руки. Я остался один, не мог дышать и задыхался. Дерево лодки начало загораться. Я видел, как затлели перья одного из убитых лебедей, и понимал, что если мы приблизимся еще на три — четыре ярда к огню, то погибнем безвозвратно.

Я схватил весло, чтобы направлять лодку возможно дальше от огня, и выронил его. Мои глаза готовы были лопнуть, и сквозь опущенные веки я чувствовал страшный жар. Мы очутились как раз напротив огня, вода яростно кипела вокруг. Еще пять секунд… Мы проплыли мимо… Я потерял сознание. Первое, что я ощутил, очнувшись, это воздух, освеживший мое лицо. Мои глаза открылись с большим трудом. Я оглянулся. Вдали, наверху, виднелся свет, кругом царила прежняя темнота. Я припомнил все. Лодка плыла по реке, и на дне лодки я увидал голые фигуры моих спутников. «Живы ли они? — подумал я. — Неужели я остался один в этом ужасном месте?» Я сунул руку в воду и снова с криком отдернул ее. Кожа моя была обожжена, а вода довольно холодна, и прикосновение ее к обожженному месту причиняло нестерпимую боль. Я вспомнил о друзьях и брызнул на них водой. К моей радости, все они пришли в себя, сначала Умслопогас, потом остальные. Они напились воды, поглощая ее в большом количестве, как настоящие губки. Было свежо, и мы поспешили одеть платье. Гуд указал нам на край лодки. Если бы она была выстроена, как обыкновенные европейские лодки, то непременно бы рассохлась и пошла бы ко дну, но, к счастью, она была сделана из какого-то туземного дерева и осталась невредимой. Откуда взялось это пламя, мы так и не узнали. Надо полагать, что вулканические газы вырывались из недр земли.

Одевшись и поговорив немного, мы начали осматриваться. Мы по-прежнему плыли в темноте и решили пристать к берегу реки, состоящему из обломков скалы, непрестанно обмываемых водой. Тут, на пространстве семи или восьми ярдов, мы решили немного отдохнуть и расправить члены. Это было ужасное место, но все же оно давало возможность отдышаться от всех ужасов реки и осмотреть и исправить лодку. Мы выбрали лучшее место, с некоторым затруднением причалили к берегу и вскарабкались на круглые негостеприимные голыши.

— Честное слово, — сказал Гуд, первым вышедший на берег, — вот ужасное место! — Он засмеялся. Сейчас же громовой голос повторил его слова сотню раз. — Мес-то! то… то!… — отвечал другой голос где-то со скалы. — Место! место! место… то… то-то… — гремели голоса, сопровождаемые хохотом, который повторился всюду и наконец замолк, так же неожиданно, как начался.

— О Боже мой! — простонал Альфонс, теряя всякое самообладание.

— Боже мой! Боже мой! Боже мой! — загремело эхо на все лады и голоса.

— Ах, я вижу, что здесь живут дьяволы! — сказал тихо Умслопогас. — Место так и выглядит!

Я старался объяснить ему, что причина этих криков — замечательное, интересное эхо, но он не хотел верить.

— Я знаю эхо! — возразил он. — Напротив моего крааля в Земле Зулу жило такое эхо, и мы говорили с ним. Но здесь эхо как гром, а у меня эхо походило на голос ребенка. Нет, нет, здесь живут дьяволы. Но мне все равно, я не думаю о них! — добавил он, затягиваясь трубкой. — Пускай они ревут, что хотят: они не смеют показать свои лица!

Он замолчал, считая дьяволов недостойными своего внимания. Мы нашли необходимым разговаривать шепотом, но даже шепот отдавался в скалах каким-то таинственным рокотом и замирал в стонах и вздохах. Эхо — прелестная, романтичная вещь, но мы пресытились им здесь, в этом ужасном месте.

Расположившись кое-как на камнях, мы решили помыть и перевязать, насколько возможно, наши ожоги. У нас было масло для фонаря, но мы пожалели тратить его для этой цели, разрезали одного из лебедей и жиром его смазали нашу обожженную кожу. Затем мы осмотрели лодку, подлатали ее и захотели есть, потому что по нашим часам был полдень. Мы уселись в кружок и начали истреблять наше жаркое. Но я съел мало, так как чувствовал себя больным от страданий предшествовавшей ночи. У меня сильно болела голова. Странный это был обед! Мрак, окружавший нас, был так глубок, что мы едва видели пищу, которую подносили ко рту. Я нечаянно взглянул назад, так как мое внимание было привлечено каким-то шорохом по камням, и увидел огромных черных крабов. Несколько дюжин этих ужасных животных ползли к нам, вероятно привлекаемые запахом мяса. Краб — отвратительное существо! — обладает блестящими глазами, очень длинными, гибкими щупальцами, гигантскими клешнями. Они окружили нас со всех сторон. Пораженный этим зрелищем, я вскочил и видел, как один из крабов вытянул свои огромные клешни и дал ничего не подозревавшему Гуду такого щипка, что тот с криком подскочил и разбудил стоголосое эхо. Другой огромный краб ущипнул за ногу Альфонса. Можно вообразить последующую сцену. Альфонс орал, за ним ревело эхо, повторяя его крики. Умслопогас взял топор и ударил одного краба, который ужасно завизжал, и эхо повторило его визг на разные лады. Затем, с пеной у рта, краб издох. Из разных углов и щелей вылезли сейчас же сотни его приятелей и, заметив, что животное упало, бросились на него, словно кредиторы на банкрота, и буквально разорвали на клочья своими огромными клещами и сожрали. Схватив что попало под руку — камни, гальку, — мы начали настоящую войну с чудовищами. Как только мы убивали одного из них, другие хватали и пожирал и убитого, с пеной у рта, с отвратительным визгом. Они пытались ущипнуть нас или украсть мясо. Один преогромнейший краб подполз к лебедю и начал пожирать его. Немедленно налетели другие, и началась отвратительная сцена. Чудовища визжали, бесились, деля добычу, и рвали друг друга на части! Это было ужасное, чудовищное зрелище — в непроглядном мраке, при ужасающей музыке раздражающего нервы эха. Странно было смотреть на крабов! Казалось, все худшие человеческие страсти и желания воплотились в этих животных и довели их до бешенства. Вся эта сцена могла бы служить богатым материалом для новой песни Дантова «Ада», как сказал Куртис.