Форсайты - Зулейка Доусон

«Как наши грехи преследуют нас!» – сказала она, когда он заговорил о помолвке Энн, когда в ту последнюю их субботу они сидели вдвоем в гостиной.

«Нет! – страстно возразил он. – Ты ни в чем не грешна. Не твоя вина, что…»

«Моя, Джон. Вина моя. Я вышла замуж без любви и сознавая это. Вот мой грех».

Джон тогда покачал головой, испуганный не столько ее словами, сколько тоном. Она словно отъединилась от окружающего – и от него. Как всегда, она положила возле себя пяльцы, но ни разу за вечер не взяла их, подумал он. И с нездешним спокойствием она продолжала:

«Несчастный брак губит столько жизней – и не только тех, кто влачит его бремя. Я испытала столько печали, на сколько у меня хватило сил. Джон, милый, мне так горько, что это отозвалось и на тебе. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?»

Джон, чья вездесущая совесть всегда заставляла его испытывать чувство вины, не нашел ответа. Она сидела напротив него по ту сторону камина, отгороженная таким тихим спокойствием, таким достоинством и святостью, что казалась выше любых его заверений. Потом она встала, подошла к нему, поцеловала в лоб и пригладила его волосы, как делала когда-то, когда он был ребенком. А потом поднялась к себе в спальню. Его последний разговор с ней! Если бы он знал тогда!

Стоя у могилы, он почувствовал, что на его ресницах повисают слезы. Если отсюда и вел путь к иной, лучшей жизни, он его не увидел… И утратил надежду обрести.

Когда Флер увидела машину на вершине холма, она сразу поняла, что это машина Джона. Предчувствие… инстинкт… интуиция! Ее переполняла уверенность, руководя ее поступками, обостряя ум. Когда на упавшем стволе между лиственницами она никого не увидела, это задержало ее лишь на секунду. Пойти к развалинам дома – не там ли он? Нет! Она останется ждать здесь! Это место, сыгравшее такую роль в их жизни, в их любви, это колдовское место… Он, возвращаясь к машине, обязательно пройдет мимо… да нет, он придет сюда, не может не прийти! Она опустилась на бревно, и все вокруг ей виделось с кристальной ясностью. Пришел ее час – в этом она готова была поклясться своей жизнью.

Не услышав и шороха, Флер все равно сразу поняла, что он пришел. Скорее даже именно беззвучность создала ощущение присутствия, сказала ей, что он здесь. Лиственницы вдруг окутала тишина, птицы замолкли, даже ветерок словно замер. Но она не обернулась: у Джона не должно возникнуть и тени подозрения, что она искала его. И она словно в рассеянности провела рукой по старому стволу, по шероховатостям коры. Когда, несколько секунд спустя она обернулась, удивление на ее лице не было чисто притворным. В последний раз она видела Джона в бинтах без сознания и ожидала увидеть теперь Джона, снова ставшего прежним. И испытала настоящий шок. Он стал совсем другим… Измученным, покалеченным – с раной где-то глубоко внутри, незаживающей раной.

– Извини, – сказал он глухо. – Я не буду тебе мешать.

Он попятился.

– Нет! Не уходи, – сказала она быстро. – Не надо!

Джон остался стоять где стоял.

– Если хочешь, посиди со мной, – предложила она, будто ей было все равно.

И слова и тон были выбраны верно. Словно послушный ребенок, Джон подошел к стволу и сел, положив руки на колени и свесив кисти. Взгляд, устремленный прямо перед собой на деревья, был пустым. Их вновь окутало безмолвие.

– Мне не следовало приходить сюда непрошено, – сказал он затем.

– Да нет же! – ответила она. – Ты – непрошеный? Прошлое исключает такое.

– Прошлое! – Джон повторил это слово вполголоса с каким-то шипением, и Флер увидела, как судорожно сжались его руки, хотя взгляд был по-прежнему устремлен в никуда. Где-то неподалеку застучал дятел – дробно и глухо. Вокруг них тесно поднимались стволы и было пусто, как в храме.

Чувствуя, что ей необходимо сказать что-то, чтобы удержать его возле себя, и не откладывая, Флер объяснила:

– Я приехала сюда, чтобы посидеть в тишине и подумать… – Наградой ей было легкое изумление на лице Джона. Он слегка повернулся к ней, и она продолжала, глядя в никуда по его примеру, будто и правда в задумчивости: – Об Энн и Ките.

Она услышала его вздох.

– Иронично, не так ли? – добавила она.

– Да…

– Ты не подумал… Ведь они могли бы родиться…

– Да!

Ей не потребовалось договаривать «братом и сестрой». Четверть века назад ее отцу не потребовалось сказать больше его матери в доме, который теперь лежал в развалинах у них за спиной.

– Мы не должны им мешать, правда?

– Да.

Флер решила, что другого ответа не получит. И не глядя, она знала, что на лице Джона появилось его «львиное» выражение, всегда предшествовавшее молчанию. Но на этот раз он продолжал – и его слова заставили ее затрепетать от надежды.

– Да, – повторил он, – на этот раз причины нет.

– Твоя мать?.. – рискнула она, наклонив к нему лицо и благоговейно прошептав эти два слова, будто священнику, принимая причастие.

Джон кивнул, и Флер почувствовала, как по его телу пробежала дрожь.

– Она всегда хотела только счастья Энн.

– И твоего.

– Моего? – Джон вздохнул. – Мне кажется, я забыл, что такое счастье.

Вот оно! Как долго она ждала и искала возможности начать… И все получилось само собой! На мгновение ее охватила паника. Одно неверное слово…

– Ты вспомнишь, Джон… если подождешь, – произнесла она таким нежным голосом, что обворожила бы и ангелов. – И если позволишь, чтобы тебе помогли.

Джон буркнул что-то отрицательное. Если он не видит впереди утешения, тем лучше. Его утешением станет она – его плечом, губами, грудью, словом – чем угодно в час его нужды. Надо только сказать это… предложить. И без промедления!

– Я бы помогла, если бы ты разрешил.

Ее сердце преисполнилось неизъяснимой радости – он взял ее руку и нежно задержал в своих. Ветерок ласково веял для нее, шурша в юной зелени, опушившей деревья. Проходящие секунды сливались в единой вневременной протяженности. Казалось, в мире есть лишь они.

– Ты была мне другом, Флер, – сказал он и поднес ее руку к губам.

Флер чудилось, будто все происходит в замедленном темпе, именно так, как она надеялась, гораздо лучше, чем она планировала. Кончики ее пальцев согрел легкий поцелуй, и у нее вырвалось:

– Я могу стать больше, чем…

Она видела его слишком близко, слишком поддавшись мечтам, и не замечала, что ему только теперь стало ясно, к чему она вела. Последние ее слова подействовали на него как удар тока. Лицо его вдруг изменилось, и он выронил ее руку, точно обжегшись.

– Нет, Флер! – воскликнул он, вскочив с бревна. – Это не может начаться вновь! Не должно!

Флер в полном ошеломлении растерянно обвела взглядом поляну.

– Не должно? – повторила она недоверчиво, словно про себя, а потом встала перед ним, и ее голос окреп, когда она увидела его лицо совсем близко. – Не должно? Но кто теперь может сказать нам это, Джон? Теперь это касается только нас двоих. Не осталось никого, кто мог бы встать между нами, если мы сделаем свой выбор. Ведь никого?

Ей почудилось, что в глазах у него мелькнуло что-то, не касавшееся того, что он затем сказал с грустью:

– Нет. Пожалуй, никого. Только прошлое.

– Прошлое? – Немыслимо: они кружили, кружили… такими же бессмысленными кругами, какими двигались теперь по рощице. – Ты говоришь о том, что когда-то произошло между нашими родителями?

– Да. Оно осталось, когда умер мой отец, и остается теперь, когда моя мать… – Джон поднес руку к лицу, резко провел ладонью по лбу и по глазам.

– Но ведь это стояло между ними, не между нами! – не отступала она. – А их больше нет…

Джон вцепился себе в волосы и умоляюще посмотрел на нее.

– О Флер, я знаю! Но это вынудило меня отказаться от тебя… Вынудило меня перестать…

– Любить меня? Не верю. Неужели ты можешь, глядя мне в глаза, сказать, что был способен?..

Она упрямо смотрела ему в глаза, и наконец он чуть качнул головой.

– Я знала, знала, что ты не отречешься! Не здесь, не в этой роще. А к тому же… – она внезапно прищурила ресницы, по-балетному откинула голову и упрямо выставила подбородок, – …ты сам мне сказал, что никогда меня не разлюбишь.

Она пошла с самого сильного своего козыря. Верно ли она оценила эту карту? Остальные либо закрепят выигрыш, либо уже ничему не помогут.

– Я? – Он запнулся. – Но это было столько лет назад…

– Нет! – перебила она и по его выражению, по смятению на его лице убедилась в том, о чем давно подозревала. – Значит, тебе ничего не рассказали о… о ночи, когда ты был контужен?

Джон прислонился к лиственнице, словно ожидая новой атаки на свою совесть.

Флер снова опустилась на бревно и как могла спокойнее, почти не запинаясь (до заключительных фраз), описала ему, как он попал в свой старый дом. Окончив, она поняла, что выиграла очень много. Джон был явно глубоко тронут. Стоя перед ней, он порывался что-то сказать и не мог произнести ни слова. Флер молчала. Нет, помогать ему теперь она не станет. Наконец он с трудом выговорил: