Принц приливов - Пэт Конрой

Добравшись до особняка Ньюбери, мы положили черепаху на заднем дворе и стали думать, как проникнуть внутрь дома. Люк взобрался по колонне на второй этаж. Там, в окне ванной, была оставлена открытая форточка. Вскоре мы с Саванной услышали скрип задней двери. В проеме возник силуэт Люка; брат жестами подозвал нас. Мы подхватили черепаху и вприпрыжку понеслись к нему. По черной лестнице мы поднялись на второй этаж и направились прямо в спальню четы Ньюбери, где стояла просторная кровать с балдахином. Люк откинул покрывало. Мы положили черепаху на простыню, подсунули ей под голову мягкую подушку и прикрыли одеялом. Саванна повернула кран отопления на полную мощность. Люк достал из шкафа одну из шляпок миссис Ньюбери и щегольски нацепил на крупную черепашью голову. В спальне пахло, как в трюме отцовской лодки. Роскошное ложе Риса и Изабель Ньюбери быстро пропитывалось запахом дохлого животного.

На следующее утро, когда мать позвала нас завтракать, мы, как ни в чем не бывало, вышли из своей комнаты.

По возвращении с Барбадоса семейство Ньюбери было вынуждено полгода жить в другом месте. С тех пор они перестали ездить на Барбадос. Отопительная система, включенная Саванной на максимум, значительно ускорила разложение черепашьей туши и поспособствовала тому, что зловоние пропитало спальню насквозь. Кровать и все матрасы пришлось сжечь. Первый месяц служанки отказывались ступать в изгаженную комнату — их сразу же начинало выворачивать. Рис Ньюбери пообещал тысячу долларов тому, кто располагает достоверными сведениями о дерзком злоумышленнике. В «Коллетон газетт» появилась редакционная заметка, гневно осудившая гнусное преступление. Боже, каким счастьем светились глаза матери, когда она читала эту статью!

На день рождения матери мы купили кулинарную книгу, выпущенную Коллетонской лигой. Это был наш общий подарок. Едва мать увидела это издание, ее лицо исказилось знакомой гримасой боли и унижения. Сюрприз ее вовсе не обрадовал. Наверняка мать решила, что мы собрались зло подшутить над ней.

— Мама, полистай внимательно. Там есть много интересных блюд. На последней странице Саванна старательно вывела материнский рецепт «Canard Sauvage Chez Wingo». А на первой написала свой собственный:

МОРСКАЯ ЧЕРЕПАХА ОТ CHEZ НЬЮБЕРИ

Возьмите одну черепаху, желательно зрелую. Выберите ночь потемнее и, пока ваши родители спят, перевезите черепаху на другой берег. Внимательно следите, чтобы вас никто не заметил. Найдите открытое окно. Отоприте заднюю дверь. Положите черепаху на кровать с балдахином и включите отопление на полную мощность. Поджаривайте черепаху до готовности; обычно на это уходит недели две. Подавать с припущенными гвоздями и крепким красным вином. Поздравьте мамочку с днем рождения. Расскажите ей о своей любви. И не забывайте про индейку.

С любовью,

Саванна, Люк и Том

Я считал и считаю: этот «рецепт» был первым настоящим стихотворением Саванны.

Вначале мать отругала нас. Она кричала, что воспитывала нас порядочными, законопослушными гражданами, а не ворами-домушниками. Она грозилась, что все расскажет Рису Ньюбери и получит заслуженное вознаграждение. Потом мать заявила, что мы сами должны отправиться к шерифу с чистосердечным признанием. Далее пошли знакомые слова: мы опозорили семью, и теперь мать снова станет посмешищем Коллетона.

Выпустив свой запал, мать еще раз перечитала книжное поздравление. Теперь она засмеялась, как девчонка, и долго не могла остановиться. Она схватила всех нас и крепко обняла, что бывало крайне редко.

— Мои дети — это фантастика, — с восторгом шептала она. — Возможно, Лила Винго — ничто, но, видит Бог, ее дети — это что-то.

Глава 12

Переходный возраст загнал Бернарда Вудруффа в тупик. Он отчаянно ухватился за футбол и, сам того не осознавая, доставил мне удовольствие его тренировать. Бернард принадлежал к тем неуверенным, ранимым подросткам, которых нужно лишь раскрыть и они завоюют восхищение сверстников. Мальчишка страстно желал быть спортсменом и, какие бы нагрузки я ему ни задавал, научился требовать добавки. В наши занятия входил довольно тяжелый курс уважительного отношения к тренерам. Я учил Бернарда завоевывать их расположение проявлением неиссякаемого энтузиазма. Я объяснял: тренеры — это простые парни, которые хотят, чтобы на поле их подопечный был диким зверем, а в школьных коридорах — джентльменом. В игре они ценят бесстрашие, натиск, силу; вне игры — вежливость и хорошие манеры. Тренеры вполне допускают, что в борьбе за мяч ты можешь травмировать игрока чужой команды, но, если такое случилось, ты первым должен уложить его на носилки, навестить в больнице или написать ободряющее письмо без единой грамматической ошибки.

— Даже если у тебя средние результаты, представляй себя великим спортсменом, — наставлял я Бернарда. — Великим спортсменам это ни к чему, зато всем остальным здорово помогает.

Такие слова говорил я этому мальчишке в первую неделю наших встреч. Главное — держать себя как спортсмен и думать как спортсмен.

Я начал с самых азов, постепенно рассказывая все, что знал о футболе, и демонстрируя это на практике. В первый день мы отрабатывали трехопорную позицию[105] и примерно час упражнялись в низких пасах из нее. Я показывал Бернарду, как правильно бросать мяч, как вскидывать руку, на сколько шагов отступать, защищая свой участок поля, и приближаться, передавая мяч другому игроку, как защищать мяч, если передача сорвалась. Процесс обучения Бернарда всем оборонительным и наступательным позициям обещал быть долгим. Саванна по-прежнему отказывалась от встреч со мной, и потому времени у меня было предостаточно. Мне нравилось вновь ощущать себя тренером. К моей радости, Бернард быстро бегал, точно бросал и, главное, столь же отчаянно нуждался во мне, как я — в нем.

Как осуществлять передачу, когда защитник противника быстрее тебя? Как действовать, когда он тебя атакует? Все это мы разбирали медленно, по пунктам, и ежедневно повторяли до тех пор, пока действия Бернарда на поле не превратились в инстинктивные.

Начинали мы в восемь утра. Я бежал трусцой из Гринвич-Виллиджа. Бернард уже ждал меня. Тренировку я заканчивал серией спринтерских рывков на сорок ярдов. В первый день мы сделали десять рывков, шесть из которых выиграл я, но уже в пятницу Бернард опередил меня в семи рывках. После занятий я покупал ему бутылочку кока-колы и отправлял домой принимать душ и браться за скрипку. Став тренером, я требовал от моего подопечного холодной и изнуряющей дисциплины, которой Бернард, к его же удивлению, с удовольствием подчинялся. В конце первой недели Бернард начал думать о себе как о футболисте. С моей помощью он становился тем, кем и не мечтал быть. Мне же он помог ощутить себя тренером и вновь испытать давно забытую радость. Правда, меня по-прежнему донимала его болтливость. Бернард задавал чересчур много вопросов. И азы игры давались ему слишком медленно. Но он очень старался и буквально пылал любовью к спорту. Его усердие вдохновляло меня; я понял загадку своей неистребимой приверженности ремеслу тренера. Понял, почему мне так нравится учить мальчишек основам, которые я сам постиг, будучи в их возрасте. Если парень приходил ко мне с доверием и желанием научиться играть в футбол, я раскрывал в нем такие возможности, о которых он и не подозревал. Я зажигал в нем огонь спортивного азарта. Прежний тихоня на поле становился грозой для своих сверстников. Так что однокашники Бернарда по Академии Филипса, которые в то время благодушествовали где-нибудь в Ньюпорте или Вестчестере, даже не подозревали, чем занимается в Центральном парке Бернард Вудруфф и какая осень их ждет.