Срочно, секретно... - Валериан Скворцов

Мельком посмотревшись в зеркало, в котором отразилось худое лицо с тонким прямым косом, близко посаженными глазами, с острым подбородком и пшеничными усиками над верхней губой, человек, бросив шелковый дождевик в угол, выглянул в окно, еще раз окинул перрон внимательным взглядом.

По перрону от хвоста в сторону паровоза медленно, словно прогуливаясь, двигался молодой китаец с точно таким же шелковым дождевиком цвета электрик, перекинутым через левую руку, присогнутую в локте. На подходе к окну, в котором виднелся человек в темно-сером костюме, китаец, словно споткнувшись, остановился, потер лоб тремя пальцами и так же неторопливо проследовал дальше.

Человек в темно-сером костюме закрыл окно, будто утомленный вокзальной суетой. Она его не интересовала, а то, что ему было нужно, он уже знал: пассажир, к которому у него будет небольшое дельце, едет в третьем от паровоза вагоне.

Вскоре над перроном один за другим прокатились три удара колокола. Вторя колоколу, засвистели кондуктора, потом раздался гудок паровоза, и поезд тронулся. Но все это прошло как бы мимо внимания человека в темно-сером костюме. Он сидел в углу возле окна и то ли просто делал вид, что ему вздремнулось, то ли и в самом деле уснул.

Ничего не понимая, Шэн как завороженный смотрел на черное дуло нагана.

— Я передумал, Фу, прости меня, — повторил Сей Ваньсун. Его лицо было неподвижно, и наган в его руке не дрожал.

— Что это за шутки, Сей? — пробормотал Шэн, не отрывая взгляда от оружия.

— Это не шутка, Фу! — выкрикнул Сей Ваньсун. — Поворачивайся и... — он показал стволом нагана на дверь в соседнюю комнату, — живо туда!

Шэн даже не пошевельнулся.

— Что я там не видел? — усмехнулся он и сам удивился тому, как спокойно звучит его голос.

— Иди, куда говорят! — повысил голос Сей. — Оттуда спустишься в подвал и посидишь взаперти, пока я не улажу свои дела...

— Не пойду! — твердо ответил Шэн.

В глазах у Сей Ваньсуна вспыхнули злые огоньки.

— Если не пойдешь — стреляю! — предупредил он. — Ну? Поворачивайся — и марш!

Шэн, с укоризной глядя на Сей Ваньсуна, нехотя повиновался приказу. Медленно подошел к двери, взялся за ручку, потянул ее на себя и, рывком распахнув дверь, стремительно подался вперед, делая вид, будто собирается тут же за собой дверь и захлопнуть. Сей Ваньсун, обманутый этим движением, рванулся следом, а Шэн, отклонившись за косяк, подставил преследователю подножку. Перелетев через его ногу, Сей с шумом повалился на пол посреди смежной комнаты.

Шэн мгновенно закрыл дверь и, спустив предохранитель, освободил защелку французского замка. Из другой комнаты тотчас же понеслись крики и проклятья. Однако Шэна занимало совсем другое: «Куда он мог запрятать коробку?»

Взгляд его задержался на пузатом, из красного дерева, комоде, поблескивавшем множеством медных ручек. Выдвинув нижний ящик, тот самый, из которого Сей извлек кавалерийский наган, Шэн нащупал под тряпьем что-то округлое и твердое. Это именно то, что он хотел отыскать, — коробка с кинолентой!

Шэн засунул бесценную находку за пазуху, застегнул на все пуговицы куртку и выскользнул за дверь, бросив через плечо прощальный взгляд на циферблат ходиков.

До прихода Дракона оставалось около двадцати минут.

Впрочем, так думалось Сей Вансуну.

Шэн был уверен, что Дракон не придет сюда. Операция подстраховки, которую он провел по заданию близких к Дракону людей, была завершена успешно. Он еще не знал, только догадывался, что таким образом провалил «группу Сея». Ибо пока что не ведал, что в коробке, которую он, укрыв на груди, вынес из обреченной на провал конспиративной квартиры на Привокзальной улице, если и есть что-либо ценное — это коробка сама по себе. Ее, хотя и за бесценок, можно было бы продать старьевщику Ню с Верхнего базара.

Доктор Лемке наконец-то покидал Маньчжоу-Го. Все, что нужно было увидеть, он увидел, все, что можно было узнать, узнал. И теперь голубой экспресс Харбин — Шанхай уносил его из большой неуютной страны, где налицо, кажется, все атрибуты цивилизованного государства: железные дороги, автострады, электрическое освещение, научные центры, оснащенные самым современным оборудованием, и вместе с тем где так много непривычного, чуждого и даже дикого. А поучительного? Да, есть здесь и поучительное... Даже для него, представителя германской расы.

«Впрочем, — рассуждал Лемке, — были времена, когда Япония перенимала достижения Китая, а теперь японский солдат, как дрессированную обезьянку, водит на поводке высокообразованного маньчжурского мандарина. Так что же в том зазорного, если Германия, которой завтра будет принадлежать весь мир, переймет кое-что у японцев, не подозревавших в силу свойственной азиатам высокомерности, что они сами всего лишь игрушки в чужих руках?»

Довольно крякнув, Лемке откинулся на спинку мягкого дивана. Литерный вагон экспресса несся все дальше и дальше.

Как приятно, когда никто не отрывает тебя от дорожных мыслей. Приподнявшись на локте, он лениво посмотрел в окно. Вдалеке виднелась волнистая линия гор, рядом с полотном дороги тянулась всхолмленная равнина: высокие травы, низкие деревья — и ни одного строения.

Обозревать проносившийся мимо азиатский пейзаж не хотелось... Хватит ему достопримечательностей.

Конрад Лемке опустил голову на подушку и опять погрузился в мысли, навевающие томную дремоту.

Внезапно сквозь обволакивающий сознание полусон герр Лемке услышал, как дверь его персонального купе взвизгнула и со стуком отворилась.

Он порывисто поднял голову.

В дверном проеме, слегка пошатываясь, стоял молодой китаец в безукоризненной черной паре из дорогого трико. Крахмальный воротничок, облегающий смуглую шею, и краешки твердых манжет на кистях аристократически тонких рук, казалось, не белели, а светились. В руке он сжимал шелковый дождевик, свернутый жгутом. На безымянном пальце сиял золотой перстень с бриллиантом, стоимость которого была, пожалуй, эквивалентна цене вагона. Беззаботная улыбка, блуждавшая по его молодому безбородому лицу, выдавала с первого взгляда, что этот китайский денди только что накоротке полюбезничал с Бахусом.

— Что вам угодно? — спросил по-немецки герр Лемке.

Китаец в ответ прощебетал что-то на своем непонятном языке и, с трудом переставляя неповинующиеся ноги, бесцеремонно протиснулся в купе.

— Что вы хотите? — свирепо вскинулся на него Лемке.

Китаец, продолжая щебетать что-то непонятное, бросил дождевик на пол и тяжело опустился на диван против негодующего доктора.

— Фокус! — дружелюбно и нелогично произнес он, похлопав немца по худому колену.

— Сию минуту освободите купе! — взвился тот, словно ошпаренный такой его фамильярностью. — Иначе я позову кондуктора.

— Фокус! — глубокомысленно кивнув, повторил заплетающимся языком китаец. Затем вытащил из кармана белоснежный носовой платок. Взяв платок за концы, он дунул на него и, встряхнув, медленно опустил на дорожный столик. Бормоча какую-то тарабарщину, китаец на мгновение прикрыл платок двумя ладонями, сложенными лодочкой. Потом, быстро отдернув левую руку, пальцами правой захватил платок в щепоть и осторожно поднял его.

Герр Лемке не поверил собственным глазам: перед ним на столе поблескивало ярким румянцем яблоко!

— Плиз! — произнес китаец почему-то по-английски и протянул яблоко пораженному, вмиг остывшему от негодования немцу.

Но на этом чудеса не закончились.

— Фокус! — просиял улыбкой подвыпивший китаец и, сложив платок вчетверо, плохо слушающимися пальцами принялся вязать узелки. Закончив, показал насупившемуся немцу, что у него в результате получилось.

Получился забавный долгоухий ослик. Китаец поставил ослика себе на ладонь.

— Фокус, — щелкнул он пальцами.

И тут перед замершим от изумления немцем разыгралась сценка, какую не увидишь ни в одном из цирков Европы: смешная фигурка поднялась на тряпичные ножки. Покачиваясь, помахивая хвостом и пританцовывая, выделывая вензеля, ослик начал подниматься по его руке к плечу. Взобравшись на плечо, ослик сделал сальто и опустился на раскрытую ладонь.

— Браво! — Герр Лемке был искренне восхищен. Он уже и думать забыл о том, что еще недавно буквально кипел от возмущения и собирался вызвать кондуктора, чтобы вытолкать взашей этого милейшего господина, руки которого способны творить такие чудеса...

— Ну, а еще... фокус? — с нетерпением вопросил он.

Тот, не понимая, уставился на него.

— Фокус, фокус, — поощрил Лемке.

Тогда с трудом, но, по-видимому, все-таки сообразив, что от него ждут продолжения представления, китаец поднялся с дивана. Ноги под ним подгибались — точь-в-точь как у тряпичного ослика, которого он только что демонстрировал.

Несколько минут китаец с пьяной сосредоточенностью сверлил глазами окно вагона.

За окном мелькали купы тронутых желтизной деревьев — начиналась лесополоса.